Обеспокоенный подобными новостями, шехзаде Махмуд отправился в соседний санджак Эрзурум, чтобы обсудить положение вещей с пока что единственным своим соратником Онуром Беем. После они вдвоём отправились в Сивас, снедаемые сомнениями и опасающиеся за безопасность своих санджаков, но, к сожалению, недавно собранное из простого народа войско Альказа-паши, охраняющее Сивас, преградило им путь, и оба едва спаслись.
Вернувшись в Трабзон, шехзаде Махмуд поведал обо всём матери, и Карахан Султан потеряла покой, зная, что совсем близко мятежник объявил себя ханом и, скорее всего, намеревается захватить новые земли, чтобы укрепить свою власть, а кто в первую очередь встанет у него на пути? Трабзон и Эрзурум. Благо, у них было войско, и теперь шехзаде Махмуд ответственно взялся за управление им, чтобы в случае чего быть готовым. Карахан Султан надеялась на возвращение из военного похода султана, который, конечно же, не станет закрывать глаза на предательство и столь серьёзный мятеж. Он казнит Альказа-пашу и избавит их всех от нависшей угрозы. А если нет, им придётся защищаться самим.
— Госпожа, — раздался голос Фатьмы-калфы за спиной у Карахан Султан, которая слегка повернула голову влево, тем самым показывая, что слушает. — Пришло письмо от Махмуда Реиса.
Теперь уже полностью обернувшись к ней, султанша забрала письмо и, с хмурым видом развернув его, принялась читать. Закончив, она задумчиво прикусила нижнюю губу, а в её взгляде зажглась искра надежды.
— Что он сообщает? — осторожно спросила Фатьма-калфа.
— Султан вернулся из военного похода, но, как сообщает Махмуд Реис, в столице неизвестно о том, что происходит в Сивасе. Похоже, кто-то не хочет, чтобы в столице узнали об этом. Разумеется, это нужно только самому Альказу-паше, так как он боится казни, ведь пока ещё он не слишком-то силён. Даже из своего дворца боится выглянуть. Мы должны сообщить в столицу обо всём. Пусть там думают, что мы всё ещё верны и уж тем более не принимаем участия в восстании. Соседство с Сивасом бросает на нас тень предательства, а так мы избавимся и от неё, и от Альказа-паши, несущего в себе угрозу.
— А с шехзаде вы обсудите это? — уточнила Фатьма-калфа, зная его горячий нрав и помня, как он всякий раз раздражался, когда Карахан Султан принимала за него важные для них всех решения.
— Он согласится со мной, когда узнает о моём решении, — спокойно ответила Карахан Султан и, обойдя калфу, вошла в свои покои и тут же села за письменный стол, стоящий в углу.
Поспешив за ней, Фатьма-калфа встала неподалёку, с беспокойством и напряжением во взгляде наблюдая за тем, как султанша спешно пишет письмо, которое, возможно, решит судьбы сотен, а то и тысяч людей.
Дворец санджак-бея в Сивасе.
Руки, закованные в цепи, затекли, а кожа на запястьях стёрлась в кровь. Изнеможённо прислонившись спиной к влажной и холодной каменной стене, Альказ-паша сидел на мокром полу в темнице, в которой царила темнота. Глаза его были прикрыты, а дыхание — тяжёлым и надрывным. За три недели заточения он ослаб и сильно похудел. Щёки впали, борода спуталась и сильно отросла, а на тело налипла грязь, смешанная с потом.
В первые дни он метался, рвался и требовал освободить его, дёргая цепи. Постепенно силы покидали его из-за недоедания и холода, и спустя время он уже без движения сидел, оперевшись спиной о стену, и бессмысленно смотрел куда-то в пустоту. От одиночества, боли во всём затёкшем теле, страха за свою жизнь, голода, холода, темноты и бесконечно раздающегося звука мерно падающих с влажного потолка капель он сходил с ума. Казалось, это рассудок покидал его по капле. Он терял ощущение реальности, не зная, день сейчас или ночь, сколько прошло времени и сколько ещё пройдёт, прежде чем всё это закончится. Спасения ждать было неоткуда. Альказ-паша это знал. Надежда на освобождение давным-давно потухла в нём.
Загремел замок и, держа в руках кусок чёрствого хлеба и железную кружку с водой, в темницу вошёл охранник. Он поставил скудный обед на пол перед заключённым, наклонился, гремя связкой ключей, и снял цепи с его рук, чтобы тот смог поесть. Альказ-паша под его внимательным взглядом жадно накинулся на «еду», за минуту умял хлеб, даже не почувствовав его вкуса и толком не прожевав, залпом осушил кружку и громко и надрывно закашлялся, как безнадёжно больной. Его руки снова сковали цепями, и через минуту дверь за охранником с грохотом закрылась, погрузив пленника в уже привычную темноту.
