Грести было трудно, я чувствовал свои ватные руки и ноги. Временами находила мысль, ставшая уже воспоминанием, о прошедшей ночи, и я даже засомневался — было ли всё?

Дар сидела, подобрав под себя согнутые ноги. Вид у Дар был отсутствующий, она задумчиво смотрела вдаль, подперев кулачком щеку.

Сейчас она выглядела почти незнакомой, и я подумал, что там, в мегаполисе, у неё своя жизнь, мне чуждая, свой круг, мне чуждый.

Я налёг на вёсла. Я направлял лодку вдоль побережья, туда, где берег пустынный на огромном протяжении, и пальмы торчат из ровного, как доска, пляжа, и между ними пронзительно свищет ветер, ничем не сдерживаемый.

Я кинул грузило за борт. Леса пошла в глубину. Дар безучастно посматривала на всё это. Мне не понравился её взгляд. Уверен, она подумала, что я — дитя природы и, забыв обо всём, самозабвенно гребу, разматываю снасть, чувствую, словом, себя в своей стихии.

Может, я и в самом деле так выгляжу, но всё равно.

Я, сев к Дар, обнял её, стараясь, чтобы на лице не появилась идиотская улыбка, другой тут быть не могло.

— Что с тобой? — спросил я.

Дар быстро взглянула на меня, опустила голову. Я сжал её покрепче одной рукой и попытался заглянуть в глаза. Она не прятала взгляд. Глаза её были спокойны и ясны.

Я внезапно почувствовал, что, вздумай я сейчас поцеловать её, она бы не позволила. Какая перемена в человеке. Я это почувствовал и отодвинулся. Кажется, она мне была благодарна за это. Я подумал, что совсем ещё плохо разбираюсь в душевном состоянии ближнего.

Леса тянулась за борт, рассекая толщу воды. На ней повисло несколько капель. Меня потянуло в сон. Я заглянул в воду. Цвет её был неприятным, тёмным, выдавая большую глубину. Под лодкой, под тонким слоем дерева была бездна, как отражение неба.

Я вытащил подряд несколько рыб, а тут нацепилась ещё одна. Я не стал её вытаскивать, и она поплыла за нами.

Я погрёб к берегу, чувствуя, как быстро устаю, уже после нескольких гребков. Волны вокруг были невысокие, и среди этих волн вдруг появился огромный серп и, взрезая поверхность, быстро пошёл прямо на лодку.

Дар закричала. Это была здоровенная акула, и серп у неё был упругий и блестящий. Я только и успел, что схватиться покрепче, но в последний момент акула свернула и прошла за кормой, и зацепила хвостом лодку.

Дар завизжала, и визжала, не переставая, лодка тупо и крупно вздрогнула и закачалась, и мы чуть не вывалились. Леса натянулась и лопнула.

Огромная тень скользнула под лодкой, плавник исчез, и видно было, как крупная акула, еле двигая хвостом, растворилась в мрачной глубине.

Я держал Дар за плечи. Она сильно дрожала и всхлипывала, постукивая зубами.

— Эй, эй! — говорил я, встряхивая её. — Эй, девочка моя, перестань!

— Это… ик! Это же… ик! — сказала Дар, в ужасе тряся головой.

— Молчи! — сказал я. — Это восторг. Самый обыкновенный. Сейчас пройдёт. Вот увидишь.

Я успокаивал её, но пришлось сесть за вёсла, потому что лодку утягивало в океан.

Я грёб, не останавливаясь, до самого берега, и совсем обессилел. Проклятая рыба. Снасть унесла. Девушку испугала. Меня тоже. Но какая она была большая.

Я вывалился из лодки на мелководье и лежал, омываемый прозрачной водой. Волны подталкивали меня в спину, я распластался в воде. Перед носом был песок, и откатывающиеся волны увлекали рой песчинок с собой, и они тонко звенели.

Дар села на песок и обхватила руками колени.

— Пик! — позвала она.

— Да… — сказал я. В воде было очень хорошо, и снова хотелось спать.

— Я есть хочу! — жалобно сказала Дар.

Я оттолкнулся руками и сел в воде. Волны стали толкать меня в бок.

Я вздохнул.

— Ты уху любишь?

— Сейчас я всё люблю.

Я потащил лодку из воды, и очень хотелось ругаться, но я сдерживался, а лодка стала раз в десять тяжелее. Набухает она, что ли, от воды.

Я быстро сварил уху, она получилась вкусной, дымящейся, но я не испытывал аппетита, да и Дар едва прикоснулась к ней.

