Крыша над головой накалилась, и было душно. Осматривая чердак, я вымазался, как трубочист, потому что пыль лежала плотным ковром на всем, и клубы ее взмывали от каждого движения, и я яростно чихал, поднимая новое облако.

Я задумчиво посидел, глядя по сторонам, и услышал короткий резкий свист. Я высунулся.

Лагуна стоял внизу, крутя задранной головой, потому что солнце било ему в глаза, и собирался свистнуть по-настоящему, в чем равных ему не было, но я махнул рукой, он заметил и остановился.

Он явно обрадовался.

— Эй! — заорал он. — Сколько лет!

— Залазь ко мне.

Лагуна быстро вскарабкался по лестнице, видно было, как она дрожит.

Он смотрел на меня, как на марсианина, и мне было смешно.

— Что с тобой? — сказал я.

— Ты где пропадал? — сказал он. — Сыночка как волной смыло, а никто и глазом не моргнет. А что ты здесь делаешь? — спросил он, озираясь.

— Смотрю, что есть хорошего.

— А-а! Нашел что-нибудь?

— Нет.

— Ну, ничего, успеешь еще… О! — Лагуна оживился. — Знаешь, кого я встретил? Нет? Это конец света. Шедевра!

— Да ну!

— Ага! Смотрю — идет, гад! Все попрятались, увидев его. Увидишь, он опять шорох наведет…

— Не исключено, — сказал я. Шедевр был настоящим гигантом, которых рождает щедрая на всякие диковинки природа в здешних краях. Образ Шедевра не поддавался сравнениям, он подавлял, глушил все чувства, кроме созерцательного восторга.

Мы раньше составляли компанию, наводящую ужас на окрестности. Вернее, ужас наводил Шедевр, тогда ещё зелёный совсем, но уже с врождёнными повадками хищника, медлительный, с тяжёлым взглядом в упор, глаза у него всегда полузакрыты, а челюсть выпирает вперёд, как выдвижной ящик в шкафу.

Появлялся он все реже. Увидеть его я был бы рад. Лагуна знал это и сказал:

— Он сегодня на пляже будет. А потом мы пойдём в «Балласт».

Я кивнул. Я вдруг обратил внимание на руки Лагуны.

— Что это ещё?

Он посмотрел на свои кулаки.

— А! В тот вечер, когда ты исчез, я затеял потеху. Подождал тебя здесь, всем было очень весело, мне ждать тебя надоело, у стены стояла компания лгунов, я даже не вглядывался, свои, чужие, как подошёл, как врезал одному, и пошло, и поехало. Всех положил, сижу, любуюсь, девчонки — визг. Подвалило ещё, уложил и их и смотался поскорей.

— Чего так?

— А все стекались посмотреть.

— А, — сказал я. — Так, значит, никого и не разглядел?

— Нет, — сказал Лагуна беззаботно, — темно было.

Мы сидели и болтали ногами. Отсюда сверху был виден кусок пустой улицы, обширные участки крыш среди буйной зелени, залитые солнцем, и узкая полоска океана, сизая, далёкая.

Лагуна поглядывал на меня. Ему хотелось знать, где я был ночью, но я молчал. Мне не хотелось говорить.

Да и что я мог сказать? Я вспомнил Дар, вспомнил её и захотел увидеть. Это было неожиданное желание. Я поразмыслил. Идти куда-либо мне было лень. Я привык болтаться в полдень, когда никого нет. В этой пустынности было что-то захватывающее — будто вымерло всё живое, и ты — один. Совсем один.

Мы спустились вниз и пообедали с Лагуной на террасе. Мы ели жёсткие, как подошва, отбивные, и запивали их манговым соком. Я ел мало, вяло жевал и думал, что делать со школой.

Мать говорила о учёбе. Но интерес теперь один — потребить, и мать сразу оттаивала, понимая меня, тем более, что она сама часто была не прочь блеснуть в том небольшом кругу, который образовался на побережье.

Лагуна, пользуясь моментом, уплёл все отбивные и облизнулся. Он любил покушать. Он всегда, в любых условиях старался плотно покушать, но всегда оставался не то, чтобы тощим, но каким-то недокормленным, не соответствовал поглощаемому. Чтобы он хоть раз откинулся на спинку стула, похлопал себя по набитому животу и сказал «уф!», нет, Лагуна всегда хотел есть.

Я попросил кухарку Экзотику принести ещё чего-нибудь. На столе появился холодный окорок.

— Нагреть?

Но Лагуна уже с готовностью облизнулся раз-другой, не в силах сдерживаться.

