На мгновение после её слов в опочивальне наступила тишина, полная давящего чувства обречённости, но её разрушил скрип распахнувшихся дверей. Фидан-хатун уже закончила с причёской и, обернувшись через плечо, Эсма Султан увидела вошедшую в покои Михримах Султан. Они достаточно долго не виделись, поэтому султанша поначалу не узнала подругу.

От прежней робкой девочки практически ничего не осталось. Перед ней была молодая холёная женщина, со всей очевидностью замужняя. Взгляд её всё ещё был светел и мягок, но в нём появилась та особая женская мудрость, которая сквозила в глазах женщин, познавших семейную жизнь. Улыбка освещала её лицо, делая его по-особенному нежным и одухотворённым. Золотые волосы были сплетены в высокую причёску в стиле Хафсы Султан, что венчалась тяжёлой диадемой из золота, украшенной светло-оранжевыми сверкающими топазами. На ней было платье из тех, что Михримах Султан прежде никогда не носила, считая их излишне помпезными. Оно было соткано из золотой парчи, что по-богатому переливалась на свету, и весьма красноречиво намекало на положение султанши. Такой могла быть только жена самого великого визиря.

— Михримах? — изумилась Эсма Султан, поднявшись с тахты, но не решившись шагнуть навстречу. Всё-таки, в последнее время они сильно отдалились друг от друга, отчасти из-за вмешательства в их отношения Хафсы Султан.

— Здравствуй, — с лёгкой неловкостью ответила Михримах Султан. В её взгляде читалось замешательство, которое она пыталась скрыть. — Я не помешала, надеюсь?

— Что ты? Проходи, садись. А ты, Фидан, принеси нам шербета. Клубничный, верно, Михримах?

— Пожалуй, лучше лимонный, — вежливо улыбнулась та, садясь рядом с Эсмой Султан на тахту.

— Его любит Хафса Султан, — помрачнев, усмехнулась последняя и с огорчением посмотрела на подругу. — Ты стала на неё очень похожа…

Михримах Султан заметила в её голосе досаду и неодобрение, отчего улыбка её угасла.

— Мне кажется, у госпожи многому можно поучиться, так что я не вижу в этом ничего зазорного.

От былого дружеского расположения, которое ощутила Эсма Султан, увидев спустя столько времени подругу, не осталось следа. Нахмурившись, она уже несколько озлобленно произнесла:

— Да, например, как использовать людей в своих интригах или же унижать их.

— Эсма, что ты говоришь? — искренне возмутилась Михримах Султан, округлив глаза. — Тебе должно быть стыдно за свои слова… Хафса Султан не…

— Именно этим она и занимается Михримах, — безрадостно перебила её та. — А тебе голову морочит. Ты живёшь в своём дворце и не знаешь того, что происходит в гареме. Валиде сослали по её милости, Мурада поспешно отправляют в санджак, а меня, стоило ей пожелать, выдают замуж за того, кого она выберет, только бы обрести больше власти в совете. А об Альказе-паше ты слышала? Не верится мне, что после стольких лет верной службы такой благородный паша осмелился на столь серьёзные преступления, как предательство, мятеж и объявление себя ханом собственного государства. Известно, что Мехмет-паша, супруг Хафсы Султан, всегда враждовал и с ним, и с твоим собственным мужем, между прочим. Они убрали со своего пути Альказа-пашу, а значит, скоро возьмутся и за Искандера-пашу. Ты и тогда будешь хвостом ходить за Хафсой Султан, верить каждому её слову и защищать её?

Закончив со сбившимся от негодования дыханием, Эсма Султан вгляделась в ошеломлённое лицо подруги, ожидая, что она, наконец, прозреет и признается, что, оказывается, всё это время пребывала в заблуждении.

— Поверить не могу, что услышала всё это из твоих уст! — поражённо воскликнула Михримах Султан, отшатнувшись. Эсма Султан разочарованно выдохнула и отвернулась в сторону. — Как можно говорить так, Эсма? Хафса Султан столько всего сделала для всех нас и для гарема. На её ответственности столько благотворительных фондов, так она ещё управляет гаремом и, к твоему сведению, консультирует самого повелителя по государственным делам. И теперь, когда она после ужаснейших родов ребёнка, о котором столько лет мечтала, лежит в постели на грани смерти, ты смеешь так говорить о ней. У тебя совести нет!

