Доминик облизнул пересохшие и обкусанные губы; их любил кусать и сам Иван. Он любил пробовать на вкус сначала нижнюю губу, следом плавно переходя к верхней. Егоров любил их целовать всегда, вне зависимости от возраста племянника: будь он ребёнком, подростком или уже вполне себе взрослым — безвольным, мягким, слабым, но всё же мужчиной.

Когда его отца не стало, ему было двенадцать. Маленькому Доминику и его матери было очень больно его потерять. Мать на целые дни запиралась в их общей с мужем комнате и долго после его смерти не рассказывала сыну, что произошло на самом деле. Только не пускала на порог Ивана — брата её мужа, кричала на него достаточно громко, что слышал и сидящий в своей комнате маленький мальчик.

Только со временем Доминик догадался подслушать их разговор, где в основном говорила только мать. Для него было шоком то, что она обвиняла Ивана, считала что именно он убил своего же брата. Если бы тогда мальчик знал, что случится с ним в будущем, он поддержал бы мать. Только со временем и та умерла.

Когда в шестнадцать родной дядя зажал его в углу, Доминик отплевался, но вспомнил слова матери. И стал складывать причинно-следственные связи — его отец делил бизнес со своим братом, а учитывая характер Ивана, тот вполне мог воткнуть ему нож в спину. Теперь, спустя четыре года, мамины слова стали обретать смысл. А после ещё одного изнасилования и её смерть ему казалась не такой уж и случайной.

— Это ваши вопросы, и вы не поможете мне найти ответы, их не существует, — спокойно проговорил Доминик, отворачиваясь от доктора и прислушиваясь к приятной музыке, которая разносилась по всей комнате, наполняя спокойствием пространство, но не самого Доминика. Не было у него спокойствия — оно давно испарилось.

Психиатр был доволен тем, что Доминик наконец перестал повторять свою любимую фразу «мне всё равно» или отвечать вопросом на вопрос. Он улыбнулся.

— Ну, как же не существует… На каждый вопрос есть ответ, так же как у любого входа есть выход, и всякий желающий может найти его или принять помощь в его поисках. В нашем же случае — ответ на вопрос, — пройдясь по кабинету, проговорил доктор, затем он снова сел за стол и продолжил разглядывать сидящего напротив парня.

— А чем помогут мои ответы той девушке, а? Они вернут её прошлое и спасут от меня?! Тогда она не станет моей жертвой и сможет убежать?! Ей удастся найти выход и избежать насилия, так?! — Доминик вскочил с кресла и опёрся руками о поверхность стола. Он выкрикивал каждое слово, всё больше злясь на недалёкого врача. Ведь все знали, что девушке уже не помочь, не спасти, на её вопросы тоже никто не ответит, и никто ни о чём даже не спросит.

«Почему именно она?» Доминик сам не раз задавался вопросом: «Почему именно он?», обращаясь куда-то в темноту, что царила в специально отведенной для него палате, и проникала в его сознание. Он не понимал, как дядя может так поступать с родным человеком, ещё таким маленьким и наивным.

Иван приходил по ночам, когда родители Доминика спали и были ещё живы… Ложился рядом с ним в кровать; он прижимал его хрупкое тело к себе настолько сильно, что ещё мгновение, и маленький мальчик, казалось, задохнётся в объятьях крепких рук дяди. Но Егоров знал, когда нужно ослабить хватку: он не смел перебарщивать, хоть и очень хотел.

Доминик жаждал ответов, ведь если бы он получил их, то с радостью поделился бы ими и с мёртвой девушкой. Раскопал её могилу, вытащил из заточения холодного деревянного гроба и рассказывал бы каждый ответ, смотря ей в лицо. На её синие безжизненные губы, надеясь, что девушка оживёт, откроет глаза, и он снова увидит в них свет. Она посмотрит на него без страха и ненависти, будет ему благодарна. Но нет, этому никогда не бывать!

— Что, нет у вас ответов, да? — уже спокойно спросил Доминик, хаотично нанося удары кулаком по лакированной поверхности стола из красного дерева. Он склонился ближе к столу, навис над доктором, схватил его за халат и притянул к себе, чтобы увидеть в его глазах тот же страх, что он видел в глазах своих жертв.

