Временами свет снова появлялся, но неясный — словно далеко в конце пещеры. Я будто всплывал из каких-то глубин, иногда слышал бубнящие голоса, которые не давали мне спокойно уснуть. Кто-то меня дергал, куда-то тащил. Одну из моих ног судя по всему засунули в огонь, иначе не получалось объяснить тот жар, который в ней почувствовал. Потом еще в руку что-то несколько раз остро кольнуло. Достали уже! Мне просто надо отдохнуть! Хотелось наорать на них: «Да когда вы уже отстанете?!», но почему-то у меня не получилось. Да и хрен с ними! Потом им всё выскажу, а пока СПАТЬ!

Я не видел людей уже несколько лет.

Думал, после войны их нигде уже нет.

Но сегодняшним утром… Я нашёл след!

В мире мало воды, и её нельзя пить,

Заражённая плоть всюду брошена гнить.

Вам нужна катастрофа, чтоб оценить:

Что есть мусор, а где Свет Жизни!

Хотя меня и разбудили первые гитарные аккорды, глаза открывать не хотелось. Я просто слушал, находясь в какой-то полудреме. Несмотря на ноющую головную боль, необычная мелодия и манера исполнения полностью завладели моим вниманием.

Помню: огненный шторм! Непроглядная тьма!

Восемь месяцев ночь! И три года зима!

Это люди сошли из-за денег с ума!

Всё богатство людей — это грязь и гнильё!

Так пускай мертвецы охраняют своё!

Для меня же бесценно — встретить её,

Эту новую жизнь вне смерти!..[11]

Прозвенели последние аккорды. Интересная песня, и текст необычный. В попытке рассмотреть исполнителя я повернул голову в сторону звука, и попытался открыть глаза, но кроме неясных расплывчатых фигур ничего не увидел, и снова их закрыл. Зато меня похоже заметили.

— О! Кажись коматозник проснулся. — Произнес, судя по голосу, тот же кто пел песню. — Пойду докторшу позову. Слышь Канада, ты только не убегай никуда, присмотри за ним.

В ответ послышался глубокий вздох и неразборчивая речь. Кажется, это неизвестный «канадец» ругается. Еще раз попытался открыть глаза, но от яркого белого света началась резь в глазах. Мысли были ясными, но какими-то тягучими. Ладно пока так полежу, послушаю. Раздалось тихое шипение, а затем звук приблизившихся шагов. Что-то кольнуло меня в плечо, раздался писк.

— Хм, так не пойдёт, — произнес женский голос с незнакомым легким акцентом. — Что же вы так рано проснулись? Вам еще часов восемь отдыхать.

Это, наверное, и есть тот самый доктор. Что-то снова еще раз кольнуло меня в руку.

— А вы господа военные, пойте пожалуйста по тише. На вас уже из соседних палат жалуются.

— Да ладно этаж почти пустой! Надо же Канаду с нашей культурой познакомить?! Это же самого Пламенева песни! Его ж у нас некоторые пророком считают! А вообще я песню про вас хотел сочинить, Анна Сигизмундовна. Вот только рифму с вашей фамилией…

Что конкретно не так с фамилией доктора я уже не услышал, звук стал затухать, а голова наполнилась туманом. Меня непреодолимо потянуло в сон.

Второе пробуждение никакими неприятными ощущениями не сопровождалось. Разве что правая нога ныла, словно я ее на холоде продул. Разбудил меня уже знакомый голос «певца».

— Тьфу ты, опять мажется… Слышь, Канада. Вот скажи, как на духу! Ты точно не Педро?

В ответ послышалось едва слышное рычание, затем голос с сильным английским акцентом и коверкая слова.

— Фак, Иван! Не можьешь запомнить мое имья? Наверное, я тебье слишком сильно поврьедил мозг, когда вырубил.

Я повернул голову в сторону спорщиков. Мы находились в классической светлой и стерильно чистой даже на вид, больничной палате. Справа от меня стояли две кровати. На той которая стояла ближе ко мне, сидел, судя по голосу, тот самый певец. Забинтованная голова и бычья шея в бандаже, переходящая в широченные покатые плечи. Из-под повязки клочками выбиваются русые волосы. Даже со спины от фигуры веяло силой и мощью.

