… Ненависть юным уродует лица,

Ненависть просится из берегов,

Ненависть жаждет и хочет напиться

Чёрною кровью врагов! Да, нас ненависть в плен захватила сейчас,

Но не злоба нас будет из плена вести.

Не слепая, не чёрная ненависть в нас –

Свежий ветер нам высушит слёзы у глаз

Справедливой и подлинной ненависти! Ненависть — пей, переполнена чаша!

Ненависть требует выхода, ждёт.

Но благородная ненависть наша

Рядом с любовью живёт!

— Твою ж дивизию!

Я резко выпрямился в кресле.

От моего резкого крика водила вильнул рулём на обочину, но ругаясь матом смог выровнять движение и ударом по кнопкам выключил магнитолу.

— Ты чё, братан?! Совсем…

— Сегодня первое сентября две тысячи четвертого года, — грубо схватив его за рукав перебил я его. — И мы едем в Беслан? К первой школе?

— Ну да… — ответил Георгий явно опешивший от моего поведения.

В голове словно пазл сложился. Я на секунду зажмурился. Твою ж… Ну как так, а? Что теперь делать?! Мать их, уроды проклятые!

Сегодня, именно сегодня, через полтора часа, примерно в девять утра состоится захват школы в Беслане, и прямо во время линейки прозвучат первые выстрелы. А за час или два до того, насколько я помню, боевики, выезжая из какого-то села по проселочным дорогам пересекут границу с Осетией. Да, точно! Они там еще какого-то милиционера с собой захватят.

— Тормози!

Я хлопнул ладонью по торпеде десятки.

— Да чё случилось брат?

Удивленный моим поведением и тоном осетин растерянно смотрел на меня.

— Тормози, говорю!

Машина послушно встала у обочины.

— Георгий, ингушское село Хирикау далеко отсюда?

Вроде так назывался поселок где боевики милиционера схватят.

— Хурикау, надо говорить, а так сзади нас километров восемьдесят, по этой дороге потом на поворот и …

Я поднял руку прерывая его.

— Так, брат, послушай меня очень внимательно и не перебивай. — начал я, собираясь с мыслями. — Сегодня на школу где учится твоя дочка нападут боевики! Они могут проехать по этой дороге. Не перебивай! Дай договорю! Короче они нападут прямо во время линейки, чтобы взять детей в заложники и закрыться с ними в школе. Поэтому ты сейчас очень быстро едешь в город и поднимаешь на уши всех, понял?! Ментов, пожарных, скорую! Еще 02 позвони пока едешь скажи бомбу во все школы заложили, тогда они по закону должны будут детей распустить! Понял?

Осетин молчал, переваривая мои слова, и растеряно на меня глядя.

— Понял, брат?

Пришлось хлопнуть его по плечу.

— Ты откуда знаешь? — наконец выдавил он. — Ты чё? Из них что ли?

От такого предположения я опешил. Что за …? Хотя, с его стороны если посмотреть — вышел на дорогу какой-то тип с баулом, рассказал что-то невнятное о том, что его бросили на роге, попросил подвезти, а теперь еще про боевиков говорит.

— Нет, брат. Вообще не из них. Просто знаю. Поверь. Время уходит! Надо всех предупредить! — мой тон сам собой начал повышаться. — Ты же ничего не теряешь, брат! Если я вру — отлично! Ну посмеются над тобой, поругают там! А если нет? Если всё правда? Хочешь, чтобы твоя дочка у них оказалась?

В глазах моего попутчика все еще было видно недоверие.

— Ну ладно… — наконец ответил тот. — А ты чё? Не едешь?

— А я… — я осмотрелся по сторонам через стекла авто. Мы остановились на каком-то перекрестке. Со всех сторон поля, и только вдоль дороги, тянущейся перпендикулярно нашей, росла густая неухоженная полоса деревьев и кустарников.

— Я тут останусь. Если они тут проезжать будут, притормозить их попробую. А ты главное торопись и скажи, что бандиты вооружены и, чтобы подняли всех! Пусть все грузовики и Газели тормозят! Особенно ГАЗ-66, понял?

Георгий судорожно кивнул.

— И ещё, брат. Просьба есть.

Из внутреннего я извлек фотографию жены и дочки, которую когда-то подарила мне Ринка. Это единственное, кроме контейнера с квантом, что мне разрешил Кингсли взять из будущего. Хотя нет, просто про клык тоже подаренный мне рыжей, он вообще не знал.

