В течение получаса Орландо полностью осушил бутылку, но всё оставалось по-прежнему; блаженный пьяный туман не наступал. «Наверняка какой-нибудь ублюдок налил этим идиотам разбавленный виски, ― с бессильной злостью подумал он, отшвыривая бутылку. ― И ведь наверняка божился, что лучшего не найти во всей округе!»
С глухим стоном откинувшись на кровать, он закурил. Когда он затягивался и выпускал дым изо рта, ему казалось, что вместе с этим дымом из тела вырывается и его душа ― такая же бесплотная и никчёмная.
Наконец, его веки стали слипаться. Затушив сигару, Орландо перекатился на бок и натянул вместо одеяла плащ. Может быть, ему всё же удастся заснуть. Сон ― это хорошо. Во сне можно не существовать.
***
Проспать до позднего утра не удалось: Орландо проснулся ещё до рассвета. Мысленно выругавшись, он перевернулся на другой бок и попытался снова заснуть, но это было уже бесполезно.
Как он подумал вчера? Счастье, что сегодня воскресенье? Идиот. Как будто воскресенье лучше какого-то другого дня в неделе, в месяце или в году.
Он встал и нетвёрдыми шагами ― не столько от выпитого накануне виски, сколько от беспокойного сна ― приблизился к столу. Налил из кувшина в стакан чистой воды, залпом выпил. Кроме сухарей и нескольких картофелин, которые он приберёг на крайний случай, еды в доме не осталось, позавтракать было нечем. Впрочем, Орландо не слишком хотелось есть. Его голод был иного рода.
Ему снова снилась та девушка.
Она снилась ему часто, незнакомая и близкая одновременно. Как она была хороша! Как развевались её тёмные волосы, как горели её глаза, как она улыбалась ему своими нежными коралловыми губами! Как лёгкое платье окутывало её фигуру, очерчивая округлые бёдра и маленькие, но налившиеся груди!.. Как она манила его своей обольстительностью и одновременно юной, девственной чистотой…
Но не только это. Было в ней что-то ещё, неподвластное пониманию. Какая-то тайна, которая, как казалось Орландо, была известна только им двоим. Он хотел сказать это девушке, но каждый раз, когда он собирался это сделать, она начинала отдаляться, словно исчезая в тумане… Видение, призрак, мираж…
Он помнил и не помнил её лица. Он не смог бы его описать, но узнал бы из тысячи похожих. Однако каждый раз, выходя на улицы города, он видел лишь подобие женщин: их лица были грубы, фигуры ― расплывчаты, движения ― резки, голоса ― злы, улыбки ― лицемерны… Она не была похожа ни на одну из них.
Он хотел ей это сказать. Он желал спросить её имя, желал узнать, кто она, желал её саму… Он желал её неудержимо и яростно и просыпался ночами, задыхаясь в немом крике и изгибаясь всем телом. Иногда он впивался зубами в подушку, чтобы не завыть ― то ли от отчаяния, то ли от этой бесплодной, иссушающей страсти. При свете луны ему казалось, что на следующий день он уже больше не сможет встать. Но приходило утро, Орландо вставал и, вопреки собственному желанию и пониманию, продолжал жить.
В это утро он почему-то тоже жил, несмотря на нож, который снова задумчиво крутил в руке. Можно сделать это прямо сейчас, целые сутки о нём даже никто не вспомнит. Орландо крепче сжал рукоять, но внезапно остановился.
Двадцать восемь лет ― не рановато ли? Впрочем, кому-то случалось умирать и в более раннем возрасте. Дети погибали от болезней и голода, в кораблекрушениях и пожарах. По сравнению с этими несчастными он уже глубокий старик. Он не обязан ни у кого спрашивать разрешения для своего поступка. Он слышал, что церковь порицает самоубийц, ведь они отдавали назад жизнь, которую им подарил Бог. Так что же? Он не просил такого подарка. А может, когда-то просил? Разве теперь узнаешь…
Орландо тряхнул головой, отгоняя непрошенные мысли. И откуда они появлялись? Может, и правда что-то бережёт его, останавливает перед этим шагом. Бред. Но всё же…
Он со вздохом выпустил нож, который, словно замедлившись в коротком падении, со стуком упал на пол. Вторая попытка насмарку.
