Подрастая, Каллиста брала на себя домашние дела, так как мать была уже не в силах с ними справляться, и тяжёлая работа, которую девушка взвалила на свои хрупкие плечики, заставила её рано повзрослеть и забыть детские забавы. Тимо, в отличие от братьев, которые пошли своими путями и оставили родительский дом и семейное дело, стал помогать отцу в гончарном ремесле, чтобы в будущем перенять его и продолжить. Тимо не был недоволен своей жизнью: он пошёл в отца, который был трудолюбивым и спокойным человеком, готовым всю жизнь провести так, как и его предки — в нужде и в тяжёлой работе.
Каллиста унаследовала от матери её красоту, но её добрым нравом не отличалась. В отличие от брата, смиренно принимавшего и устройство их жизни, и необходимость работать и ухаживать за престарелыми родителями, Каллиста противилась этому. Тяготы ожесточили её сердце, а невозможность утолить свои желания озлобила. Ей казалось несправедливым, что они живут так в то время, как другие купаются в золоте, имеют сотню слуг и наслаждаются своим праздным существованием. Но сколько бы она не рвалась мечтами и мыслями к такой жизни, она была для неё недостижима, как звёзды, до которых невозможно дотянуться рукой. Но случай всё изменил. Впрочем, благодарить скорее следовало красоту девушки.
В один из дней Каллиста, как всегда, помогала матери торговать в их лавке. Стояла летняя удушливая жара, от которой хлопковое платье девушки липло к телу, а чёрные волосы, от природы курчавые, ещё пуще вились мелкими завитками. Покупателей было немного и, умирая от скуки и изнемогая от жары, Каллиста сидела за заставленным простоватой глиняной посудой прилавком, подставив руку под голову, и вздыхала, мысленно сетуя на свою жизнь. Один из тех богачей, которым она завидовала, проходил по рынку вместе со своим младшим сыном. Увидев Каллисту, наблюдающую за ними из-за прилавка с явным интересом, юноша был очарован её красотой, а заговорив с ней о глиняных горшках только ради того, чтобы иметь возможность услышать её голос, был пленён ею самой. Каллиста не была глупа, чтобы не увидеть выгоду в таком интересе к ней со стороны молодого, богатого и, главное, ещё не создавшего семью юноши, поэтому из кожи вон лезла, чтобы быть милой и восхищённой его вниманием к себе.
Несмотря на недовольство своего отца, юноша, которого звали Агемнон, потерял голову от любви. Некоторое время он навещал их и одаривал роскошными подарками Каллисту и её семью, а после и вовсе выпросил у отца, обожающего его, позволение жениться на девушке, несмотря на её происхождение. Каллиста была счастлива, но не от любви, которой вовсе не чувствовала, а от осознания того, что, наконец, её мольбы были услышаны: её ждёт та жизнь, о которой она мечтала, полная богатства и вседозволенности. Больше ей не придётся работать и прозябать в нищите.
К несчастью, удача, улыбнувшаяся было Каллисте, отвернулась от неё, когда до свадьбы оставались считанные дни. На Керкиру напали османы, захватили крепость, которая находилась здесь, и объявили себя хозяевами города, который теперь могли спокойно грабить. Молодых девушек ждало рабство и последующая за этим участь наложниц, а самых красивых из них, в число которых входила и Каллиста, османы не трогали и берегли для выгодной продажи.
Каллиста ещё спала, когда османы, громя город, ранним утром ворвались и в их дом. Её силой выволокли из постели и подвергли бесцеремонному осмотру, разорвав тонкую сорочку. Оценив её красоту, османы набросили на неё, обнажённую и униженную, какие-то тряпки и потащили прочь из горящего разгромленного дома мимо убитого отца и громко рыдающей от ужаса матери, обнимающей тело истекающего кровью Тимо. Каллиста, сломленная произошедшим, не помнила, как оказалась на корабле среди других красивых рабынь и смутно помнила долгое плавание. После странствия рабыня оказалась в Трабзоне, куда предприимчивый местный торговец, привычно скупивший «товар» в столичном порту, привёз её в надежде выгодно продать в гарем шехзаде Махмуда, правившего провинцией. Всем было известно, как он любил проводить время в своём гареме и потому не скупился на красивых рабынь.
