Да и не всегда Вор и Тор подходили к приходили к компромиссу в своих дискуссиях – скорее, напротив, каждый оставался при своем, ценном для него мнении, однако ж прислушивался к совету приятеля и выделял для себя ту главную суть замечания , необходимость которого была выявлена и доказана с самых разных сторон рассматриваемого вопроса.
Конечно, порою лиса могли раздражать насмешки ворона, но и он отвечал не менее колким выражением на них , потому как именно в этих фразах, разговорах и затяжных философских беседах и заключалось все наслаждение , духовное удовлетворение, без коего жизнь теряла нужный ему ритм, превращаясь в монотонное движение, в котором нет более музыки , а царила лишь скука....
Ворланду же, не только как главному летописцу НоуХауса , была интересна жизнь Торонты , но и сам лис, его пытливый ум, и еще многие его духовные качества , действительно, были важны и ценны в вороньих очах. Мудрый птах понимал Торонту, сочувствовал ему , в глубине души испытывая восхищение перед его настойчивостью и силой воли, и надо сказать, испытывал тайне от друга некую гордость от осознания того, что может принимать участие в непростой судьбе друга.
Таким образом , близость этих двух типажей играла определенно значительную роль в столь оригинальном и загадочном союзе.
***
Перо он сложил на твердые нары, предварительно накрыв его маленькой циновкой, с целью защиты от сурового ветра, дождя и, возможно, скорого снега, который мог ожидаться в следующем месяце. Вот и подошло к концу твое правление, осень !
Нет, сколь бы ни ворошила ты еще яркими, но уже дырявыми в некоторых участках и вялыми листьями, смятым полотном лежащими в земле, сколь бы ни поливала ты с неба прохладным дождем лесную почву, сколь бы ни выл ветер – твой преданный слуга, а зима все же потихоньку подступает к твоим границам. Прощай же, о, осень!
Торонта открыл за серебристую канву маленький мешочек, где лежали запасные улиточьи панцири, наполненные смертельной отравой , смешанной с травяным настоем. Он еще раз взглянул на небо – не хмурится ли оно, вызывая грозовые тучи? Однако на сей раз там царила девственная, нежная молочно-голубая чистота, ясность которой умиротворение в тихий, серый пейзаж.
Остается ждать. Времени у него теперь хватает: пленников навещают здесь лишь по одному разу утром и вечером. Сутки здесь будут течь по-другому, наполняясь своим, монотонным ритмом, ведь расписание заключенных не меняется на протяжении десятка лет. Деятельный мозг Торонты никогда не отдыхал. Он работал, посылая герою самые неожиданные, дерзкие и смелые мысли, и сложная многокомпонентность идей и размышлений создавала некую систему , не дававшую покоя ни днем, ни ночью натруженному телу. Даже здесь, в этом замкнутом, холодном и чужом пространстве, он нашел себе несколько занятий, из которых стали постепенно складываться его дни в заключении.
Пользуясь железными турниками, зиявших из темных отверстий, Тор прыгал, поднимался, пробегал и подтягивался, одновременно успевая при этом запустить пару камней в определенную мишень – крест, изображенный на прутьях решетки.
Такое своеобразное развитие собственного тела приводило к усталости, но моментально убирало находившую порой мерзкую скуку, коей он не выносил.
После того, как ощущение перенапряжения совсем утомляло его, Торонта ходил взад-вперед, затем медленно опускался на колени, садясь в позу лотоса, медитировал и выкуривал по одной папиросе. Лишь по одной, поскольку не известно было, принесет ли добродушный бульдог-контролер еще изящно свернутые в трубочку сигары из бересты для приятного проведения досуга.
А еще Тор рисовал. На стенах его темницы, таких темных и шершавых, контрастно смотрелись его чертежи. Под нарами лис нашел белую кальциевую известь – и несколько заточек с помощью карманного ножа произвели на свет пару-тройку хорошо пишущих мелков. Рисуя с помощью новых материалов сложнейшие схемы своих задумок, Торонта садился в позу лотоса и медитировал, весь обращаясь в слух, и тогда ни единой конечностью не шевелило его тело, лишь кончики ушей напоминали иногда о присутствии в нем живого и чуткого к любому звуку духа.
–Хмм…Кааррр! – знакомый голос, бархатное ворчание и глуховатый тон коего вывел Торонту из очередного нирванноподобного состояния. – Ты теперь и йога любопытную профессию решил освоить? – Лис поднял голову, затем обернулся и раскрыл глаза.
