Есть у меня две шишки – сосновая и еловая. В первой смолы больше, из нее тушь можно выделять весьма живописную и сочную, а вторая словно рождена для того только, чтобы вырисовывать дивные узоры на древесине, отчего письмо оживляется, обогащаясь иллюстрацией. И каждый день я использую иную, отличную от той, что брал в прошлый раз. Вот это и называется «разделять».

А позднее, часа через три или более, можно складывать, тасуя регулярно деревянные карточки.

Сложил сегодня я из древних знаков скандинавское предупреждение – не желаю, чтобы оно сбылось, однако сбывается все, что предначертано нам свыше, значит, и этого прогноза нам не миновать, о, жизнь…

А посему мне остается только терпеливо ожидать полуночи, ведь когда, как не в это время свершаются все прогнозы, мрачные, а может, радостные, либо же печальные, кровавые, или же счастливые…

Звезды не согласны. Не согласны деревья, облака, цветы. Небо – против. Да что небо! Я – протестую.… Прости меня, друг мой, я лишь прочитаю молитв, посвященную твоей сложной судьбе, по окончанию сего дня.

Ибо никто не желает пленения Мрачной тучи, но – да свершится же его отмщение, скоро ли, поздно ли…»

Гордый, можно даже сказать, полный холодного достоинства уверенности в своей силе и своей идее – да, этот взгляд металлических глаз не давал покоя и так раздражал двух здоровенных мускулистых догов.

Они тащили его по грязной, вымокшей дороге, кидали сотню, а может, и тысячу раз головою вниз, прямо туда, в эту склизкую, еще не просохшую после дождя почву, добавляя к этому пинков, толчков и грубой ругани.

Кровь, запекшаяся местами на висках, а кое-где стекавшая просто, подобно карминово-гранатовому соку вина, с черных, спутанных волос, оставляла следы на лесной тропе, но и она не застилала взгляд, не мешала смотреть ему прямо, с ощущением духовного превосходства над двумя солдатами.

Охотничьи псы лишь физически владели телом Торонты, но морально – он остался на правах победителя. Пристальным и весьма спокойным взором прощупывал он двоих силачей-догов, скользил по ним проницательными глазами, ни разу даже не моргнув, останавливаясь периодически на стройных ногах, широких плечах и мускулистых телах, и снова переходя на их искаженные неистовством и яростью лики.

Путь у них долог, утомителен, пройти его – весьма тяжелое бремя. Следовало пересечь всю западную лесную полосу, перейти два раза вброд, поскольку, именно по вине сырой и довольно влажной в этом году осени, ручьи и реки даже не собирались еще мелеть, словно негодуя по поводу скорого прибытия зимы.

Шли мрачною, уверенной поступью – да и что ж было делать? За выполнением задания грядет следующее, затем – долгожданный привал, возможно, скупая награда с человеческих рук в виде костей или иных останков очередной жертвы, павшей на охоте. Такова она, жизнь…

***

С полураскрытого края рта оскаленной в ухмылке пасти скользнула по плечу капля слюны и канула в бездну оврага, откуда частые падения отражали гулкое, поражающее слух эхо…

Торонта брезгливо поморщился. Ужасная штука – бешенство, хорошо, что он не страдает и не страдал никогда этой болезнью, как эта псина, да-да, сейчас он склонится к его плечу, да-да, давай, салдафон*, что же ты мне собираешься сказать?

От склоненного к нему совсем близко подбородка и скул одного из догов, почти дышащего ему в нос, несло вонью. «Побереги силы, да, это я к тебе обращаюсь, ирод, черт возьми тебя и твои глаза, жаль, нельзя их тебе вырвать, чтобы е смотреть в них никогда больше в этой конченой жизни!»