Поднявшись, Михримах Султан с огорчением посмотрела на подругу и, покачав светловолосой головой, ушла, шурша длинным подолом платья. Проводив её взглядом, полным сожаления, Эсма Султан вздохнула. Фидан-хатун, недоуменно замерев на пороге с подносом в руках, на котором стояли два кубка с лимонным шербетом, оглянулась на ушедшую Михримах Султан.

— Простите, госпожа, я задержалась?

— Нет, всё в порядке. Садись и угощайся.

Кивнув, Фидан-хатун подошла, поставила поднос на столик и, взяв один кубок, с благодарностью во взгляде села рядом с госпожой. Та, взяв второй кубок, сделала глоток и неприязненно поморщилась.

— Ну и кислятина!

Топкапы. Дворцовый сад.

Спешившись с Карасы, Нилюфер Султан любовно погладила её и заметила шедшего к ним молодого симпатичного юношу с тёмными волосами и весьма смелым для конюха взором.

— Султанша, — поклонился он и, повернувшись к шехзаде Мураду, который весьма неповоротливо спрыгнул из седла на землю, вежливо подавил улыбку. — Шехзаде. Судя по всему, я могу поздравить вас с удачной охотой? — он покосился на мешок, привязанный к седлу султанши, в котором лежала тушка убитого зверька.

— Можешь, конечно, ага, но нужны ли нам твои поздравления? — усмехнулась Нилюфер, снисходительно скользнув по нему взглядом.

— Нилюфер, — с укором воскликнул Мурад и виновато улыбнулся юноше. — Ты, верно, не знаешь. Это Искандер. Сын Гевхерхан Султан. Имеет вполне близкое родство с нами.

— Да неужели? — удивилась та, но её голос прозвучал насмешливо.

Она вопросительно поглядела на Искандера, и он, к её изумлению, усмехнувшись, кивнул.

— Всё верно. Я прихожусь сыном Гевхерхан Султан и являюсь вашим родственником.

— Помнится, ты с матерью и сестрой жил в… — султанша запнулась, нахмурившись. — Даже не помню название той захолустной провинции.

Искандер рассмеялся, и у него оказалась красивая открытая улыбка с ровными и крупными зубами.

— Даже если я скажу вам название, вряд ли оно скажет вам о чём-то.

Теперь уже оценивающе посмотрев на него, Нилюфер кивнула словно бы с одобрением. В её окружении было мало мужчин, а уж тем более мужчин с чувством юмора. К сожалению, женщины редко обладали сколько нибудь сносным чувством юмора, если вообще обладали им, так что она была приятно удивлена. Мурад наблюдал за ними со свойственной ему теплотой.

— Вы уже знакомы, я полагаю? — спросила Нилюфер, поглядев сначала на Мурада, а потом на Искандера, которые обменялись улыбками.

— Верно. Мы с Искандером вчера познакомились и разговорились. Представляешь, он уже главный конюший! Того и гляди, спустя время станет санджак-беем, а там уже и до паши недалеко.

— И знаете, я буду не удивлена, — усмехнулась Нилюфер.

Искандер польщённо рассмеялся и, обернувшись, жестом велел конюхам забрать лошадей и увести их в стойло.

— Я рада, что познакомилась с тобой, — продолжила султанша, действительно искренне дружелюбная, когда они втроём неспешно направились по тропинке, ведущей во дворцовый сад. Искандер согласился недолго с ними прогуляться и продолжить беседу. — Мурад говорил, что ты приехал с сестрой и, будто бы, она тоже наша ровесница.

— Постарше, — поправил её Искандер и, ухмыльнувшись, поглядел на султаншу. — Сомневаюсь, что знакомство с ней окажется для вас таким же приятным, как со мной, госпожа.

— Столь неприятная особа? — хмыкнула та.

— Более чем, — рассмеялся юноша.

— Есть новости от Альказа-паши или вообще из Сиваса? — после недолгого молчания уже серьёзно спросил Мурад.

Искандер, нахмурившись, с сожалением покачал головой.

— Хюррем Султан сама не своя от горя и переживаний. Рвётся в Сивас, но валиде и Фюлане умоляют её оставаться здесь. Повелитель перед отъездом заглянул к нам и о чём-то наедине говорил с госпожой. Валиде после рассказала нам с Фюлане, что он просил её сохранять благоразумие и оставаться в столице ради своей же безопасности. Он пообещал прежде во всём разобраться, а уже после выносить решение. Возможно, Альказ-паша ни в чём не виноват, и повелитель помилует его. Мы все надеемся на это.