- Когда ты собираешься уйти в отрыв? - спросил я, уткнувшись в пиццу и стараясь вложить в вопрос предположение, что он вовсе не собирается этого делать.

- О, торопиться некуда, - проговорил Тим со всей серьезностью. - Вечер еще только начинается. Думаю, сначала нам нужно вкусить другие удовольствия.

Он отлынивает? Или просто выигрывает время? У меня было чувство, что ему в душу закрались сомнения, но Тим такой опытный лицемер! Через полчаса мы оказались в кафе за углом, принимая по третьему «Хайнекену» и по первой затяжке марихуаны. Мы наслаждались легкомысленной беседой, пока Тим не обнаружил, что затянулся последней дозой травки и окурок потух.

- Что будем делать? - спросил он.

Теперь в нем угадывалось желание избежать ночного Большого Решения. Впервые с начала розыгрыша Кубка Клары Джордан-пяти-с-тремя-четвертями-футов-ростом я ощутил себя на коне. Я не только сравнял счет, но и Тим засомневался в своем следующем ходе. Если никто из нас не переспит с проституткой (к чему, я был уверен, дело и шло), счет останется ничейным, но Тим потеряет лицо, это его идея. Мне нужно же использовать все возможности, и моральная поддержка вроде этой была бы очень кстати.

- Я думал, это ты мне скажешь, что мы теперь будем делать, - ответил я, не упустив возможности поддеть его. - Давай, Тим, все зависит от тебя. Это ты спланировал нашу задачу. Утратить достоинство и заплатить пятьдесят фунтов за удовольствие… - Я сделал эффектную паузу. - То есть если ты не передумал.

- Разумеется, нет. - Он быстро встал, словно демонстрируя готовность. От марихуаны его немного покачивало, но вскоре он обрел равновесие и направился к двери. - Пошли, самое время.

Еще лучше. Я не только вывел его из себя, но и укорил тем, что теперь он отказывался прекратить сомнительное предприятие и признать, что не может проделать это. Мы сориентировались и взяли курс на Ахтербургвал, самую оживленную улицу, где продавался интересующий Тима товар. Вскоре показались маленькие застекленные будочки с демонстрировавшими себя девицами. Впрочем, на боковой улице работали девушки попроще, да и заняты они были не слишком каждая третья или четвертая будка. Если Ахтербургвал считался «Фортнумом и Мэйсоном»[18], то это был Картфордский рынок. Женщины, достигшие пятидесяти, которые за тридцать лет практики так научились торговому делу, что втюхивали секс не хуже любого другого товара.

Девицы помладше, до тридцати (но все равно недостаточно привлекательные для Ахтербургвала), в белье, ярко светящемся в ультрафиолетовом освещении, как реклама слабительного. Во всем этом чувствовалось равнодушие, обыденность, показавшиеся мне отнюдь не возбуждающими.

- Нашли что-нибудь захватывающее, сэр? - спросил я, втирая еще чуток соли в открытые раны Тима.

Он презрительно скривил губы и решительно зашагал к бурлящему Ахтербургвалу. Когда мы добрались туда, наше притупившееся внимание на несколько секунд оживила красота канала, уютные мостики через каждые пятьдесят ярдов и серые каменные дома вдоль берегов. В Париже улицы заполнили бы романтические бистро, богемные кафе и музыканты, уныло играющие на саксофоне. В Амстердаме все заполняли секс-шоу, музеи конопли и проститутки.

Толпа фланирующей на узком тротуаре публики тихо потащила нас с собой, так что Тим смог оценить каждую девицу. В ассортименте был любой товар. Стройные блондинки с мягкой, покрытой пушком кожей и в белоснежных подвязках. Устрашающе татуированные воительницы в броне черных кожаных ошейников с серебристыми шипами.

Пухлые полногрудые брюнетки, нагло поддразнивающие проходящих парней. Белобрысые клоны Памелы Андерсон, столь же сексуально привлекательные, как рекламная тумба.