Доминик сам слишком часто демонстрировал собственный страх Ивану, а тот этим пользовался, питался его ужасом, который делал его сильнее, а Доминик, наоборот, слабел, когда был рядом с дядей или когда находился под ним.

— Не нужно мне говорить того, чего нет! Выхода нет, это всё выдумка! — Доминик отпустил мужчину и, схватив со стола стакан с карандашами, швырнул его в стену. Тот от сильного удара разлетелся на мелкие кусочки и рассыпался по полу вместе с содержимым.

Доминик кричал, что хотел освободиться и одним смазанным движением смахнул со стола оставшиеся вещи. Документы белыми веерами разлетелись по комнате. Доктор ошарашенно наблюдал. Только после этого Доминик смог отступить на шаг, упал на колени, прижался лицом к полу, обхватил голову руками и начал тихо плакать, иногда всхлипывая.

Психиатр судорожно сглотнул слюну и поднялся, когда заметил, что плечи парня подрагивают, и он свернулся в позу эмбриона, желая спрятаться от всего мира. Доминик вырос, но внутри он остался маленьким мальчиком и не понимал, почему дядя пихал ему в рот член, заставляя удовлетворять его. Почему Доминик позволял делать это с собой? Почему не просил помощи и защиты? Боялся, не понимал презрения со стороны других людей, не знающих ничего?

— Выхода нет, нет… если только умру, то круг разомкнётся, — перестав плакать, произнёс Доминик. Поднял голову, разглядывая доктора. Психиатр не решался подойти к нему и тем более трогать, зная, что Доминик не любит чужих касаний.

— Разреши помочь тебе, — психиатр опустился на колени перед парнем и протянул бумажный платок, но Доминик с презрением смотрел на попытки создать иллюзию заботы от того, кто беспрекословно выполнит все условия дяди.

— Не нужно мне помогать, — вставая на ноги, произнёс парень и сел обратно в кресло, закрыв руками лицо. Доминик старался не закрывать глаза, чтобы не видеть довольное лицо Ивана, сменяющееся плачущим лицом девушки, которой он решил доказать свою силу. Психиатр выпрямился, налил минеральную воду и протянул стакан пациенту.

— Тебе нужно рассказать детально, не утаивая ничего. Всё то, что ты чувствовал. Ты ведь не хотел насиловать девушку? Не ты пошёл на преступление, а кто-то подтолкнул тебя к этому, заставил?

Доминик отнял руки от лица и задрал голову вверх, потерянно рассматривая доктора и, взяв стакан из руки, осушил его полностью, не оставив ни капли. Затем сунул стакан обратно в руку и снова поднял покрасневшие глаза вверх уже без эмоций: они опять исчезли, ушли на время или навсегда. Он не был уверен.

— Поделись… со мной, — запнулся доктор, чуть не сказав «с нами», ведь сейчас за ними наблюдает Иван Егоров. Тот сидел за зеркалом: ему было видно и, главное, слышно всё, что происходило в кабинете, но его не видел никто.

Тишина на долю секунды повисла мертвым грузом в воздухе. Доминик по-птичьи склонил голову и проницательно смотрел доктору в глаза, видимо, пытаясь что-то решить.

— Он здесь, да? — тихо, даже не спрашивая, а утверждая, начал он и нервно вскочил с кресла. Заметался по комнате в поисках места, где Иван смог спрятаться и наблюдать за ним, ждать признания. — Где ты?! Выходи, я найду тебя, дьявол! — парень почувствовал, как гнев новой волной накрывает сознание, сжал руки в кулаки и начал лупить по стенам в поисках потаённых мест.

Доминик увидел себя в отражении зеркала и стал приглядываться, всматриваться сквозь стекло, силясь увидеть кого-то кроме себя. Прозвучала трель — телефонный звонок, но это не сбило Доминика, — нужно было найти этого ублюдка и порвать в клочья, как своего обидчика. Как того, кто уничтожил его как мужчину, сделав последней шлюхой.

— Усмирить! — услышал доктор приказ в телефонной трубке от того, кто управлял всем.

— Да, сэр, — ответил психиатр чуть слышно и быстро положил трубку, направляясь к двери и подзывая санитаров. Двое мужчин оказались в кабинете, подошли к Доминику и скрутили, надевая смирительную рубашку и завязывая рукава за спиной.