Весь путь он игнорировал насмешки, удары и угрозы двух служак-верзил, торопящихся теперь дойти до первой остановки, воспользовавшись последними солнечными лучами этого долго тянувшегося дня…

–Посмотри на него, стоит, не шевелится, чистый истукан! –

–Потише с ним, знаешь же, кто это? –

– Нет… Может, догадаюсь, пока дойдем. Но, честно, не втюхиваю, кто это.–

–Сейчас уж нет смысла, беспокоить нас он боле не будет–

–Не оклемается уже. –

–Дай ему в рот, чтобы понял! –

–Да успокойся. Гляди, он такой спокойный

–Но хорошо его потрепали. Пускай силу чувствует.

– Силу? – холодный, резкий, как звенящая сталь, голос нарушил идущий привычным ходом разговор и заставил онемевших моментально от неожиданности догов закрыть рты.

–Ваша сила – лишь жалкая пародия настоящей силы, проявляемая в тупой агрессии и физических габаритах. Но я абсолютно уверен в одном: вы и понятия не имеете, а особенно, ты – Торонта указал костлявым пальцем с окровавленным когтем на одного из псов, который был пониже ростом и постоянно поддакивал более высокому товарищу – что теряете и уже не вернете. –

– Ха! И что же мы теряем по-твоему, поддонок? –

–Я сказал. И повторять не собираюсь. Кто-то теряет свободу – затем вновь обретает ее. Кто-то отравляет себе жизнь бесконечно и, в конце концов, теряет ее. И могу вас уверить, меня совершенно не интересует, сколь долго продлятся ваши попытки насилия и осмеивания, которые подобны крикам детей, вопящих днем для того, чтобы было не страшно пережить ночь. Однако коль скоро мы дойдем до вашей цели, а может, и не вашей, я увижу, наконец, как низменно преклоняетесь вы пред вашим господином – идиотом, конечно, – и лижете ему стопы. Вот тогда я буду смеяться очень долго и весьма искренне…

Через несколько секунд Тор лежал, подкошенный, с носом, из которого хлестала, как вода из горного источника, кровь, и с ненавистью в очах и ссутуленных плечах, однако он быстро встал, отряхнувшись и в упор смотря на своих противников.

– Заруби себе на носу, урод. Когда мы придем к нашему хозяину и покровителю, ты ничего уже не увидишь, кроме своей клетки. А если я услышу в следующий раз т тебя нечто подобное, я не только нос тебе сломаю, но и спину твою, чтоб не пялился так смело, это тоже намотай себе на ус–

– О, черт, он так смотрит на нас, мне бы так глядеть на пленных! –

–Посмотрим еще на его взоры, когда окажется в клети. –

– Пошли? –

Взмахнув увесистыми дубинками, используемыми догами обыкновенно для запугивания или проявления силы, грубо стесанными и словно вылепленными из древесины, двое служак взяли цепь, которая скрепляла обе кисти пленника, и вся группа динула вперед, к горизонту, простирающемуся за зелеными холмами…

Закат окутывал персиково-золотыми крыльями волнистые конусы холмов, все более приближающихся к идущим. Земля освещена была солнечными лучами и словно бы радостно тянула к ним свои руки-деревья, шелестящие на ветру листьями.

Какое же сказочное и поистине дух захватывающее  наслаждение – созерцать закатывающееся светило на фоне контрастных чернеющих за горизонтом стволов деревьев.....

Однако ж не обращал внимания на это восхитительное явление природы ни одна из шагающих вдаль фигур. Двое из них, более крепкие и широкоплечие , размахивающие дубинками, шли чуть впереди, а последняя , потоньше и подлиннее, темным силуэтом словно повторяла их движения.

На самом же деле Торонта брел как бы сам по себе , если не считать цепи,  соединяющей его с догами-захватчиками.

Все идет своим чередом, жизнь склонна изменяться в любой, самый неожиданный момент, нет в ней постоянства, а посему  не бывает вечного мира либо же вечной войны.

Но все можно перенести, смирение храня в сердце, когда дух твой гармонией полон, а натура к цельности склонна.

Тогда и любые препятствия становятся лишь затравкой для последующего рывка, прыжка или полета, а всякое страдание и мука – словно капля бальзама целительного для души…

***

Неси в душе гармонию с собой,