13 тысяч или 1200 взял, четыре тысячи или три десятка оставил — ничего себе разброс! И просто принимать на веру среднее число оснований нет. На наш взгляд, когда речь идёт о численности людей Разина, склоняться стоит скорее к середине между средним и наименьшим названным числом. У страха, надежды и любопытства глаза одинаково велики, и все информаторы склонны к сильному преувеличению. Например, издаваемая в Риге «Газета» сообщала (4 сентября 1670 года): «...нас уверяют, что его [царя] восставшие подданные, число которых превышает 100 000, овладели Астраханью и даже заставили сложить оружие 20 000 солдат, посланных на помощь этому городу».
Шелудяк говорил, что править Астраханью они остались втроём — он, Ус и Терский, — но о Терском больше почти никаких упоминаний нет, и что он делал и что за человек был — бог знает. Все говорили в основном о двоих: Усе и его первом заместителе Шелудяке. (Не позволим разным написаниям себя запутать: по Бутлеру, начальствовать в городе остались «казак Родионов» (это про Уса: он был Василий Родионович) и «Иванович» (Шелудяк); лысковский подьячий Иван Петров впоследствии на допросе (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 1. Док. 151) утверждал, что Разин оставил «старшину Ваську Уса да атамана Федьку Иванова»; Федька Иванов — это и есть Фёдор Иванович Шелудяк). Этот последний был, по-видимому, тем, что сейчас называют «крепким хозяйственником»: вороватый, предприимчивый, занимался снабжением, огласил, что иностранным купцам даруется право свободной беспошлинной торговли, рассылал людей в командировки для закупок того-сего.
Ус вроде бы больше ведал обороной (перед уходом Разина из города отправил людей в трёхдневный рейд — проверить, всё ли на воде спокойно) и внешней политикой: по показаниям «приводных людей» (подозреваемых) в Астраханской приказной палате (Крестьянская война. Т. 3. Док. 232. Осень 1672 года), слал делегации на Терек к татарскому мурзе Ямгурчею, к кочующим калмыкам (с переводчиками, всё честь по чести), принимал разных иностранцев, занимался (уж как умел) судопроизводством. Бюрократию они развели нешуточную, у Уса было два секретаря: подьячий Я. Ефремов и откуда-то взявшийся москвич С. Филиппов, у Шелудяка тоже двое. Письма Разину, на Дон, от Разина, с Дона, летали туда-сюда. Периодически убивали кого-нибудь: советские историки писали, что за дело, другие — что по кровожадности. По слухам, Ус даже регистрировал брачующихся. Новая власть, похоже, считала своё положение прочным: Ус и многие казаки вызвали к себе семьи, другие женились на астраханках (нередко при этом имея жён на Дону).
В Царицыне всё было тихо. Атамана встретили с почестями и колокольным звоном и занялись своими делами. А. Н. Сахаров — поэтически: «...не было здесь больше ни воевод, ни приказных, не собирались тяжкие налоги и единовременные поборы, не гнали посадских в шею на разные работы, не было больше в городе мздоимства и взяток. По справедливости и правде судил народный круг. И если шёл кто-либо против народа, начинал разное подстрекательство, того тянули на круг, судили, бросали в воду, чтобы другим было неповадно менять справедливую жизнь на неправедную». Наживин — реалистически: «Казаки ещё не кончили благодарить Господа за благополучное начатие дела, а Степан с Ивашкой Черноярцем и старшинами сидел уже в казачьем городовом управлении, которое помещалось в Приказной избе. Как ни ненавидели казаки и вообще весь чёрный люд всякую бумагу, всё же там сидели уже за длинными столами писаря из бывших подьячих и, склонив головы набок, усердно строчили какие-то грамоты: разрушить, как оказывалось, можно всё, кроме приказного и бумаги».
