Обычно пишут, что разинцы казались хорошо вооружёнными с помощью хитрости: у кого не было ружей, держали в руках деревянные колья. А. Н. Сахаров: «Пошла в бой разинская пехота, тысячи людей двигались вперёд, и у каждого в руках были либо пищали, либо пики, либо сабли. Только потом узнал Львов, что несли многие повстанцы в руках длинные деревянные шесты с обожжёнными краями и привязанными к шестам разноцветными тряпками. Эти-то палки и сошли издали за пики».
Но Фабрициус, который эту деталь видел своими глазами и впоследствии общался с разинцами, объясняет её смысл совсем иначе: «Тем временем Стенька вышел в поле, построил широко развёрнутый фронт и дал в руки каждому, у кого не было огнестрельного оружия, длинную палку, обожжённую немного с одного конца, а к ней был прибит лоскут или небольшой флажок, всё это издали в открытом поле имело необычайно парадный вид. Простые воины и вообразили, что там, где много флажков и штандартов, должно быть и много людей». Да и боя-то никакого не было. Фабрициус: «Тут воевода глядел на офицеров, офицеры на воеводу, и никто в растерянности не знал, что нужно предпринять. Один говорил одно, другой — другое, наконец порешили, что следует сесть с воеводой в его струг и таким образом ретироваться в Астрахань. Но воровские стрельцы в Чёрном Яру, стоявшие на валу и башнях, повернули пушки и открыли огонь по нас. Часть их выскочила из крепости и перерезала нам дорогу к стругам, так что некуда было податься». Костомаров пишет совершенно иное: «Стенька взял Чёрный Яр. Воевода и многие служилые люди, которые стреляли на Козаков со стен, были замучены». Так кто же и в кого стрелял со стен? Несмотря на поговорку «врёт, как очевидец», всё же поверим очевидцу, а не историку.
Из документов вообще не всё вполне ясно с Чёрным Яром: когда разинцы успели его взять, или же горожане сами совершили у себя в крепости переворот. С. П. Злобин выдвигает версию: «Фёдор Сукнин с товарищами окружили деревянные стены Чёрного Яра, сразу захватили все ладьи и челны, что лежали на берегу и стояли у пристани на приколе. Ладьи и челны, тотчас наполненные казаками, ушли в камышистые заливчики у противоположного берега. Далеко в степь в сторону Астрахани проскакали разъезды. Там залегли казацкие заставы, и только лишь после этого утром казаки вошли в город. Черноярцы не бились с ними. Стрелецкий голова, увидав, что стрельцы перешли на сторону разинцев, переодетый хотел убежать в Астрахань, но его поймали, посадили в мешок и бросили в Волгу». Однако тут получается, что разинцы были в Чёрном Яру раньше Львова, тогда как очевидец Фабрициус утверждает, что войско Львова было раньше. Видимо, Фабрициус прав: едва астраханское войско чуть отошло от Чёрного Яра, тамошние стрельцы совершили мятеж и захватили власть в городе.
Фабрициус: «Между тем наши собаки (астраханские стрельцы и солдаты. — М. Ч.), те, что присоединились к казакам, налетели на нас с тыла. Нас было всего 80 офицеров, дворян и писарей. И тут бы быть резне, да Стенька Разин сейчас же отдал приказ не убивать больше ни одного офицера, ибо среди них, верно, есть всё же и хорошие люди, таких следует пощадить. Напротив, тот, кто плохо обращался со своими солдатами, понесёт заслуженную кару по приговору атамана и созванного им круга». Стрейс: «По такому наущению они напали на своих начальников, многим отрубили головы, других предали в руки разбойников вместе со всем флотом. Стенька, овладев без всякого боя такой большой силой, выдал каждому из них за два месяца жалованье, пообещав впредь свободу грабить и убивать по их желанию, и прибавил: “За дело, братцы! Ныне отомстите тиранам, которые до сих пор держали вас в неводе хуже, чем турки или язычники. Я пришёл дать всем вам свободу и избавление, вы будете моими братьями и детьми, и вам будет так хорошо, как и мне, будьте только мужественны и оставайтесь верны”. После этих слов каждый готов был идти за него на смерть и все крикнули в один голос: “Многая лета нашему батьке!”».
Далее: «Итак, был созван круг, и Стенька через своих есаулов спросил, как обращались со своими солдатами генерал и офицеры, на что бессовестные кровавые собаки, как стрельцы, так и солдаты, в один голос закричали, что среди офицеров нет ни одного, кто заслуживал бы пощады, что они единодушно просят, чтобы отец их, Степан Тимофеевич Разин, повелел всех начальников порубить саблями. На что и было дано согласие... И вот затем господ офицеров по их рангу одного за другим выволакивали из башни, куда они с туго связанными за спиной руками и ногами были брошены день назад, разрезали на них верёвки и выводили их за ворота, где стояли все кровавые псы, и каждый из них рвался нанести первый удар своему бывшему военачальнику, один саблей, другой пикой, одни боевым молотом, другие бердышом. Как только офицера сталкивали в круг, кровавые собаки умертвляли его, нанося ему бесчисленные раны. Некоторых даже порубили на куски и тут же сбросили в Волгу. Мой отчим Пауль Рудольф Беем, подполковник Вундрум и многие другие высшие и низшие офицеры были зарублены на моих глазах». То есть убивали подчинённые Львова, а казаки на сей раз никого не убили — и Разин, похоже, действительно оставлял решение о казнях на усмотрение «коллектива»...
Почему пощадили самого Фабрициуса — и не только пощадили, но, как будет ясно из дальнейшего, обращались с ним уважительно? Сам он пишет, что его пытался спасти денщик, переодев в своё платье, потом он был пленником, а затем: «Перед самым выступлением на Астрахань неожиданно прибыл польский дворянин Вонзовский, который год назад был взят казаками в плен, и со временем так прельстился разгульной жизнью, что поступил на службу к этим разбойникам. И вот я попросил его по старому знакомству взять меня под защиту, ибо я не смел показываться на глаза нашим бывшим солдатам. Мой слуга действовал в одиночку, и ему хватало хлопот просьбами и мольбами добиваться того, чтобы меня не убили на струге. Этот поляк пошёл сразу к Стеньке и заявил, что один молодой офицер остался ещё в живых после последней резни и что я его сводный брат, поэтому он просит, чтобы меня отдали ему под начало, а он командовал сотней этих висельников. Стенька в знак милости тотчас дал ему свою печать, оттиснутую на воске. После этого я мог свободно выходить из струга».
Но обычно считают — на основе показаний в Тамбовской приказной избе купца И. Колокольникова, бежавшего «со товарыщи» из Царицына (Крестьянская война. Т. 1. Док. 150. 13 июля 1670 года), который слыхал от других царицынцев, что «вор де Стенька Разин с воровскими казаками в город (Чёрный Яр. — М. Ч.) вошол без бою и стольника де и воеводу князя Семёна Львова взял к себе, а начальных де людей немец всех пометал в воду, только де оставил начального одного немчина. Потому что он умеет стрелять ис пушак. А князь Семён де Львов у него, Стеньки, жив». Возможно, голландец Фабрициус и есть тот «немчин, что умеет стрелять ис пушак». Стрелять-то «ис пушак» казаки и сами умели, но, видимо, не умели пушки ремонтировать и делать сложные артиллерийские расчёты. Это просчёт Разина. Могли бы за столько времени и научиться.
А. Н. Сахаров: «В Чёрном Яре Разин долго не задерживался. В тот же день устроил он круг. Судил круг воевод и стрелецких начальников, спрашивал у астраханцев и черноярцев — хороши ли были к ним начальные люди или нехороши. А потом приговорили всех, кого обвиняли стрельцы, посадить в воду. На этом же кругу решили судьбу и черноярского воеводы — бросили его в Волгу за то, что велел стрелять по казакам из пушек. Вместе с ним утопили ещё некоторых начальных людей». Всё как всегда — казнит не Разин, а сами горожане и стрельцы. Возможно, так и было. Впоследствии — мы к этому ещё обратимся — очевидцы отметят, что люди Разина, особенно новенькие, были куда кровожаднее его самого.
Ещё о Львове. Июльская отписка коротоякского воеводы М. Ознобишина по «расспросным речам» горожанина И. Филиппова (Крестьянская война. Т. 1. Док. 157): «Да он жа, Иван, сказал. — Видел де он на Дону в козачьих городках от Стеньки Разина письмо, писал де он, Стенька, с Чёрного Яру на Дон козаком, что черноярцы здались ему, Стеньки. Да он же, Стенька, писал в том своём письме, что де из Астарахани боярин и воевода князь Иван Семёнович Прозоровской послал против ево, Стеньки, товарыща свово, князь Семёна Львова, а с ним ратных людей была 2000 с лишком. И астараханские ратные люди с ним, Стенькою, битца не захотели, а князь Семёна де Львова козаки ево Стенькины хотели посадить в воду, и он де, Стенька, в кругу у Козаков об нём, князь Семёне был челом, чтоб ево в воду не сажать...»
