— А что-ж, друг, и козаки всякие бывают: бывают и добрые козаки, бывают и лядащие!.. всякие бывают... А те, что пошли с Стенькой, народ грабили, молодых баб, девок обижали, в церквах с икон оклады обдирали, из сосудов церковных водку пили, святыми просвирами закусывали!»
Фабрициус, однако, говорит немного иное. Мы это уже читали:
«Как бы неслыханно этот разбойник ни тиранствовал, всё же среди своих казаков он хотел установить полный порядок. Проклятия, грубые ругательства, бранные слова, а у русских есть такие неслыханные и у других народов не употребительные слова, что их без ужаса и передать нельзя, — всё это, а также блуд и кражи Стенька старался полностью искоренить... И этот жестокий казак так почитался своими подчинёнными, что стоило ему только что-либо приказать, как всё мгновенно приводилось в исполнение. Если же кто-либо не сразу выполнял его приказ, полагая, что, может, он одумается и смилуется, то этот изверг впадал в такую ярость, что, казалось, он одержим. Он срывал шапку с головы, бросал её оземь и топтал ногами, выхватывал из-за пояса саблю, швырял её к ногам окружающих и вопил во всё горло: “Не буду я больше вашим атаманом, ищите себе другого”, после чего все падали ему в ноги и все в один голос просили, чтобы он снова взял саблю и был им не только атаманом, но и отцом, а они будут послушны ему и в жизни, и в смерти. Столь беспрекословное послушание привело к такому почитанию этого злодея, что всё перед ним дрожало и трепетало и волю его исполняли с нижайшей покорностью».
Единственное русское показание «снизу» — слова всё того же стрельца Алексинца: «А богу де он, вор Стенька, не молетца и пьёт безобразно и блуд творит и всяких людей рубит без милости своими руками».
Но вот ещё ужасы и безобразия в документах. Грамота из Разрядного приказа белозерскому воеводе В. Дохтурову (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 1. Док. 19): «После побитых дворян и голов стрелецких и детей боярских, и сотников, и всяких служилых и торговых людей жён и дочерей [Разин] выдал на поругательство богоотступникам, товарищам своим, таким же ворам, и священникам велел их венчать на своим печатем, а не по архиерейскому». Костомаров, следуя этой грамоте, пишет: «Даже козачьи и посадские жёны неистовствовали над вдовами дворян, детей боярских и приказных; некоторых из этих несчастных взяли козаки себе в жёны, и Стенька приказывал священникам венчать их насильно, а тех священников, которые не слушались, присуждал сажать в воду». Чапыгин, в свою очередь, редактирует Костомарова, и эпизод всё сильнее огрубляется:
«— Кличьте попов! Пущай все здесь станут!
Попов собирали из всех церковных домов, а который не шёл, тащили за волосы, пиная в зад и спину.
Попы толпились перед часовней. Разин встал, упёр левую руку в бок, спросил:
— Все ли вы, попы?
— Все тут, отец!
— Гей, батьки, нынче венчать заставлю юн тех боярских лиходельниц с моими казаками. Кто же из вас заупрямится венчать без времени да разрешения церковных властей, того упрямца в мешок с камнями и в Волгу!»
Однако первый документ, на который мы сослались — грамота из Разрядного приказа, — не является донесением с мест, он спущен сверху, из Москвы; те же слова с небольшими изменениями и добавлениями будут теперь фигурировать во всех исходящих из Москвы документах. Где же входящие? Где свидетельства очевидцев? Фабрициус и Бутлер отделались самыми общими фразами. Свидетельств нет. Как уж там в Астрахани в тот период венчали (и как относился к этому митрополит, у которого Разин «бывал почесту») — неизвестно. Впоследствии были допрошены многие женщины, вышедшие тогда за казаков; они все уверяли, что вышли замуж «насильством», у многих их мужей оказывались на Дону настоящие жёны (в таких случаях женщинам дозволялся развод), но самих фактов «выхода замуж» женщины не отрицали и разводили их с мужьями-двоеженцами с дозволения церкви. Вот характерный документ — сыскное дело, заведённое по факту ссоры двух астраханок, «Маньки» и «Оринки»: одна якобы похвалялась, что была женой Разина, другая на неё донесла, а та донесла на эту, и выяснилось, что первая доносчица сама была замужем «за Стеньки Разина товарыщем», который её, естественно, «взял насильством». Допрошенные же казаки как один уверяли, что женились по любви. Все эти казаки были казнены. Где там у них была любовь, а где принуждение, никто теперь уже не скажет.
