—Мне вообще не нужно было рождаться, — прошипел вслух Доминик, пытаясь увернуться от руки дяди, но не вышло и в этот раз. Егоров улыбнулся, переставая трогать и беря его руки в свои.

— Я хочу помочь тебе, Доминик, — произнёс Иван, касаясь кисти рук племянника, проходясь по ним широкими ладонями.

— Мне не нужна помощь, я хочу быть свободным от тебя и от этого существования, от твоих благих поступков и, главное, от твоей ложной любви, — с шипением в голосе произнёс он, глотая горячие слёзы, которые почему-то текли по внутренней стороне гортани, не выходя наружу. Он глотал их вместе со словами.

— Ты же понимаешь, что это невозможно. Ты сам совершил преступление, и я помогаю тебе не жить в худших условиях.

— Если бы не то, что ты сделал со мной в детстве, я бы жил как все. Но ты почему-то решил, что можешь решать сам мою судьбу, — воскликнул Доминик и скинул его руки со своих, отпихивая стул вместе с дядей от себя. Но тот даже не пошевелился. Злость возвращалась к Ивану; дядя поднялся, скрипя зубами, и навис над племянником, прижимая его к спинке мягкого кресла.

— Я не враг тебе, я люблю тебя! И если бы ты не был таким строптивым и принимал то, что тебе уготовано, то всё было бы по-другому! — рыкнул Иван в лицо Доминика, хватая его за горло и сильно сдавливая пальцы так, чтобы этот мелкий сучёныш начал задыхаться и почувствовал, каково это, лишаться кислорода, когда любишь настолько, что готов задохнуться. Но Доминик никак не мешал — он желал, чтобы извращенец его придушил. Пора было и ему разучиться дышать. Иван отпустил мальчика и поднял его на ноги. Доминик задышал, хватая воздух ртом, заполняя им лёгкие.

— Что, передумал, да? Ещё не до конца мной наигрался? — бросал вопросы Доминик, пытаясь отступить от мужчины хотя бы на шаг, отойти от опасности, зная, что если не спасёт себя сам, то к нему опять никто не придёт на помощь, как и к Веронике.

— Я не играюсь! Я дышу одним тобой, грёбаный ты сукин сын! — прорычал Иван, надвигаясь на него снова.

Иван стал признаваться в чувствах, но о каких чувствах может идти речь, когда вокруг лишь унижение?! Угнетение и подавление его как личности, как смелого, сильного мужчины! Доминик сглотнул всё, что застряло в горле, и стал отходить дальше, опять к стене, где он проводил большую часть времени благодаря Егорову, ведь именно там он держал и затем загонял в угол, заставляя сидеть тихо.

— Ты ведь тоже любишь меня, ведь так? — задал вопрос Иван, зная, что нет. Он ненавидел его всеми фибрами своей души.

— Я не умею любить, ты лишил меня этого чувства, этой возможности, — прошептал Доминик, пытаясь уйти от стены, но наткнулся на дверь. Нащупал замок и, как ему показалось, незаметно сделал оборот ключом, открывая дверь. Оставалось только открыть полностью и сбежать по коридору, найти спасение у санитаров… которые тоже заодно с Егоровым. Чёрт! Дьявол!

— Ты, глупый мальчишка! — крикнул Иван вдогонку, как только Доминик ловко увернулся от рук Ивана и дёрнул дверь на себя, выбегая. Он быстро шёл следом, зная, что бежать за ним не нужно: он и так догонит, или кто-нибудь приведёт обратно к нему.

Доминик забежал в палату, запер её на замок и, на всякий случай, подпёр ручку двери спинкой стула. В лучших традициях драматических фильмов хотелось прислониться к стене и съехать по ней вниз, закрывая заплаканное лицо расстерзаными руками. Только это бы означало, что он сдаётся. Но как говорил доктор, выход есть всегда, да? Доминик встал посередине палаты, скашивая глаза на белую кровать со спрятанными в неё жёсткими крепителями для особо буйных и перевел взгляд в потолок, прерывисто дыша. Кажется, он полностью осознал, что выход из его ситуации есть.