Бесцеремонно порывшись в бордачке чужой машины, я достал оттуда ручку, перевернул фото и быстро написал несколько строк. Вернул ручку на место, а фото вручил Георгию.

— Если мы с тобой не увидимся, там адрес на обороте. Отвези туда по-братски, ладно?

Тот кивнул, убирая фото во внутренний карман пиджака.

— Ну всё тогда, щас я сумку возьму.

Я вышел из авто, достал с заднего сиденья, обошел машину снова нагнулся к водительскому окну.

— Гони, брат, даже если гаишники за тобой поедут еще лучше. Давай спасай дочку! Дети это святое.

Я хлопнул ладонью по крыше десятки, отвернулся и быстрым шагом пошел к лесополосе. Надо подготовиться.

Пока переодевался в свою горку, цеплял на пояс свой нож и заряжал патронами с картечью ружье, всё думал о том, как поступил и о том, что делать дальше? Вот что мне мешало уехать вместе с Георгием в Беслан и там навести шухер? Ведь при желании уже сегодня вечером я бы был в Нальчике. Может как-нибудь даже своих бы увидел. А что сейчас мешает, спокойно уйти? Ведь все сделано уже. Водила вряд ли про меня просто забудет, там его дочка все-таки, да и остальные дети тоже. Да вот из-за них сейчас здесь. Надо убедиться, что сделано действительно ВСЁ чтобы их спасти. Не должны дети умирать.

Если не считать зеленных зарослей разросшихся кустарников в перемешку с деревьями, вокруг было абсолютно открытое пространство. Единственный способ не дать себя убить, это отступать вдоль дороги по этим зарослям, и отбить всякое желание меня преследовать.

В этих зарослях, в пяти метрах от дороги я и залёг. План был простой, расстрелять колеса и мотор транспорту. Сомневаюсь, что они тут на месте ремонт начнут. Надо хотя бы их грузовик остановить. Насколько я помню из прочитанного и просмотренного, из Ингушетии боевики ехали на двух машинах: какая-то легковушка и грузовик ГАЗ-66, в кузове которого сидели боевики, и там же лежали оружие и взрывчатка. Не знаю в каком порядке они поедут, но грузовик надо остановить точно, или хотя бы задержать. А потом нужно валить отсюда по лесополосе, и спрятаться где-нибудь по дальше в зарослях. Умирать я не собираюсь. Как пелось в одной старой военной песне: «Есть у нас еще дома дела». И если честно, очень рассчитываю на то, что вряд ли за мной будет долгая погоня, когда перестану стрелять, скорее предпочтут свалить.

Эх, вот сейчас бы мне пригодилась моя способность уходить в сдвиг, в «синий режим». Только не работает она тут — проверил уже. Да и доктор Кингсли предупреждал о таком. Я ведь сейчас в прошлом а не в будущем, а в обратную сторону время не сдвинешь.

Ждать пришлось минут сорок. Я уже думал, что ошибся дорогой, когда услышал гул моторов. Справа, с той стороны откуда ехали мы с Георгием, двигался транспорт — белая видавшая лучшие времена семерка и военной расцветки тентованный ГАЗ-66.

Адреналин хлынул в кровь, от мандража затряслись руки. Я покрепче сжал ружье, чтоб унять дрожь. И так у меня восемь патронов с картечью. Один в стволе, семь в трубе магазина. Легковушку пропускаю, хрен с ней. А вот по грузовику надо выпустить хотя бы четыре — один в мотор, три по колесам, чтобы наверняка. Неожиданно пришла в голову мысль — а картечь вообще колеса грузовика пробьёт?

— Пробьёт, — попытался я себя успокоить. — Должна пробить.

Взял на мушку двигательный отсек, ожидая приближения машин. Вот проехала мимо легковушка, и почти поравнялся со мной грузовик.

Выстрел! Я отчетливо увидел, как отлетели куски решетки радиатора, и брызнули искры от железного бампера. Из моторного отсека повалил пар — значит, как минимум радиатор пробит, и далеко они уже не уедут!

Выстрел! Выстрел! Выстрел! Разлохмаченное в двух переднее колесо со стороны водителя осело и машину повело направо на противоположную от меня сторону дороги. Я вскочил и не оборачиваясь рванул вдоль кустов лесополосы, глубже в заросли!