Я прилег под пальмой. Вокруг было только бездонное небо, и безбрежный океан, и ровный бесконечный пляж, и редкие пальмы, уходящие вдаль, и гудящий ветер, и неподвижное солнце.

Только сейчас, когда было тепло, уютно лежать в глубоком песке, и можно было слушать завывания ветра, тело охватила страшная вялость. Я был почти разбит. Я чувствовал свой пульс, глухой и ровный, и тело было далеко, но сразу уснуть я не мог.

Я лежал, ни о чём не думая, до тех пор, пока песок рядом не зашуршал, Дар подошла лёгкими шагами, неясный звук которых тут же исчез, оборвался, по закрытым глазам прошлась тень, и Дар, томно потянувшись всем телом, улеглась и придвинулась ко мне.

Я, не открывая глаз, вытянул руку, и она положила свою головку мне на плечо и задвигалась, устраиваясь поудобнее, и затихла.

— Такая глушь, — сказала она тихо. — Жуть…

— Сильно испугалась? — спросил я негромко.

— Обалдела от страха, — сказала Дар. — Я думала, она на нас нападает.

— Это что, — сказал я. — Вот когда они действительно нападают…

— Брр… — сказала Дар.

— Все радости жизни. Барахтаешься, как куколка, а снизу эта туша идёт под косым углом…

— Хватит, — сказала Дар. — А что, с тобой такое было?

— А я о чем, — сказал я и замолчал.

— А что было дальше?

— У меня от страха выросли крылья, и я воспарил к небесам.

Дар улыбнулась.

— Нет, правда.

— Около берега дно обрывалось сразу. И тут эта рыба — но размерами с мамонта — появилась. Как кинется ко мне. — Я замолчал, переживая. Дар коснулась меня. — Ударила своей башкой, я — фонтаном вверх. Представляешь?

— Что? — спросила Дар.

— Неужели не представляешь?

— Представляю, — сказала Дар. — Кажется.

— Это умора, — сказал я убеждённо.

— Да, умора, — сказала Дар. — А что дальше было?

— Пока туша разворачивалась, я висел на скале, причём отвесной.

— Страсти какие в этом океане, — сказала Дар. — И давно ты ведёшь такую жизнь? С детства?

— Нет.

Дар удивилась и даже открыла глаза.

— Ты что? — спросил я.

— Я была уверена, что ты здесь живёшь всё время. А где ты жил раньше?

— В столице.

— Где, где? — переспросила Дар.

— В столице.

— Вот как? — сказала Дар. Похоже, она была озадачена.

— Ты удивлена?

— Да, да, — сказала Дар. Она помолчала в нерешительности. — Мне самой неловко, я приняла тебя за простодушного провинциала. Не во всех отношениях, разумеется, — добавила она спокойно, с затаённой усмешкой. — Но, в целом, увидев тебя, я решила, что передо мной — наивный увалень.

— Это когда? — спросил я лукаво. Я тоже открыл глаза.

— Ах, ты! — сказала Дар, мягко улыбаясь. — Признайся, что ты там делал?

— Тебя искал, — сказал я. Я оценил её откровенность. Про провинциала.

— И как? Я тебе понравилась?

— О! — только и сказал я. — Бездна чувств.

— Ну, конечно, так я и поверила, — сказала Дар, — чтобы сразу бездна чувств.

— Смотря, каких.

— А, это другое дело.

— А я тебе понравился?

— А зачем тебе это знать?

— Хочется, — сказал я.

— Не нужно тебе этого знать, — сказала Дар и поцеловала меня. — Тем более, что тебе это самому известно.

— Ладно, — сказал я, — пусть.

— Я хочу искупаться, — сказала Дар. — Искупаемся?

Мы пошли к воде. Дар шла рядом и улыбалась мне, когда наши взгляды встречались. Я шлёпнул её, и она отскочила, разбросав длинные ноги.

Мы понежились в чистой воде на мелководье, потом стали жариться на солнце. Дар подбирала ракушки и с удивлением их рассматривала.

— Одень рубашку, сгоришь, — сказал я, но она потянула меня к пальме.

Мы лежали, как прежде, щека к щеке, и я слушал ровное дыхание Дар, и всё остальное было далеко.

Где-то там остался родной городок, уютный, погребённый под зеленью, погруженный в многолетнюю спячку, осталась мать с её ночными гуляниями, оставался верный Лагуна, чуткий друг, остались бесчисленные праздники детства, а здесь были только унылый вой ветра над океаном и покачивающиеся, поскрипывающие пальмы.