— Да, это я, — настороженно ответила девушка, не зная, чего ожидать.

— Из Старого дворца пришло письмо. Гонец сказал, что Филиз Султан велела передать его тебе.

С этими словами Мирше-хатун достала из-за позолоченной бляшки пояса маленькое письмо, перевязанное шнурком, и с хмурым взглядом передала его растерянной Ассель.

— Будь осторожна, девочка. Султанши борются друг с другом руками своих служанок, но господ не волнуют жизни слуг. Постарайся держаться от этого подальше, если хочешь остаться в живых.

Престарелая хазнедар, опираясь на трость, ушла, а Ассель спрятала письмо в лифе платья и, воровато оглядевшись, поспешила в прачечную. По пути она улучила минуту и, затаившись в одном из коридоров, достала письмо и спешно прочитала его.

«Ты поклялась служить мне верой и правдой. Надеюсь, я могу положиться на тебя. Отныне ты будешь моими глазами и ушами в Топкапы. Будешь писать обо всём, что там происходит, а особенно в отношении повелителя, шехзаде и Эсмы Султан. Не беспокойся. О своём обещании я не забыла. Ты станешь фавориткой моего льва, но я благоприятствую этому только потому, что таким образом ты сможешь быть рядом с ним и знать гораздо больше о том, что происходит с моим сыном. Я написала письмо Мирше-хатун, и в нём она получила от меня приказ отправить тебя этой ночью к шехзаде. От тебя зависит, сможешь ли ты быть рядом с ним, так что старайся изо всех сил, чтобы понравиться моему сыну. И, напоследок, будь осторожна. Никто не должен знать о нашей переписке. Письма будешь передавать через Мирше-хатун. Она, к счастью, помнит о моей близости с Валиде Султан и согласилась помочь мне».

Счастливо заулыбавшись, Ассель прижала заветное письмо к груди и мечтательно прикрыла глаза, представив, что уже сегодня ночью она, наконец, будет рядом с шехзаде, завладевшим её сердцем. Ради возможности быть с ним, в его объятиях, она была готова на всё, что угодно, и в этом свете приказ Филиз Султан писать ей о событиях в Топкапы казался незначительным и крайне лёгким в исполнении.

Предместья Топкапы.

Лес полнился буйно цветущей зеленью, сквозь которую с трудом пробивались солнечные лучи, отчего в чаще было темно и влажно. Воздух был напоен запахом трав, а среди ветвей раздавалось разнобойное щебетание птиц. По маленькой лужайке расхаживали, пощипывая траву, три лошади. Неподалёку, где протекал родник, возле журчащего потока на поваленном дереве сидели названные брат и сестра и наслаждались временем, проводимым вместе.

Оба, и шехзаде Мурад, и Нилюфер Султан пребывали в невесёлых раздумьях, но воцарившиеся молчание их не тяготило. Дафна, почувствовав себя неловко в обществе шехзаде, ушла прогуляться, озвучив в качестве предлога желание нарвать трав и цветов, чтобы собрать букет для госпожи.

— Что тебя тяготит? — повернувшись к шехзаде, Нилюфер внимательно вгляделась в его красивый профиль.

Он промолчал и вздохнул. Ей не нужно было слов, чтобы понять.

— Что между вами произошло тогда, у меня на террасе, когда я вас оставила? С тех пор Дафна сама не своя, словно её что-то тревожит. И ты мрачнее тучи.

— Что произошло? — с горечью усмехнувшись, отозвался Мурад. — Я в порыве любви упал перед ней на колени, а она вырвалась, холодно попросила оставить её в покое и ушла, оставив меня, униженного, на коленях.

Нилюфер опустила взгляд в землю под ногами, почувствовав сожаление и жалость. Не одна она страдала из-за любви, которая словно была призвана мучить и терзать людей.

— И знаешь, что, Нилюфер? — с мрачной решимостью проговорил Мурад. — Я оставлю. С меня довольно! Из-за этих… чувств я забыл о том, кто я есть. А я — шехзаде. Будущее этого государства, судьба которого однажды окажется в моих руках. И я не стану больше унижаться перед кем бы то ни было. Если мои чувства не находят ответа, что же, пусть так. Значит это не нужно мне.

— Думаешь, так просто убить в себе чувства, а уж тем более любовь? — выдав себя с головой болью в голосе, скептично взглянула на него султанша. Но Мурад, увлечённый собственными страданиями, не обратил на это внимания. — Мурад, не сдавайся. Дафна… Я не знаю иной девушки, которая была бы достойна твоих чувств.