Начались бесконечные совещания. Из показаний стрельца Свешникова: «Да как де он, Стенька, пришол из Астарахани на Царицын, и у него де, Стеньки, на Царицыне были круги многие. А в кругу де он, Стенька, воровским казаком говорил — куда де им в Русь итить лучше, Волгою или рекой Доном? И ему де, Стеньке, воровские казаки в кругу говорили — итить де им рекою Доном на Русь и украинные городы не мочно, потому что де Дон река коренная, и как де запустошить украинные городы, которые к Дону блиско, и у них де на Дону запасов не будет. Да и для де того на городы рекою Доном и Хопром итить им не мочно, что де Тамбов и Козлов городы многолюдные и там де дворян и всяких людей много, и они де в тех городах их, воровских казаков, побьют. А степью де им итить в Русь тоже не мочно, потому что им, степью идучи, есть нечева и запасов весть им не на чем».
Алексинец сообщает, что в Царицыне Разин остался без конницы: «...которые конные люди у него, Стеньки, были, и у них де лошади у всех попадали, и не осталось де у них ни одной лошади». С чего вдруг все лошади попадали? Бескормица? Но почему именно в Царицыне? Отравил кто-то? Вообще лошади у казаков умирали часто, потому что в те времена казаки животноводами были неважнецкими и привыкли легко красть или покупать новых лошадей у калмыков и татар. Почему не купили, если под Царицыном стояли калмыки? Там, правда, калмыцкий тайша Аюка по договорённости с Москвой выставил между Царицыном и Доном цепь застав, чтобы не пускать никого с Дона, но другие тайши, Дутар и Бок, разгромили Аюку. Сделали они это по своим внутренним причинам, не имевшим отношения к Разину, и, кажется, казакам не симпатизировали.
Из отписки коротоякского воеводы М. Ознобишина в Разрядный приказ от августа 1670 года (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 1. Док. 6): «Да оно ж, государь, слышали в Пяти Избах от казаков, что де воинские люди калмыки и татаровя под Царициным у воровских казаков конские и животинные стада отогнали». Так вот куда, возможно, девались лошади... С другой стороны, в сообщении в Разрядный приказ воронежского воеводы Б. Бухвостова (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 2. Док. 7. Август 1670 года) говорится: «А которые де татаровя были под твоей великого государя рукою, и те де татаровя тебе, государь, изменили и откочевали к нему, вору, к Стеньке». Ну, вероятно, одни «татаровя» были за Разина, другие против. Но если были какие-то «за», почему у них не купили лошадей? Непонятно. Правда, в цитированных уже показаниях воронежца Севастьянова сказано со ссылкой на слова донских казаков, что в августе с Разиным было «конных и пехоты бутто тысечь с 50», но это явная выдумка.
Видя, что черкасская администрация не чешется, правительство запретило поставки хлеба на Дон до тех пор, пока не уймут Разина. Яковлев и Самаренин предприняли новую попытку залучить его домой. Как сообщал 27 января 1671 года в приказе Казанского дворца станичный донской атаман Родион Калуженин (Крестьянская война. Т. 3. Док. 77): «И из войска посылали к нему, вору, на Царицын донского казака Янку Гаврилова, будто на войско идут многие орды войною, и чтоб он поворотился в войско; и тем хотели ево Стенькину воровству помешку учинить». Но Гаврилов «прельстился на воровские прелести» и сказал Разину, что это всё враки. Тем не менее Разин послал с Гавриловым в Черкасск (по словам Калуженина) 700 стрельцов и восемь пушек.
С этой посылкой масса неясностей. Воронежский воевода Б. Бухвостов писал в Разрядный приказ в начале сентября (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 1. Док. 42), что слышал от казаков, будто посылка была не в Черкасск, а в Паншин, и было там две тысячи человек, 19 пушек и казна в 40 тысяч рублей. Алексинец: «И пришол де он, вор Стенька, на Царицын, послал от себя на Дон в Черкаской городок воровских Козаков и всяких невольных людей и московских стрельцов человек с 500 з деньгами и со всеми грабежными животами да с ними 8 пушак». Подьячий Колесников сообщал, что Разин, уходя из Царицына, «на Дон отпустил от себя казаков донских и московских стрельцов з 2000 человек с казною, которую пограбил в Астарахани, да з ними ж послал в Черкаской городок 8 пушек. А в отаманех с ними послал из донских казаков Якушка Гаврилова да Фролка Минаева. А с ним, Стенькою, к Саратову пошло тысечь з 10». По показаниям же атамана Фёдора Колчева выходит, что с Гавриловым ушли три тысячи человек, с Разиным осталось десять тысяч.