Доминик на негнущихся ногах подошёл к окну, распахнул, почувствовав, как порыв ветра пытается обнять его и унести с собой. Он обернулся на хлипкую дверь и, недолго думая, забрался на подоконник. Смотрел с пятиэтажной высоты, рассматривая зелёную траву и разноцветные клумбы с цветами. Хотелось, чтобы и в его новом доме было так же красиво и ярко, как внизу, под ним. Доминик надеялся, что это слишком высоко и достаточно для завершения его никчёмной, тусклой жизни. Он готовился прыгнуть вниз и приземлиться, как можно скорее избавляя от своего общества людей, а главным было избавить себя от дьявола. Иван уже находился за дверью, выкрикивал угрозы в адрес нерадивого племянника. Но Доминику было плевать, ведь сейчас он поставит статус «завершён», и тогда порочный круг, неправильный, унизительный, разорвётся, и покажется выход.

В дверь продолжал требовательно стучать Егоров, дёргал ручку и уже готовился разбить её на куски, лишь бы оказаться внутри комнаты. Доминик обернулся и показал «фак», заодно проговаривая, чётко вырисовывая губами этот жест. Он взглянул ещё раз туда, где ждали яркие краски, надеясь поскорее заполнить себя ими. Парень уже готов был лететь головой вниз и разбиться о зелёную траву, раскрасив её в алый цвет. Доминик улыбнулся, закрыл глаза и втянул носом как можно глубже прохладный воздух. Он чувствовал себя свободным и независимым, наконец-то! Навсегда! Смерть — это свобода, не так ли? Она дарит тебе вечность и освобождает от разума и чувств. Ты забываешься в её объятиях, тебе спокойно, ведь пребываешь в забвении.

— Не смей делать этого! — ворвался в комнату Иван, ломая дверь. — Я тебя и после смерти не оставлю в покое, буду иметь даже твой труп, так что не делай глупостей, слезай!

Доминик от услышанной угрозы усмехнулся и посмотрел на дядю в последний раз.

— Мне будет уже всё равно, дядя, — ответил он и шагнул вперёд. И не успел опомниться, как сильная рука Егорова схватила племянника за руку, не давая сорваться вниз и разбиться.

— Отпусти! — закричал он, пытаясь освободиться, упирался, но, видимо, железная хватка, она на то и железная, чтобы не отпускать.

— Ты останешься со мной! — кричал Иван и тянул Доминика на себя, с силой затаскивая обратно в окно.

Когда они оба повалились на пол, Иван тяжело дышал, пытался расслабить мышцы. Он больше не злился на Доминика, но руку не отпускал; он чувствовал, как дрожат его пальцы. Наконец, расслабил, выпустив племянника, поднялся на ноги. Пока Доминик приходил в себя, закрыл окно, задвинув жалюзи.

— Обойдёшься, дядя, — шептал Доминик, садясь на пол, подтягивая колени к груди и обхватывая руками лицо, больше не издавая ни звука. До него лишь доносились стремительные шаги. Вбежали санитары и доктор. Егоров разговаривал с ними о чём-то совсем не важном для него. Доминик продолжал прятаться от Ивана и от себя самого.

— Вставай, — приказал Егоров. Доминик поднял голову и встал, всё так же не желая видеть своего спасителя. — Я заберу его, — обратился Егоров к психиатру, голосом давая понять, что это не обсуждается, — он был твёрд и непоколебим в своих действиях. — Утром я верну обратно, — добавил Иван и натянуто улыбнулся, ожидая, пока слова дойдут до доктора, и тот хоть что-нибудь скажет. Но это, в принципе, было не важно. Психиатр ему кивнул и вышел, не желая перечить бывшему разведчику КГБ.

Теперь мужчина в белом халате был уверен, что именно так выглядит дьявол.

Иван проводил пронзительным взглядом всех тех, кто решил помочь парню, и отвернулся, ведь закрывать было нечего — двери не было, и поэтому нужно было вести себя с Домиником скромнее. Подошёл к нему, положив ладони на широкие плечи парня. От прикосновений сильных властных рук тот зажмурился и уже хотел дёрнуться, стряхнуть этот капкан с себя. Иван почувствовал сопротивление и прижал сильнее к себе.

— Оденься, на улице холодно, — прошептал на ухо слова, что должны были говорить о заботе за здоровье племянника.

Доминик сглотнул, стиснул зубы и кулаки, желая остановить всё, что происходит. Иван отпустил и стал наблюдать, как Доминик переодевается и натягивает куртку. Не спеша, словно специально тянет время.

— Мне нельзя покидать больницу, — отвечает он, чувствуя, как дрожит сам — молния никак не хотела сходиться и застёгивать кожаную куртку. Психанул и бросил эту затею, скрываясь за тем, что осталось от двери. Егоров пошёл следом. Был рад, что никуда не нужно бежать.