Мы добрались до самого конца Ахтербургвала. Несмотря на открывающиеся возможности, Тим не сделал ни одного предварительного захода. Вместо этого он перешел мостик и побрел назад по другой стороне. Я следовал за ним. Как только мы перешли мост, передо мной возникла компания возбужденных малолетних хулиганов. Они толпились у меня на пути, пытаясь определить, в каком из переулков они еще не похихикали. Когда я протолкался сквозь них, Тим стоял чуть поодаль у канала, перед одной из вышеупомянутых будочек. Приблизившись, я увидел, что там - китаянка. Фиолетовый свет придавал ее густо напудренной коже гротескный, неестественный вид, как у фарфоровой куклы из отдела косметики в универмаге «Селфридж».

Приблизившись к Тиму, я облокотился на перила и стал смотреть на канал. Он повернулся и скопировал мою позу.

- Заинтересовался?

На секунду он притворился, что не понял, а потом ответил:

- Кем? Ею? Нет, не очень.

- Ты знаешь, что получится, если спутаешься с этой китаянкой. Через двадцать минут мне придется взять другую.

Вот так. Все ясно. То, что Тим прибег к такой жалкой уловке, говорило о многом. Он, очевидно, не дважды, но трижды и четырежды думал над этой сделкой.

Его внимание привлек вспыхивающий знак напротив нас, на другом берегу канала: «Casa Rosso - лучшее живое шоу в городе, настоящий секс на сцене».

- Пошли туда, посидим немного, - сказал Тим. - Теперь, после предварительного осмотра товара, мне нужно какое-то время поразмыслить, чтобы сделать правильный выбор.

- Ага, понимаю: тактика проволочек.

- Ничего подобного. Просто в спешке нет мудрости. Ты знаешь, я не уклоняюсь от борьбы.

- Конечно, конечно. Никогда.

Спустя две минуты и семьдесят пять гульденов мы оказались в затемненном театре. Наполовину заполненный зал спускался к сцене, в нем было рядов тридцать. Пока мы решали, где сесть, мне вспомнилось кино и Джулия, и я усмехнулся. Но тут было существенное отличие от моего пятничного культпохода. Прежде всего - место, где занимались сексом.

За авансценой висел слегка поношенный красный занавес. Очевидно, мы вошли в перерыве между «актами». По проходу шел один из официантов с подносом пустых стаканов; Тим подозвал его и заказал нам пару пива. Для истинно голландского куражу[19] на будущее? Из колонок неслась жуткая европопса восьмидесятых. Бог знает, кто это был, но по сравнению с ними «Роксетт» - интеллектуальная музыка. Вскоре занавес раздвинули, и появились исполнители - слева на сцену вышел парень, справа - женщина. Обоим было немного за тридцать, средней привлекательности, в легко снимающейся одежде. Они начали с того, что посреди сцены встали на колени на побитой молью постели и стали целоваться и гладить друг другу плечи, напоминая не столько нетерпеливых любовников, сколько апатичных санитаров, пытающихся сделать друг другу массаж для улучшения кровообращения. После положенных сорока пяти секунд они все еще целовались, но массаж с его стороны переключился на ее грудь, а с ее - на его промежность. Очевидно, проблемы с кровообращением распространялись на все тело.

Мне уже стало скучно. Это зрелище демонстрировало эротичность человеческого тела столь же удачно, сколь Ричард Клейдерман - красоту классической музыки.

Все компоненты присутствуют, все на месте и делают то, что положено, но без всякого чувства, и нет ощущения, что все это происходит на самом деле. Конечно, глупое высказывание. Эти двое делали то, за что им платили, в надуманных интерьерах, на глазах у десятков совершенно незнакомых людей.

И вдруг меня осенило.

- Слушай, у меня идея, - шепнул я Тиму, а потом встал и пошел вперед.

- Эй, что ты затеял? - сказал он, но, поскольку я не обернулся, тоже встал и пошел за мной.

- Видишь? - шепнул я ему.

Лучшее, чем можно заняться на секс-шоу, понял я, - смотреть не на шоу, а на смотрящих. Их лица гораздо более эмоциональные и выразительные. Мы стали наблюдать за группой французских подростков, явно зачарованных, но отчаянно пытавшихся выглядеть скучающими. И респектабельной американской парой, сумевшей не чувствовать неловкости. И группой японских бизнесменов, чьи нижние челюсти отвисли под воздействием усилившейся гравитации. Не знаю, понял ли до конца мою мысль Тим, но я нашел это увлекательным.