– Я так и думал, – только произнес он, и улыбка, светлая и слегка насмешливая, но отнюдь не такая коварная, кою читатель, наверняка, помнит по предыдущим главам, озарила его черты.
– Думал о чем? Каар! Летать научиться? Видел-таки я твои трюки вечером. –
– О том, как тебе (естественно!) станет скучно, и ты нанесешь-таки мне визит. –
Металлическим взглядом он скользнул по самодельной полке, на которой элегантно расположился, сложив свои черные крылья, Ворланд, почти одновременно начав чистить клювом перья смоляного галстука…
***
Родство двух душ – это приятно,
Как хорошо, что есть о чем поговорить
И пригласить на чашку чая и беседу.
Пройтись о лесу, трубку закурить…
Наш диалог никто нарушить не посмеет,
К чему мешать тому, в чем мыслим мы одни?
И два шагают вместе силуэта,
Украдкой оправляя сапоги.
Бывает же, что встретятся два друга
И заведут вмиг разговор об этом и о том,
А философствовать и созерцать природу
Там, где есть место, вот он – отчий дом.
Сидеть и наблюдать за тем, как жизнь течет…
Кто знает, может быть, судьба нас разведет.
Однако ж есть надежный способ, верный,
Вмиг с другом встретиться скорей, наверно.
Что жать? Тебя я захотел проведать,
И как твое идет житье, разведать.
И я явлюсь, быстрее, чем бежит река,
Чем ветер, что развеет облака.
И мы опять пожмем друг другу
Крыло ли, лапу ли, а может, руку…
И вновь наш разговор заводим
И осень мудрым взглядом мы проводим.
Сколь разные два друга могут быть:
Один свою судьбу так резко изменил,
Другой же блик перевоплотил…
И отличаемся происхожденьем,
Но черпаем друг в друге вдохновенье.
Сколь разные два друга могут быть,
Но есть всегда о чем поговорить.
***
Через час или около того – ему казалось, прошло так много времени с их встречи – Торонта и Воланд, попивая чай из жестяных заржавевших кружек, раскладывали на полу деревянные карточки, кои мудрый ворон предварительно захватил с собой.
Утешение пришло само по себе. И это бы не заключалось в столь крепкой духовной связи между приятелями, если в один из моментов очередной дискуссии Ворланд бы не задал ему следующий вопрос:
– Ответь, как выживаешь ты, друг мой, в столь тесном для твоей души заточении?
– Мне занятость моя несет удовлетворенье. А когда я задумываюсь о том, сколь трудна и велика духовная работа над собой – утешение приходит само.
После этих слов воронье крыло вновь накрыло жилистую шерстяную лапу в знак уважения и вечного союза. Сумерки создали ауру густой темноты, а Ворланд отправился в следующий полет, обещая, так или иначе, в скором времени вернуться.
Просвет в черном
Торонта сидел, чертя мелками на голом полу схему. Она уж давно родилась в его мозгу, обретя столь объемные и ясные контуры, что ярый дух требовал изобразить ее в материальном, осязаемом виде. Пол скрипел, но сий звук нисколько боле не раздражал слух: он успел привыкнуть и осознать всю хрупкость и шаткость своего плена, а теперь просто готовил подкоп. В процессе столь сложной, умственной работы темные, закрадывающиеся в самую глубину души мысли посещали Торонту. Воспоминания о прошедших солнечных днях на этот раз не имели уже такой силы над его разумом – они постепенно угасали, подобно тому, как гаснет меркнущий свет от крыльев светлячков, потерявший всю яркость на рассвете, но такой сильный в ночной темноте. Зато теперь его, поглощенного работой, весьма сильно занимали размышления о будущем. Торонта готовил себя к переменам: он задумал месть, но не воображаемый ее романтизм, а напротив – довольно четкая сфера действий, словно театральная сцена, обрела огромные размеры в мозгу лиса, и теперь он изучал все слабые стороны своей столь замкнутой «кельи». И вот, наконец, окончив чертежи, отпиливши конец одного из турников на стене, пробил Тор в этом земляном полу дыру, мгновенно поразившую его своим солнечным светом, чуть было не ослепившим глаза нашего героя. Какое притягивающее к себе свечение! Как поражаешь ты и манишь своими лучами, ведь неизведанное дотоле и непознанное всегда притягивало меня, как усталого путника в жаркой пустыне – сочный оазис! Однако ж еще не время, нет, я лишь желал осознать, что ты есть – свет из другого мира, и так легко помнить об этом сейчас для оставшейся жизни в этой тюрьме, но – боже! Боже! Как прекрасен ты, просвет во мгле!