Тем временем Ферхат-паша, находясь в своих покоях, сидел за письменным столом и угрюмо читал письмо, только что пришедшее из столицы от Хафсы Султан. Она сообщала, что султан вернулся из военного похода, а значит, пришло время сообщить ему о ситуации в Анатолии и о «предательстве» Альказа-паши, чтобы, наконец, избавиться от него.
Султанша велела к прибытию повелителя, если он отправится сам покарать мятежника, а это вероятнее всего, разыграть всё так, будто Ферхат-паша, не зная о его приезде, соберётся с силами и сумеет, наконец, самостоятельно справиться с Альказом-пашой и посадить его в темницу, чтобы у султана не возникло вопросов, отчего тот находится в заключении и в таком состоянии. А уже казнить его будет сам повелитель по прибытии. Тем самым Ферхат-паша сможет заслужить одобрение и доверие повелителя, который, вероятно, повысит его с должности бейлербея Анатолии до второго визиря с казнью Альказа-паши, который со своей смертью освободит эту должность. Именно эту должность и обещала ему Хафса Султан, затевая всё это.
— Твой конец близок, Альказ-паша, — мрачно ухмыльнулся Ферхат-паша, отложив прочитанное письмо.
Дворец санджак-бея в Трабзоне.
Пока шехзаде Махмуд отсутствовал несколько месяцев, его гарем впервые за время своего существования перестал кипеть и утих. Султанши занимались своими детьми и редко покидали покои, фаворитки, лишившись причин для ссор, ревности и соперничества, игнорировали друг друга с надменным презрением, а простые наложницы вели себя тихо и спокойно, лишённые тем для сплетен и пересудов. Но стоило шехзаде Махмуду неделю назад вернуться во дворец, как его гарем тут же оживился и привычно загудел.
Особенно взволнованы были фаворитки, каждая из которых мечтала влюбить в себя господина, пополнить ряды султанш и родить шехзаде. Недавний пример Айше-хатун, которая родила сына, стоял у всех перед глазами. Теперь её звали Айше Султан, ей были отданы отдельные покои, как настоящей госпоже, и назначено соответствующее жалованье. Теперь она могла со свойственным ей степенным достоинством расхаживать по гарему и снисходительно улыбаться наложницам, которые когда-то над ней потешались. К сожалению, сын Айше Султан родился прежде срока, оттого был болезненным и слабым ребёнком, но мать и Карахан Султан окружили его своей заботой и лекарями.
Изменилось положение и ещё одной женщины в гареме, а именно Элиф-хатун. Ей тоже посчастливилось родить сына, которого Карахан Султан в отсутствие шехзаде Махмуда нарекла Мустафой. Мальчик родился похожим скорее на мать, чем на отца: его волосы были тёмными, как у него, но черты лица и оливково-зелёные глаза, немного темнее, чем у матери, он унаследовал от неё. Даже в младенчестве шехзаде Мустафа был улыбчивым и милым ребёнком, что подсказывало: нрав он также взял от матери.
Став, наконец, госпожой, Элиф Султан возобладала уважением в гареме, так как всегда находилась рядом с Карахан Султан, которая искренне её любила, была красивой и обаятельной, а ещё, что немаловажно, не боялась Бахарназ Султан. Последняя, к слову, была крайне обеспокоена тем, что её, как признавала сама Бахарназ Султан, главная угроза в гареме всё же родила сына. Из-за страха обрести в её лице настоящую соперницу за внимание шехзаде Махмуда и за влияние в гареме, Бахарназ Султан не упускала возможности затеять ссору с Элиф Султан и горячо гневалась, когда та давала ей отпор, или же когда терпела унижение от Карахан Султан, часто защищавшей свою любимицу.
Между фаворитками, как и между султаншами, тоже шло соперничество. До своего отъезда шехзаде Махмуд всё же принял отправленную к нему повторно Беатрис-хатун. Ей посчастливилось лишь единожды побывать в его покоях, так как господин вскоре уехал, но теперь она была фавориткой. Как и положено, она стала мусульманкой и теперь носила новое имя Дилафруз, что означает «освещающая душу». С тех пор, как Фелисию отправили в покои шехзаде вместо готовящейся к этому Беатрис, последняя обозлилась на бывшую подругу, и между ними пролегла пропасть. Теперь же, когда обе стали фаворитками и мечтали об одном, между девушками разгорелась настоящая вражда. Ромильда и Энрика оказались на стороне Дилафруз, а преданная Анна осталась с Фелисией.
