Не совсем правильное мнение сложилось у Ирины Васильевны о матери Ани, но она по крайней мере не собиралась сидеть и наблюдать как Воскресенская растет чуть ли не беспризорницей, без малейших понятий о должном поведении в обществе. В средствах директор себя не стесняла никогда, какими бы они жесткими не были, тем более, если по ее мнению это должно принести пользу. Зашла она сразу с двух сторон, принявшись одновременно за маму с дочкой. Дабы Дарья Николаевна призадумалась, что дочерью надо заниматься – уделять ребенку чем можно больше внимания, тем более когда Аня растет без отца, Ирина Васильевна обратилась в органы опеки и попечительства, после чего два раза в месяц к Воскресенским стала приходить инспектор Лисенко. Это стало для Дарьи Николаевны унизительным испытанием, но не менее оскорбленной чувствовала себя сама Аня. Хоть бы трижды вселенная вывернулась на изнанку, а звезды поменялись местами с пылью, не простит Аня этого Ирине Васильевне никогда.

Более того – для Ани стало обязательным посещение школьного психолога раз в неделю по пятницам после занятий. Но в этом обстоятельстве, если вселенная все же решит вывернуться наизнанку, то так и быть, Воскресенская простит директора, потому как хотя по-началу она и бегала назначенных ей приемов у психолога, в итоге Ане самой это стало по душе.

– Думаешь, когда ты потом устроишься работать, твое начальство будет это терпеть? Нет, Анна, тебе надо научиться вести себя как все приличные люди. Ты меня слышишь? – продолжила директор.

– Приличные люди, – хмурясь протянула Аня. – У людей, похоже, только приличие и осталось.

– Что ты имеешь ввиду? – всматривалась она в ученицу.

– Да вот, даже ваша Лисенко, – смотрела Аня в окно. – Все у нее по-приличию. Такая вся из себя доброжелательная, ходит, улыбается, слова вежливые подбирает, а ведь слышно, что каждый ее вопрос со злобой. Только и хочет, чтобы как-нибудь унизить, – сказала Аня и шепотом выругалась. – Наверное, свою пустую жизнь этим заполняет.

Ирина Васильевна смотрела на Аню внимательно, немного округлив глаза.

– Лисенко, это кто?

– Из опеки, которую вы натравили на меня. Ее муж шесть лет назад бросил, а с детьми она не общается. И мне кажется, дело не в них. Хотя… Как там? Яблоко от дерева, или что? В этом дряном городишке все про всех известно.

– Мда, Анна.., – задумчиво обронила Ирина Васильевна. – Никто на тебя никого не натравлял, – собралась она. – Не придумывай. Не мне тебе говорить, что вы живете.., скромно. Все это меры предосторожности. На всякий случай.

– На всякий случай, тогда уж я скажу, – вспылила Аня обернувшись к директору, – хватит мне этим тыкать в рожу. Задолбали! – и шепотом добавила: «уроды».

– Успокойся, Анна, – строго сказала директор, подняв тон. – Не забывай, где ты находишься и с кем разговариваешь!

Потянувшись за письменной ручкой на столе, Ирина Васильевна схватила ее пальцами обеих руки и стала вертеть в ладонях. Подняв голову, она посмотрела на Аню, которая снова обратилась к окну, будто что-то высматривая там, но без всякого интереса или ожидания.

– Ты пойми, мы здесь не для того, чтобы мучить тебя. Мы не желаем тебе зла. Все здесь только и работают для того, чтобы каждый из вас нашел себя в жизни; чтобы вы потом, когда станете взрослыми, как положено устроили свою жизнь. По большому счету, профессия учителя в этом и заключается. Мы все желаем вам, и тебе лично, Анна, только добра. Да, могут быть какие-то конфликты среди учителей и учеников, но это всего лишь рабочий процесс, не более. Ты меня понимаешь?

– Вы вызвали меня, чтобы рассказать о том, на сколько вы все здесь заботливы? – повернулась Аня к Ирине Васильевне.

Она тяжело вздохнула и сказала:

– Мда, Анна, у тебя и правда очень тяжелый характер. Что ж, будем надеется, что он тебе пригодится. Может быть упорство послужит тебе в жизни.., в карьере к примеру. Ты же, наверное, уже думала, кем собираешься стать. Кем ты хочешь быть по профессии?

– Надзирателем колонии стану, – не думая ответила Аня.

