— Нам срочно нужно поговорить! — Александр был в прекрасном настроении и просто расплывался в улыбке, — ты уже взрослый, как-никак четырнадцать лет…

— И ты хочешь поговорить со мной о том, откуда берутся дети? — Нервно и немного неуклюже от такого захода схохмил я. Судя по тому, как опешил брат, а невестка прыснула в кулачек, шутка удалась.

— Эээ… Нет, — немного растерялся император. — Я совсем не об этом.

На самом деле, половой вопрос к этому времени уже, что называется, встал в полный рост. Если лет примерно до тринадцати о женщинах я тосковал скорее умозрительно, по старой памяти и ничего внутри на эти мысли не отзывалось, то теперь совершенно определенная тягость внизу стала моим постоянным спутником. Страшно даже представить, как я все это терпел в прошлой жизни до семнадцати лет. Осторожные попытки выяснить как обстоят тут дела с легкими ни к чему не обязывающими интрижками результата не дали. Семен Романович только предупредил, чтобы я не вздумал лезть к молодым девицам, если мол скандалы мне лишние не нужны.

— Алекс хочет сказать, — вернув себе невозмутимость, подала голос Елизавета Алексеевна, — что тебе пора выходить в свет. Мы все понимаем, что ты очень занят, и, видимо, намеренно избегаешь этой стороны общественной жизни, однако боюсь без общения со двором, все равно обойтись не получится.

— Да, именно так, — перехватил инициативу Александр. — Тебе пора показать себя людям… Меня уже спрашивали, почему я прячу от «ближайших друзей» своего младшего брата, о котором в столице ходит так много слухов.

— Ну предположим, от ближайших я совершенно не прячусь. С Михаилом Михайловичем мы каждую неделю видимся. С Алексеем Андреевичем тоже… Регулярно.

— Ты понимаешь, о чем я говорю, — отмахнулся брат. — В общем, вопрос это уже решенный, я хочу тебя видеть на этом рождественском балу. И постарайся не довести никого до удара, я уверен, что у тебя получится сдерживать свои юношеские порывы.

«Вот тебе, бабушка, и Юрьев день…»

Первый свой бал, честно признаюсь, помню плохо. Никогда не был любителем таких развлечений — хотя танцами как таковым занимался в прошлой жизни достаточно долго, но не полонезом, конечно и не менуэтом — да еще и волновался, откровенно говоря, изрядно. Нет, не того, что сделаю что-то не так или опозорюсь по незнанию: все же меня так или иначе учили эти четырнадцать лет, и теоретическую подготовку я получил самую лучшую. А вот нырять в светскую жизнь, знакомиться с большим количеством новых людей, которым обязательно будет от меня что-то нужно, и которые захотят использовать «молодого, но перспективного» великого князя в своих играх, не хотелось совершенно.

Ситуация осложнялась тем, что поскольку мне было еще только четырнадцать лет, бал это был так называемый «детский», оказывается были тут и такие. То есть с одной стороны я не рисковал слишком сильно засветиться перед всем столичным бомондом, с другой стороны — рисковал стать самым главным свадебным генералом на этом празднике жизни.

Золото и парча убранства колонного зала Зимнего дворца, громкая музыка, жутчайшая смесь запахов, состоящая из десятков видов духов, человеческого пота и еще Бог знает чего, мелькающие адским калейдоскопом детские и уже не очень лица, подходящие для знакомства. Все эти мундиры и фраки, украшенные шитьем, огромные шуршащие по полу платья мерцающие в свечном свете сотнями и сотнями каких-то блестяшек, череда имен и фамилий незнакомых людей, большую часть которых я так или иначе встречал в учебниках истории, но хоть убей не вспомню лиц их обладателей, постоянная нехватка кислорода в душно натопленном помещении и конечно, оттоптанные к концу вечера ноги.

Все это дополнялось тем, что на детский бал, больше, по правде говоря, похожий на утренник в младшей школе, пускали не только подростков тринадцати, четырнадцати, пятнадцати лет, но еще и совсем детей, которые бегали кричали, и больше уделяли время поеданию сладостей чем непосредственно танцам.

