Однако есть одно обстоятельство, которое путает вообще все карты. Дело в том, что точно такая же легенда есть о Ермаке. Из записей В. И. Немировича-Данченко[64]: «Ермак скрывался на реке Ик. Но только и ему поперёк горла подошло... Устье-то воевода как-то занял и давай на него тучей надвигаться. Думал сначала Ермак бой принять, да силы у него не хватило. Выплыл он с лодкой своей посередь реки и взял с собой только одну любимую царевну татарскую Алмаз. Выплыл он и крикнул: “Ох ты гой еси, река Ик могучая, кланяюсь я тебе всем добром моим: серебром, золотом, камением самоцветным, товаром дорогим”. И побросал в реку всю казну свою. Замутилась река, приняла Ермакове добро. Тогда он взял меч свой булатный, напоследок царевну Алмаз поцеловал в уста сахарны, да как полоснёт — так насмерть прямо! Взял он это её, голубушку, и в воду! Бултых! Опосля он давай молить реку Ик, чтобы вызволила его из лихой беды, спасла от конца неминучаго. Ну, река Ик богатыря послухала...»

Получается, всё вздор, нет у разинской княжны никакого прототипа, а есть только расхожий фольклорный «разбойничий» мотив, а наивные голландцы приняли байки русских за чистую монету?

Но Л. С. Шептаев[65] и В. В. Блажес считают, что легенда о Ермаке и Алмаз более поздняя (хотя Ермак жил, как мы знаем, раньше) и основана именно на разинской персиянке; они приводят и другие примеры перекликающихся, путающихся мифов о Разине и Ермаке. Блажес: «Мотива о царевне Алмаз не было в ермаковских преданиях XVII—XVIII вв. Думается, что это слегка трансформированный мотив известного сюжета о Разине и персиянке». Надо и нам так думать. Должна была быть у Разина женщина. Иначе даже жить как-то неинтересно. А теперь займёмся литературными мифами и начнём с самого начала: откуда взялась пленница.

Романисты могут придумывать какие угодно версии, но и им приходится хотя бы немного считаться с источниками и логикой. С. П. Злобин:

«Менеды, выходя в море, не решился оставить дома свою дочь. Он опасался, что Бехрам-хан со своими горцами снова устроит набег и силой похитит Зейнаб. Потому, нарушая обычаи, уверенный в лёгкой победе, хан Менеды взял в морской поход свою дочь... После победы над астаринским ханом Разин, осматривая добычу, заглянул мимоходом в шатёр Менеды к молодой пленнице, брошенной в беде ханом. Омрачённый утратой Черноярца, но радостный от удачи в морской битве, ещё дышащий жаром победы, Степан отшвырнул от входа в шатёр трупы двух евнухов, до последнего издыхания сохранивших собачью верность своей службе, и откинул тяжёлый шёлковый полог... Тоненькая, закутанная в шелка персиянка жалобно пискнула и метнулась в дальний угол шатра».

Также на корабле дочь хана попадает в плен в романе Мордовцева. У Наживина дочь Менеды-хана казаки забрали не в море, а на суше. У Чапыгина — тоже. Евграф Савельев и Василий Шукшин просто констатируют: была пленная княжна, а как её поймали и чья она дочь, бог знает. А. Н. Сахаров приводит версии Стрейса и Фабрициуса, дипломатично замечая, что об утоплении «сказывали астраханцы», а читатель волен верить или не верить, да и не так уж это всё важно. А вот Каменскому было очень важно: его поэтический Разин забрать княжну силой никак не мог, а просто встретил её в Персии и влюбился. Пушкин, принявший версию Стрейса и лишь убравший из неё алкогольное опьянение, умалчивает о том, откуда взялась девушка, и даже о том, была ли между ней и атаманом любовная связь:

Из воспоминаний П. X. Граббе[66], который встречался с Пушкиным в январе 1834 года:

«Он [Пушкин] занят был в то время историей Пугачёва и Стеньки Разина, последним, казалось мне, более. Он принёс даже с собою брошюрку на французском языке, переведённую с английского и изданную в те времена одним капитаном английской службы, который, по взятии Разиным Астрахани, представлялся к нему и потом был очевидцем казни его. Описание войска (ибо, по многочисленности его, шайкою назвать нельзя), обогащённого грабежом персидских северных областей, любопытно; также праздника, данного Разиным на Волге, где он, стоя на своей лодке, произнёс к этой первой из русских рек благодарственное воззвание, приписывая ей главные свои успехи и обвиняя себя, что ничего достойного не принёс ей в жертву. При этих словах к удивлению и ужасу всех присутствовавших он схватил прекрасную пленную черкешенку, любовницу свою, покрытую драгоценными уборами, и сбросил в Волгу».

Или Граббе неточен в воспоминаниях, или Пушкин потом превратил черкешенку в персиянку.

Как дальше развивались отношения между атаманом и пленницей — тут уж полнейшее раздолье для мифов. Запись Якушкина мы уже цитировали: «Облюбил эту султанскую дочку Разин, да так облюбил!., стал её наряжать, холить... сам от неё шагу прочь не отступит: так с нею и сидит!..» Костомаров: «Возле Стеньки сидела его любовница, пленная персидская княжна... Уже замечали, что она начала приобретать силу над необузданным сердцем атамана». Романтический Мордовцев: «Когда юную полонянку привели к Степану Тимофеевичу, он, грубый и сильный, человек железной воли и стальных нервов, онемел от изумления: он даже не подозревал, чтобы на земле могла существовать такая поразительная красота! Это смешение чего-то нежного, как лилия, с огнём, с огненным темпераментом, сверкавшим в чёрных огромных глазах, это личико ребёнка с пышною чёрною косою, гибкость и упругость юных членов, невыразимая грация в движениях — всё это отуманило буйную голову атамана. Он полюбил её всею силою своей огневой души: тигр по природе, он сделался кроток и робок с своею пленницей.

— Ребята! — сказал он своим молодцам. — Ежели кто дотронется до неё пальцем, хоть ненароком, не до неё, а хоть до края её одежды, — того я зарежу. Знайте это! <...>

И сам Степан Тимофеевич стал другим человеком. Молодцы не узнавали его. По целым часам он сидел в горенке своей красавицы и выходил оттуда сначала мрачный и задумчивый, а потом всё светлее, и радостнее, и ласковее ко всем. Кровь, которую он прежде проливал как воду, теперь стала для него противна. Он прекратил разбои. Сначала робкая и часто плакавшая, теперь Заира, по-видимому, свыклась с своим положением. Она полюбила своего кроткого и ласкового, подчас бурного в своих ласках, повелителя: он теперь заменил для неё весь мир».

Такой же белый и пушистый Разин у Каменского:

«А как встретил Степан принцессу персидскую — утонул в любви нахлынувшей, будто на дно морское опустился: такая Мейран приворожная, невиданной красы чаровницей была. И сразу сердце своё девичье в сердце Степана вложила, будто ключ в замок. И тем ключом открыла сокровища несказанные, клад заповедный: душу, как море Хвалынское, сердце, как солнце утреннее, глаза, как два полумесяца, слова, как гусли привезённые, и ласка — вина пьянее. В лунные ночи в саду апельсиновом бродил Степан с гуслями и под окнами у резного балкона Мейран пел в истоме трепетной: