— Да у тебя уже платьев и украшений, как у госпожи, — усмехнулась Айнель-калфа и выудила из сундука кулон в виде крупной белой жемчужины. — Подойдет?

— Да, спасибо, — просияла Бельгин и, подойдя к кровати, положила на неё платье и подвеску и принялась раздеваться, снимая сорочку. — Султан сказал, что его не будет месяц. Так долго… Прошло всего несколько дней, а мне уже так тоскливо на душе, Айнель.

— Глупая девочка влюбилась на свою голову, — вздохнула калфа, посмотрев на одевающую новое платье фаворитку. — И я в который раз скажу: держи чувства в узде. Опасно идти на поводу у чувств, особенно, в таком месте. Бельгин, помни о своей миссии. Хафса Султан пока что нуждается в тебе, вот ты и стала фавориткой. Если она решит избавиться от тебя, то тебе уже никто не сможет помочь. Они не ведают жалости.

— Я помню, — уже серьезно ответила Бельгин, стоя перед зеркалом и застегивая на шее подвеску. Жемчужина красиво легла во впадинку на груди. — А если Хафса Султан… не поправится? Что будет тогда?

— Молись о том, чтобы поправилась, ведь тогда скорее всего гаремом станет править Эмине Султан, и у тебя даже надежд не останется на спасение.

Моргнув, Бельгин с несвойственной себе удрученностью вгляделась в своё отражение в зеркале. Девушка, смотрящая на неё, была милой, миниатюрной и хрупкой. Взгляд словно у пугливой лани: мягкий взор больших влажных голубых глаз. Она обещала себе из невинной овечки превратиться в волка в овечьей шкуре, который под личиной ангельской внешности и безобидности сможет в случае опасности защитить себя.

Но неожиданно в её сердце прокралась влюблённость, которая ещё больше размягчила её и отвлекла от былых помыслов. Айнель-калфа, разумеется, права. Гарем не место для любви. Ей нужно обуздать свои чувства, иначе она станет их жертвой. Ей нельзя забывать об опасности, подстерегающей её в недалёком будущем. Хафса Султан в любой момент может решить её судьбу. Не она, так Эмине Султан. Она должна быть готова себя защищать и думать должна не о повелителе, а, в первую очередь, о себе. Так твердил разум, а сердце продолжало сладко петь о любви.

Топкапы. Зал заседаний Совета Дивана.

— Паша, — подойдя и поклонившись, проговорил ага. — Мехмет-паша просит вашей аудиенции.

Оторвав взгляд от изучаемого документа, Искандер-паша угрюмо посмотрел на того и, поджав губы, взмахнул рукой в знак позволения. Отложив документ на тахту рядом с собой, великий визирь посмотрел на вошедшего в зал Мехмета-пашу, который предстал перед ним и поклонился.

— Визирь-и Азам Хазретлери.

— Прими мои соболезнования, паша. Пусть дарует Аллах Хафсе Султан и вашей дочери исцеление и долгие годы жизни.

— Аминь, — сухо ответил Мехмет-паша, обратив к Искандеру-паше тяжёлый взгляд тёмных глаз. — Однако я здесь не для того, чтобы выслушивать ваши соболезнования.

— Неужели? — скептично приподнял брови тот. — Что же, я слушаю. Что тебя привело ко мне, паша?

— Как известно, повелитель отправился в Сивас, чтобы самолично казнить предателя и мятежника Альказа-пашу. И я здесь для того, чтобы, наоборот, выразить соболезнования вам. Как жаль. Вы доверяли ему и считали одним из своих друзей и соратников, а, оказалось, напрасно. Верно, поэтому вы вызвали в столицу ещё одного своего друга Давуда-пашу. На вашем месте я поступил бы также. Великий визирь без сторонников не так уж велик.

— Но ты не на моём месте, паша, — холодно произнёс Искандер-паша. — И не стоит сравнивать меня с собой. Я не стремлюсь к величию. Всё, чего я желаю — нести верную службу этому великому государству и охранять его благополучие.

— Разумеется, — неискренне улыбнулся Мехмет-паша. — Я и не думал упрекать вас в корысти. Всего лишь напомнил, что власть не терпит слабости, а не иметь союзников, готовых в случае чего оказать поддержку, и есть слабость. Особенно в Совете Дивана. С вашего позволения.