Моя попытка улизнуть при этом, предпринятая сразу после осознания всей глубины той задницы, в которую попал, была решительно пресечена Александром, выступающим в качестве хозяина вечера. У брата, у которого со своими детьми все было не слишком радужно, во всяком случае это касалось официальных отпрысков, к этой братии была определенная слабость. И он не слишком стеснялся ее демонстрировать.

— Терпи, — уголком рта прошипел мне император, когда я сумев вырваться из девичьего плена — они меня чуть на сувениры не порвали, во всяком случае треск моего «измайловского» мундира я слышал совершенно четко. — Это чтобы ты представлял, что тебе ждет в будущем. Балы и общение с людьми такая же неотъемлемая часть жизни императора, как и управление чиновниками. Ты же нацелился в будущем трон занять? Терпи.

Как я в итоге понял, все мероприятие было затеяно исключительно ради меня, чтобы мне жизнь медом не казалась. Ни до, ни после ничего подобного в Зимнем дворце не практиковалось, так что у меня было еще года два-три на то, чтобы морально подготовиться к подобным балам только во взрослом исполнении в будущем. Хотя я, конечно же, предпочел бы готовиться лет двести-триста, была б моя на то воля.

Одиннадцатый год особых изменений в европейской политике не принес. Наполеон продолжал воевать с переменным успехом в Испании, теряя солдат и вваливая в это дело кучу средств без какого-то видимого результата. Любой более-менее крупный французский контингент вполне мог пройти Испанию насквозь, беря города и распугивая вооруженные силы местных. Однако никакой пользы это не приносило: едва французы уходили дальше, как за их спиной тут же поднималось восстание, вышвыривающее оставленный гарнизон из города. Эти кошки-мышки в условиях практически отсутствующего снабжения и активного сопротивления простого народа делали саму теоретическую возможность победы весьма призрачной, хотя привыкший к постоянны победам Наполеон в тот момент этого осознать еще был не способен.

В Пруссии меж тем происходили тектонические сдвиги, связанные с очередным поражением от Франции. Вторая за три года громадная контрибуция, потеря территорий и ограничение суверенитета привели к перестановкам при дворе и приходу понимания необходимости реформ. Как в военной, так и в гражданской сфере. Блюхера, считавшегося главным ненавистником Бонапарта — в том числе и за это он в девятом году был назначен командовать прусскими силами в прошедшей войне — тут же отправили в отставку. В начале одиннадцатого года под руководством Шарнхорста и Гнейзенау в Пруссии была запущена военная реформа по образцу Франции и Австрии, дающая возможность сформировать достаточное для длительной войны количество резервов. Я в этом плане мог им только позавидовать, чтобы протолкнуть нечто подобное в Российской империи, видимо, тоже требовалось проиграть две-три войны. Пойти на это я, по понятным причинам, не мог, а значит в ближайшие годы что-то сделать с рекрутчиной не представлялось возможным. В лучшем случае уменьшить срок службы хотя бы лет до десяти-пятнадцати и то вероятнее всего только после победы над Наполеоном.

Впрочем, у пруссаков все было тоже совсем не так благостно: реформы наталкивались одновременно на нехватку средств — контрибуция, разорение и все такое — и на противодействие одновременно со стороны Франции, которой усиление поверженного врага было совсем не в кассу, и со стороны внутренних сил, видящих в этом посягательство на собственную власть. В общем, бардак в прусских вооруженных силах в ближайшее время ожидался более чем порядочный.

Австрия после поражения так же не имеющая особого пространства для маневра на европейской арене согласилась отдать одну из своих принцесс в жены Наполеону. Как же я матерился, когда об этом узнал! Казалось бы, уже предсказал такое развитие событий, разжевал и разложил по полочкам, в том числе и объяснив — впрочем это как раз было очевидно — чем грозит такое сближение непосредственно России. Казалось бы что проще — предложи Бонапарту руку Анны. Не сейчас, пусть подождет пару лет до достижения ею семнадцати, тем более что не так уж много ждать осталось. На этом ведь можно было столько политических вистов «наиграть». Очевидно, что стычка между Францией и Россией случится все равно — Наполеон не простит нам бездействие в последней войне, да и с англичанами мы к этому времени уже торговали чуть ли не в открытую — но лишний год-два на подготовку, когда как раз в это время у нас проходит перевооружение армии… Неужели это не очевидно?!