Касательно беспорядочных убийств и кровавых оргий — опять Алексинец: «[Разин] ...и всяких людей рубит без милости своими руками». У Фабрициуса только общие слова. Есть ещё рассказ Бутлера: «2 августа в городе всё ещё происходили ужасные убийства, что вошло в обычай, убивали один день больше, другой день меньше и так умертвили 150 человек, тираны орошали кровью их невинные лица. Тогда я выкопал себе в земле яму, чтобы можно было скрыться на время нужды; в неё я часто прятался, так как каждый день слышал только о жестокой тирании...» Разин ушёл из Астрахани 20 июля, так что неясно, при нём ли начались эти убийства. 26 сентября подьячий Наум Колесников показывал в Посольском приказе (Крестьянская война. Т. 1. Док. 183): «А как де вор Стенька взял Астарахань и жил в Астарахани пол четверты недели, и астараханские де жители, которые великому государю изменили, приходя, говорили ему, Стеньке. — Многие де дворяне и приказные люди перехоронились, и чтоб он позволил им, сыскав, их побить... И Стенька де им сказал. — Как де он из Астарахани пойдёт, и они б чинили так, как хотят, а для де росправы оставливает он им казака в атаманы, Ваську Уса».
Первоначально в указе, зачитанном московским служилым людям, посылаемым с воеводой Ю. Долгоруковым (тем самым, который казнил или якобы казнил брата Разина) на подавление мятежа (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 1. Док. 2. 1 августа 1670 года), о преступлениях Разина в Астрахани говорилось кратко и сухо: «...побил начальных людей и детей боярских и московских стрельцов, которые к воровству не пристали». Но уже через несколько дней зачитывали другой текст, отредактированный (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 1. Док. 17): не просто «побил», а «муча розными муками» и «такое наругательство чинил, чего и у бусурман не ведетца»; «жон и дочерей их [убитых], выдав на поругательство богоотступником товарыщем своим, таким ж ворам, насильством, и священником велел их венчать по своим печатем, а не по архиерейскому благословлению, ругался святой божии церкве и преданию святых апостол и святых отец, вменяя тое тайну святаго супружества ни во что. А которые священники ево не послушали, а тех он сажал в воду». Всё это не подтверждено конкретными показаниями «снизу».
К концу месяца злодейства Разина обрели совсем уже чудовищный вид (наказная память из Разрядного приказа воеводе Ю. Долгорукову): «И священников и инокинь мучил разными муками, и не насытясь тех невинных кровей, и самых младенцов не щадил...» (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 1. Док. 27.28 августа 1670 года). Для чего бы Разину понадобилось истязать инокинь и младенцев, не вполне понятно, но дело не в этом, а в том, что нет никаких подтверждений с мест.
Как раз в тот период Разиным заинтересовались иностранные газеты — уж там журналисты развернулись как следует. Из альманаха, издававшегося во Франкфурте-на-Майне (статья «Достоверное известие о мятеже в Московии»): «Некий человек пишет 3 октября из Копенгагена: по милости божьей, он за пять недель совершил путешествие из Москвы и слышал там много удивительного о мятеже Степана Разина. Это большой тиран, и при взятии города Астрахани он велел сбросить с башни воеводу этой крепости, сам надругался над его женой и дочерью, а затем велел привязать их совсем нагими к лошадям, задом наперёд, и отдать на поругание калмыкам — самым ужасным из всех татар. Он велел отрубить руки и ноги многим немецким офицерам, а затем завязать их в мешки и бросить в Волгу. Над их жёнами он сам надругался, а затем отдал их калмыкам». (Алексинец, которого уж никак не заподозрить в снисхождении к Разину: «А боярская де жена и никово де тех жён он, Стенька, не бил»). В приговоре словно соединились замученные инокини с нагими жёнами — получились уже голые инокини (и к ним добавились иноки): «И такое надругательство чинил, чево нигде не ведётца, и священников и иноков и инокинь, обнажа без всякого стыда, и всяких чинов людей из животов мучил розным томлением и муками, и самых младенцов не щадил».