Сдёрнув с крючка куртку, Орландо спустился на улицу. Он будет честно ждать рассвета и ещё час после него. Если за это время ничего не случится, третья попытка будет последней.
***
Несмотря на своё далеко не весёлое настроение, Орландо ощутил странное удовольствие в том, чтобы идти по улицам ещё спящего города и никуда не спешить. Солнце едва поднялось над горизонтом, золотые лучи слегка позолотили разноцветную листву на деревьях. Орландо шёл, вдыхая хрустально-прохладный воздух. Его никто не ждал, никто не знал, что он здесь, и это тоже было на удивление приятно. Ещё вчера ему казалось, что сон ― единственная радость, которая позволяет ему не существовать; теперь Орландо чувствовал, что есть радость куда более полная ― быть.
Но ведь это ненадолго. Спустя час после рассвета волшебство рассеется, и его уже ничего не сможет спасти. Пусть же эти последние мгновения перед вечностью напомнят ему, как может быть для кого-то прекрасна обычная жизнь. Для кого-то. Не для него.
Ему было хорошо идти вот так, словно одинокому страннику, который прощается с городом перед тем как снова исчезнуть в закате. Или в тумане. Честно говоря, сам Орландо был таким странником. Увы, пройдя много миль и дорог, он так и не нашёл свою обетованную землю. Что ж, может быть, в другой жизни ему повезёт больше.
В груди что-то защемило, словно смутное беспокойство, которому Орландо до этого дня не позволял смущать свои мысли, начало пробиваться наружу. Постепенно беспокойство росло и заполняло собой грудь. Каким забытым и сладостным вдруг показалось Орландо это чувство!.. Он не испытывал его с тех пор как… как…
Воспоминания были ему сейчас совершенно ни к чему. Это всего лишь иллюзия, плод воображения, нервы… Это предчувствие не привело его ни к чему хорошему тогда, не приведёт и сейчас.
Глубоко дыша в такт собственным шагам, Орландо принялся считать, чтобы заполнить мысли и успокоиться. «Один, два, три… восемь… шестнадцать… тридцать пять… девяносто… сто сорок…»
Он дошёл до пятисот семидесяти двух, когда понял, что оказался на набережной. Утреннее солнце окрасило воду в тёплый янтарный цвет. Дома на противоположном берегу реки подрагивали в мареве дымки, покачиваясь и сверкая, словно фата-моргана. Они поднимались кораблями, облаками и скалами, усыпанными алмазами и жемчугами… Они переворачивались, оседали и снова вставали, выше прежнего, касаясь пурпурных небес… Мир дрожал и искрился, готовый открыть Орландо самую великую из своих тайн, сообщить ответ на главную загадку бытия. Но какую из двух ― тайну любви или тайну смерти?
Орландо был уверен в очевидном. Какому-нибудь молодому счастливому дураку откроется первая, ну, а ему остаётся вторая. Это немало для этого паршивого мира. Паршивого ― и красивого. Смерть тоже красива. Нужно быть благодарным.
Орландо глубоко вздохнул и с улыбкой огляделся вокруг. Одна их двух тайн бытия! Так много ― ему!..
Только ли ему? Краем глаза Орландо заметил неподалёку от себя силуэт. Какое разочарование! А он-то поверил, что чудо вот-вот случится!
Но предчувствие внезапно усилилось, и сердце Орландо заколотилось, словно у пойманной птицы, а чувства вдруг обострились до предела, как у хищника, готовящегося к прыжку. Он сделал несколько шагов в сторону человеческой фигуры, уже различая накинутый на плечи плащ и заколотые на затылке волосы.
Тайна смерти? Увы! Жизнь смеялась над ним во весь голос, смеялась искорками в глазах незнакомки, явившейся из старого странного сна.
– Я знала, что вы придёте, ― улыбнулась она, протягивая ему руку и представляясь, так просто, будто они заранее договорились встретиться здесь. ― Мария.
II
Тёмные глаза смотрели на него приветливо и тепло. На мгновение Орландо показалось, что он с головой окунулся в озеро лунной ночью. Щемящее чувство в груди медленно, но неумолимо стало превращаться в волну лучистого живительного света.
– Ветер меняется, ― задумчиво проговорил он, всё ещё пребывая во власти очарования. Лишь заметив, что в её взгляде промелькнуло удивление, он поспешил пожать её тонкие загорелые пальцы.