На дальней от меня кровати, расположился голубоглазый брюнет модельной внешности. Стройный, с очень смазливым лицом актёра молодежных сериалов. Таких обычно школьницы любят. Не смотря, на то что своими размерами он явно уступал здоровяку, слабым я б его не назвал. Достаточно широкоплеч и хорошо сложен. Да и шрамы на оголенных предплечиях говорили о том, что он явно не «белоручка». В руках он держал какую-то баночку. Макая туда палец, он быстрыми движениями наносил крем себе на лицо.

— Чего-о?! Вырубил он! Ты ж меня со спины ногой ударил! — Задохнулся возмущением «певец». — Да ещё и дружки твои меня держали! Все в ресторане это подтвердят!

Говоря это широкоплечий попытался резко встать. Но тут же охнув схватился за голову. Тот, кого называли Канадой, не глядя на здоровяка, спокойно нанёс очередной мазок крема на лицо, размазал его и лишь затем ответил:

— Во-пьервых не со спины! Я сбоку стоял. Во-вторых, тебья держал только Джонни. Томас, уже почти без сознания на тебе висьел. И в-третьих, кто кричал на всю харьч… харчьев… в общем на весь бар, что один дьесантник без пробльем уложит трёх кэнэдских егерей? Ты?! — Он ткнул пальцем, блестящим от крема, в здоровяка. — Ты! Значит всё было чьестно! А эта твой «Русь» не рьесторан, а факин забьегаловка. И там…

Не делая больше попыток встать «певец» активно жестикулируя возражал канадцу:

— Да я и уложил бы! Кто ж знал, что двое меня держать будут, а третий бить?! Дрались бы нашему! По-русски! Честно и по одному, и сейчас бы снова там пили, а не лечились бы тут.

— А я не с Рашен метрополии!

Смазливый даже повернул голову в сторону собеседника, явно собираясь продолжить спор, но заметил меня, с интересом слушающего их перепалку. Свободной рукой он махнул в мою сторону.

— Анну позовьи. Твой сосьед проснулся.

Широкоплечий медленно, явно избегая резких движений, всем телом обернулся в мою сторону. На вид — лет тридцать. Русые усы и борода, кустистые брови и серые глаза под ними внимательно меня разглядывали. Надень на него кольчугу и шлем — вылитый Илья Муромец со знаменитой картины, только по моложе.

Звать доктора не пришлось. Дверь открылась и в палату вошла женщина в белом халате. Лет сорок-сорок пять. Высокая, когда-то стройная, но сейчас уже слегка растерявшая форму. На лице обильная косметика и очки в тонкой оправе со встроенным в нее синим светодиодом. Завершали образ коротко стриженные прямые сиреневые волосы а-ля «прячущая седину училка». Надо же, даже в будущем такой краской пользуются.

— С пробуждением вас. — Обратилась она сразу ко мне, даже не взглянув в сторону моих «сопалатников». — Как себя чувствуйте? Как голова? И как ваша нога? Не болят?

— Д-да нет… — Неуверенно ответил я, прислушиваясь к своим ощущениям. — Когда очнулся нога ныла немного, а сейчас вроде нормально. А что с ней было?

Врач слегка удивленно приподняла свои крашенные в цвет волос брови.

— Ну если голова вас не волнует, то у вас вообще-то небольшая трещина в голени, сильный ушиб голеностопа был и еще кое-что по мелочи! — Врач слегка улыбнулась. — Вы в последнее время, случайно, бетонную стену ногой пробить не пытались?

В голове словно кадр из фильма от первого лица возникла картинка: моя нога, пробивающая в голову с разявленным в крике ртом, сидящему на девочке уроду, его разорванные в ошметки мышцы шеи, и маленькие белые кусочки костей, вымазанных в крови, застывшие в воздухе. И вспышка боли, пронзившая ногу.

Усилием воли, сдерживая подступившую дурноту пытаюсь выдавить улыбку в ответ.

— Д-да вроде п-порядок с н-ногой. А что там п-про голову? Жить б-буду?!

Голос звучал хрипло, в горле будто наждак застрял.

Прежде чем ответить, врач достала из кармана какую-то квадратную прозрачную пластинку, поводила по ней пальцем, как по экрану смартфона. Похоже это какой-то планшет.

— Теперь уже будете. Хотя сначала думали не откачаем. Хорошо, что нас снабдили всеми нужными препаратами, да еще и доставку бактина прямо из Русской метрополии организовали!