Кивнув, Искандер-паша задумчиво проводил взглядом ушедшего Мехмета-пашу, гадая об истинной причине его визита. Для чего он приходил? Явно не просто так. Этот человек никогда и ничего не делает просто так, без причины. И в словах его явно сквозила угроза. Очевидно, он хотел напомнить о себе по возвращении в столицу и показать, что их негласная борьба продолжается.

Настороженный Искандер-паша понимал, что с казнью Альказа-паши он действительно останется в Совете Дивана без сторонников в то время, как Мехмет-паша всё ещё в окружении верных ему Ферхата-паши и Ахмеда-паши, претендентов на освободившиеся должности визирей. Если они займут их, в Совете Дивана его сила умалится, а Мехмет-паша станет ещё могущественнее и опаснее. Всем известно, что он лелеет мечту стать великим визирем. Значит, он захочет от него избавиться. По этой причине решив по возвращении во дворец отдать приказ усилить охрану, Искандер-паша вернулся к изучению документов.

Топкапы. Покои Эсмы Султан.

— Что такое, госпожа? — изумилась Фидан-хатун, выйдя из внутренней комнаты с сложенным платьем из красного переливающегося атласа в руках.

Эсма Султан со спутавшимися после сна волосами стояла возле зеркала и хмуро вглядывалась в своё отражение.

— Я смотрю в зеркало и… не узнаю себя, — печально ответила султанша, отойдя от зеркала и подняв руки вверх, чтобы помочь служанке снять с неё сорочку. — Уже полдень, а я только покинула постель…

— Да, раньше вы просыпались чуть ли не на рассвете и порхали как райская птица по дворцу до самого позднего вечера, — понимающе улыбнулась Фидан-хатун, помогая госпоже надеть платье. Обойдя её, она встала перед ней и принялась застёгивать мелкие пуговицы на лифе.

— А что теперь? — вздохнула Эсма Султан. — Наверное, я повзрослела?

— Нет, просто вы познали любовь и пережили горе, когда потеряли её. Это меняет человека, госпожа. Но это не значит, что теперь вы должны быть печальной и удрученной.

Отмахнувшись от украшений, султанша присела на тахту и, повернувшись спиной к Фидан-хатун, позволила ей расчесать и заплести волосы в причёску. Пока пальцы служанки касались её волос, она задумчиво смотрела в окно.

— Да, я не должна быть печальной, но я таковой себя чувствую. Мне уже не по душе смеяться…

— Простите, если говорю лишнее, но Серхат Бей — это первая ваша влюблённость, госпожа. К сожалению, она оказалась несчастной. Он уехал и, думается мне, это значит, что вам не судьба быть с ним. Отпустите это чувство, ведь впереди ещё целая жизнь. Вы обязательно ещё полюбите, и полюбите сильнее в тысячу раз. Возможно, этим мужчиной станет ваш будущий муж?

— Возможно, — флегматично ответила Эсма Султан. — Однако, я не хочу выходить замуж. Не так… Но я уже поняла, что султанши по крови — не простые женщины, Фидан. Принадлежность к династии дарует уважение, почёт и богатство, но взамен требует пожертвования собой ради благополучия этой самой династии. Нас приносят в жертву политике, только бы власть осталась в руках семьи султана и их приближенных. Пришло время и моей жертвы.

— Ещё ведь не решено, быть свадьбе или нет, — мягко проговорила Фидан-хатун, заплетая тёмные волосы госпожи в изящную причёску.

— Решено. Отец перед отъездом сказал, что, пока он не вернётся из Сиваса, свадьба отложена. Понятно, что по его возвращении меня выдадут замуж за… кого-нибудь.

— Ещё неизвестно, кого выбрал повелитель вам в мужья?

— Нет. По крайней мере, мне никто ничего не говорит. Да и важно ли это? — она болезненно рассмеялась. — Сердце моё разбито, но никому и дела нет до моих чувств. Выдадут замуж за того, кого сами выберут, и дело с концом.

— Я верю, что всё ещё наладится, — попыталась подбодрить её Фидан-хатун. — Может быть, вам поговорить с повелителем?

— И что я ему скажу, Фидан? Я была влюблена в вашего раба Серхата Бея и, опечаленная его исчезновением, не желаю выходить замуж? Валиде права. Для госпожи быть влюбленной в раба позор. Лить слёзы по нему и сетовать на немилосердную судьбу тоже. Этого не поймут и лишь осудят. Знаешь, я уже смирилась… Мне не избежать этой участи, как и всем султаншам по крови, что жили до меня и родятся после.