– О, господи! – вздрогнула Ирина Васильевна. – Ты серьезно? Я думаю, ты способна…

– А чем плоха эта профессия? – перебила ее Аня. – Кто-то же должен стеречь всякую сволочь!

– А ну перестань, – не сильно стукнула она ладонью по столу. – Изволь хотя-бы у меня в кабинете не выражаться. Ужас, Анна. Это какой-то кошмар!

– Я знаю, – отречено сказала она.

На ветку дерева, напротив окна села галка с черными, как стрелки крыльями вдоль тела и с серой грудью, охватывающей частыми мелкими перышками голову с шеей. Взгляд ее казался выразительным, почти как человеческий, с черными на белом фоне зрачками. Она вертела своим длинным массивным клювом из стороны в сторону, оглядываясь вокруг себя. Потом игриво запрыгала на ветке, словно проверяя ее на прочность. Аня любовалась неожиданным пернатым гостем: в глазах ее мелькнула слабая искорка.

– Ты в курсе, что у нас пропали работы по обществознанию? – наконец прозвучал вопрос, ради которого и была вызвана Аня.

– Теперь в курсе, – не отрываясь от галки ответила Аня.

– И тебя это ни сколько не удивляет?

– А что меня должно удивлять? – повернулась она к Ирине Васильевне. – Пропали, так пропали. Может кому-то они оказались нужнее, – усмехнулась Аня.

– Интересно было бы узнать, что тебе не все равно, Анна. Как не послушаешь тебя, все для тебя не важно. Ты же, наверняка, сдала свою работу, и разве тебе не жаль, что твой труд пропал даром?

– Вообще не жаль, – покачала она головой. – Наоборот, было бы хорошо, чтобы никто эту мою писанину больше не увидел.

– Почему же?

– Правду написала, вот почему, – отрезала Аня и обратила взгляд к галке. Птица перестала проверять на прочность ветку и уже сидела себе спокойно, смотря куда-то в сторону. Лишь перышки, беспокоимые слабыми ветром, поддергивались на ее груди, спине и затылке. Неожиданно клюв птицы обернулся к Ане и их взгляд пересекся. Казалось, что ее глаза смотрят прямо в зрачки Ани. Это привело Воскресенскую в восторг, от чего она маленько приоткрыла рот. Не отворачивая клюв, галка расправила крылья и, словно примеряясь к ветру, замахала ими на месте. «Скоро, скоро, подожди», – сказала про себя Аня. Галка раскрыла широко клюв гаркнув два раза, взмахнула крыльям и взлетела, пропав из виду.

– Правду, – с грустью повторила Ирина Васильевна и вздохнув, спросила: – Что тебе известно о случившемся?

– Так и спросите: я ли их украла, или нет? – Она пристально смотрела на директора.

– Ну? – откинулась Ирина Васильевна на спинку кресла. – Так ты, Анна? – натянуто улыбнулась она.

– Нет, – твердо ответила Аня, – не я. Если бы я что-то и хотела сделать такое, интересное, то явно не занималась бы тупой кражей каких-то там тетрадей по обществознанию. Кому они вообще нужны? Только если печь разжигать. Ну, вот и зацепка! – подалась Аня оживленно вперед, положив ладони на колени и чуть улыбнувшись. – Кто живет в частном секторе? Вот с них и начинайте, Ирина Васильевна.

– Все, Воскресенская, – не выдержала директор. – Живо иди на урок. Будешь ты мне тут еще ерничать. Совсем мать распустила! – крикнула она сквозь щелку закрывающейся двери.

На протяжении всего рабочего времени, выход на задний двор школы был открыт. Им пользовались все курящие школьники: проходили вдоль корпуса и заходя за него становилось около ворот, которые оставались неизменно закрытыми во всякое время.

Было время, когда администрация решила начать борьбу с курением самым что ни на есть неподходящим образом – закрыть дверь во двор. Это было зимой, год назад, когда Аня училась в восьмом классе. Тогда по коридорам из туалетов каждую перемену катились густые серые кубы, создавая дымку как при тумане. Сами уборные стали напоминать газовые камеры, в которых и минуту нельзя было простоять, чтобы не ощутить неприятную тяжесть в легких, сухость во рту и жжение в глазах. Одежда, впитывая едкий табак, прочно источала от себя его запах. С месяц потребовалось администрации, дабы понять, что ни численность курящих не уменьшилась, и сами курящие курить меньше не стали, а потому дверь разомкнула свой замок и услуги школьного двора стали вновь всем доступны.