— Кого волнуют мои чувства? Тем, к кому я их испытываю, они не нужны, а мне самому приносят одни только страдания. И я решил, что лучше всего ничего не чувствовать. В моем положении это принесёт пользу, ведь я должен научиться ставить долг превыше чувств. А мой долг — должным образом подготовиться к своему будущему и… подарить династии наследников, чтобы доказать свою способность продолжить османский род.

— Что? — непонимающе нахмурилась Нилюфер. — Пока ты здесь, тебе нельзя иметь… детей, — она произнесла последнее слово с ярко-выраженной неприязнью.

— Через месяц я уезжаю в Манису, — сухо ответил Мурад, угрюмо смотря на ручей. — В любом случае мои дети не успеют родиться здесь.

— Думаешь, эти глупые рабыни из гарема, что тебе собрала мать, помогут забыть Дафну?

— Я больше не хочу говорить о ней! Я должен иметь наследников, и только мой гарем может помочь мне с этим, так что да, я намерен… вести себя так, как должен вести себя шехзаде. Всё, что должно меня беспокоить, это я сам и моё будущее, а не… глупые чувства.

— Мурад, — в смятении воскликнула Нилюфер, но тот раздражённо поднялся на ноги, не желая продолжать разговор, и направился к своему серому коню по имени Ветер. — Куда ты?

— Пожалуй, вернусь во дворец. Охотьтесь без меня.

По-прежнему неловко забравшись в седло, Мурад ускакал, скрывшись среди зелёной густой листвы. Проводив его печальным взглядом, Нилюфер вздохнула. Через мгновение на поляну вышла напряжённая Дафна с полевыми цветами в руках, но, заметив, что шехзаде нет, нахмурилась и огляделась, словно ища его.

— Он вернулся во дворец, — взглянув на неё, проговорила султанша.

— Понятно, — неопределённо отозвалась Дафна и, подойдя к своей госпоже, показала ей букет. — Вот, собрала ваши любимые цветы.

Нилюфер приподняла уголки губ, увидев простые жёлтенькие полевые цветы, которые она действительно любила, но названия которых не знала. Они росли и в предместьях Старого дворца. Именно благодаря им она и полюбила жёлтый цвет.

— Скоро полдень. Если хотим кого-нибудь поймать, охотиться нужно начинать сейчас.

Дафна бережно привязала букет к своему седлу, в которое села вслед султанше, тоже взобравшейся на свою Карасу. Они погнали лошадей по лесной чаще, держа наготове луки.

Топкапы. Гарем.

— Хюррем! — испуганно окликнула сестру Гевхерхан Султан, но та, не слыша, неслась подобно разгневанной фурии по золотому пути. — Аллах милостивый, остановись же!

Она и Фюлане Султан, подхватив подолы платьев, едва ли не бежали следом за полыхающей от ярости Хюррем Султан. Та, встретив у дверей покоев султана Ферхата-агу, настороженно преградившего ей путь, грозно посмотрела на него.

— С дороги!

— Простите, госпожа, но повелитель не может принять вас, — сдержанно ответил Ферхат-ага.

— Прошу, Хюррем, успокойся, — нагнав её, выдохнула Гевхерхан Султан, но вновь её слова не нашли отклика. — Ты слышишь? Упаси Аллах навлечёшь на себя гнев повелителя!

— Сообщи, что я хочу поговорить, — процедила Хюррем Султан, не сводя потемневших от гнева глаз с хранителя султанских покоев.

— Сожалею, но повелитель не может принять вас, так как его нет в покоях. Он на мужской половине дворца обсуждает ситуацию в Сивасе с Советом Дивана.

Выдохнув, Хюррем Султан изнеможённо закрыла глаза, чувствуя, как руки сестры обнимают её за плечи в тщетной попытке успокоить.

— Хюррем, вернёмся во дворец? Тебе нужно остыть… А уже после думать, что делать.

— Валиде права, госпожа, — встряла Фюлане Султан, беспокойно смотря на тётю. — Нам нужно быть осторожными, чтобы не усугубить ситуацию.

— Это всё она… — словно обезумевшая, дрожащим голосом проговорила Хюррем Султан, с ненавистью смотря перед собой.

— Хюррем! — воскликнула Гевхерхан Султан, когда сестра сорвалась с места и направилась обратно в гарем. Они с Фюлане Султан напряжённо переглянулись. — Она идёт к Хафсе… — беспомощно прошелестела женщина. — Вряд ли разговор, который состоится между ними, приведёт к чему-то хорошему. Идём, Фюлане.