Всё это осталось в прошлом, но Бахарназ Султан ничего не забыла. Боль и тяготы не сломали её, а сделали сильнее, и она в какой-то мере даже была благодарна судьбе за то, что она подвергла её таким испытаниям, ведь иначе бы она не оказалась здесь, в гареме шехзаде Махмуда, не встретила бы его, свою любовь, и не стала бы султаншей, имеющей шанс когда-нибудь в будущем, если им улыбнётся удача, посадить на трон собственного сына и сделать его правителем всего мира. Да, теперь она была султаншей, Бахарназ Султан, но внутренне она всё ещё оставалась Каллистой. И не могла избавиться от привычек прошлой жизни: вставала рано на рассвете, словно бы всё ещё спешила начать тяжёлую работу по дому, ела мало, будто берегла пищу в страхе перед голодом, и жадно протягивала руки к золоту, боясь, что оно вот-вот исчезнет как мираж.
Гарем только проснулся и завтракал, а Бахарназ Султан уже давным-давно бодрствовала. Служанки облачили её в платье из чёрного бархата, которое султанша очень любила, и теперь она, скудно позавтракав, проводила время с детьми. Шехзаде Орхан скакал по покоям, играя с деревянным мечом и воинственно вскрикивая, Дильназ Султан сидела на коленях у матери, которая кормила её с ложки, а её сестра Айше Султан, уже сытая, играла на тахте с материнским золотым кольцом, которое та дала ей лишь бы унять плачущую дочь. Альмира-хатун, вошедшая в опочивальню, неосознанно улыбнулась. Здесь всегда раздавались детские голоса. Бахарназ Султан ворковала над дочерью и выглядела при этом милой, какой она была только со своими детьми.
— Госпожа.
— Проходи, Альмира, — посмотрев на неё, отозвалась Бахарназ Султан и, вытерев рот Дильназ салфеткой, передала её служанке. — И Айше забери. Орхан, сынок, иди в детскую.
Служанки увели детей во внутреннюю комнату покоев, и сразу же воцарилась тишина.
— Что у тебя? Есть какие-то новости? Только не говори, что они об Элиф. Я уже слышать о ней не могу!
— Думаю, на этот раз вы будете рады поговорить о ней, — ухмыльнулась Альмира-хатун, вызвав заинтересованно-взволнованное выражение лица госпожи.
— О чём ты? Неужели…
— Да, наконец-то Хасан-ага отыскал этого Джафера Эфенди, а точнее, его семью. Сам мужчина умер, поэтому поиски так затянулись.
В волнении поднявшись с тахты, Бахарназ Султан подошла к служанке и в нетерпении вгляделась в её лицо.
— Что удалось выяснить? Мать Элиф жива? Она ещё служит в том доме?
— Это неизвестно, — покачала головой Альмира-хатун. — Хасан-ага раздумывает над тем, как попасть в дом и всё выяснить.
— Пусть поторопится! — горячо воскликнула Бахарназ Султан и с ненавистью вгляделась в пространство перед собой, представляя соперницу. — Я хочу как можно скорее обрести власть над Элиф, пока она не обрела власть над всеми нами.
— Она снова не успела проснуться, как, прихватив детей, побежала к Карахан Султан.
— Что в гареме? — проигнорировав сказанное служанкой, деловито спросила Бахарназ Султан, которая уже обуздала свои чувства и вновь стала сдержанной.
— Как известно, господин уже много ночей провёл в одиночестве, и Карахан Султан, по всему, этим недовольна. Сегодня она отправляет к нему ту свою новую избранницу — Дилафруз-хатун.
Золотисто-карие глаза султанши наполнились негодованием, перемежающимся с ревностью, но титаническим усилием воли она подавила в себе эти чувства.
— Пусть идёт. В покоях моего шехзаде она не задержится, как и все те рабыни, что бывали в них до неё.
Опустив взгляд, Альмира-хатун промолчала, ощущая сочувствие по отношению к госпоже, в голосе которой проскальзывала сдерживаемая боль.
Покои Карахан Султан.
Карахан Султан любила проводить время со своими внуками, но их было столько, что этого времени не хватало для того, чтобы уделить его всем. Чаще всего рядом были Элиф с её детьми, и оттого Карахан Султан глубоко прониклась к ним. Сын Гюльнур тоже был частым гостем в покоях бабушки, а остальные внуки довольствовались лишь её редким и мимолётным интересом.