— Не стоит.

Лагуна блеснул признательным глазом в мою сторону и, посерьёзнев, стал осматривать объект, вытягивая шею, выискивая уязвимое место. Окорок, со слона размерами, гордо лежал вверх тушей, утыкаясь пупырчатым суставом в белизну блюда. Лагуна дёрнул его за бок, потянул основание, попытался вывернуть край, так, как один борец крутится возле другого, пытаясь провести приём. Окорок выстоял недолго, проворно заработали челюсти, как мясорубка.

Лагуна всегда жевал с туго, до отказа набитым ртом. Я задумчиво смотрел, как он расправляется с окороком, потом поверх его головы увидел, как к нам по дорожке приближаются Корка и Дар, оба в белом с ног до головы.

Из-за поворота показалась еще одна девушка, она подпрыгивала на одной ноге, на ходу поправляя тапок, и догоняла Корку и Дар. Видимо, она была с ними.

Она тоже была в белом, только в талии была перетянута широким зеленым поясом.

Корка и Дар не ждали ее, но она догнала их и, сияя лучезарной улыбкой, взяла за руки, разделив.

Я смотрел на них спокойно, и Лагуна, сидя спиной, ничего не заподозрил. Он входил в азарт. Я ему позавидовал. Сейчас, подумал я, они испортят ему аппетит. Ну, не испортят, но помешают.

Я пошел навстречу гостям. Лагуна обернулся, но не увидел ничего интересного.

— Привет, Пик! — сказал Корка. — Как жизнь? Из кармана у него высовывались космического вида очки.

— Спасибо, ничего, — сказал я.

Девушки улыбались. Дар очень шли белые брюки и белая куртка.

— Давайте присядем, — сказал я, поводя рукой, совсем как на приеме.

— Здравствуй, — сказала Дар.

— Рад тебя видеть, Дар, — сказал я и перевел вопросительный взгляд на ее подружку: — Вас также…

— Топ, — представилась девушка с поясом медовым голосом и мягким движением, опустив подбородок на грудь, так что глаза весело смотрели исподлобья, откинувшись корпусом немного назад, протянула руку, словно для поцелуя. Рука была тонкая и светлая, с длинными хрупкими пальцами.

Я осторожно сжал их и отпустил.

Около беседки спал Сор. Мы разбудили его.

Реликт поднял помятую морду, недовольно пыхнул, что его разбудили и, бурча себе под нос, потрусил к забору, упал там, как подкошенный, и сразу уснул.

Сор днём был самым равнодушным существом на свете.

— Какая прелесть! — сказала Топ.

Мы все посмотрели на спящего Сора.

— Как его зовут? — спросила Топ. — Постойте, я угадаю.

Я улыбнулся.

— Сор. Просто Сор.

Топ обворожительно улыбнулась мне и звонко крикнула:

— Сор! Сор!

Как же, подумал я. Так он и услышал.

К моему удивлению, Сор заворочался, перебирая лапами, как велосипедист, и приоткрыл один глаз.

— Сор! — кричала Топ. — Ко мне, Сор, ко мне!

Я даже подумал, что Сор и вправду прискачет — как бы это не вошло у него в привычку — но он оказался воспитанным носорогом — происхождение обязывало — перебросил лапы на другую сторону и захрапел на левом боку, дав отдых правому.

— Какая прелесть! — снова сказала Топ, тоном пониже.

Дар и Корка уже сидели в беседке.

— Чем занимаетесь? — спросил я, усевшись напротив.

— Идём охотиться, — сказал Корка. — Пошли с нами.

— На кого охотиться? — спросил я.

— Подводная охота, — пояснила Топ.

— Мы всё приготовили, — сказал Корка.

Топ уселась рядом со мной. У неё были прекрасные золотистые волосы и хорошенькое лицо, словно сошедшее с рекламного проспекта. Она была в тонкой маечке, рисунок которой мягко искажался рельефом груди.

— Поедем за косу, — сказал Корка. — Там хорошо.

— У скал?

— Да-да. Там сразу глубоко.

— Бр-р… — сказал я.

— Что, что такое? — с весёлым интересом воскликнула Дар.

— Ах, вы не знаете, да? — сказал Корка.

— Откуда нам знать, — лукаво сказала Дар.

— Что? — сказала Топ. Голос у неё был детский. Она и казалась ребёнком, но её формы и глаза говорили о другом.

— Как Пик угодил в грот к муренам, — сказал Корка и захлопнул свой рот, поймав мой взгляд.