В тот день они с Вождём выпивали на пару.

«Э, фраер! Ну что ты застыл, как удав? Наливай, не стесняйся!» – хлопнул собутыльника по могучей спине потерявший контроль над ситуацией коротыш. Панибратства Тарас не терпел. С лёгкостью мифического Геракла он оторвал Митюлина за щиколотки от пола и в положении, что называется, вверх тормашками, повлёк его к распахнутому окну. У наблюдавших за этой сценой сомнений не было – секунда-другая, и коротыш неумело спланирует со второго этажа на асфальт. Вот тут-то и выручили набойки. Увидев столь необычный дизайн у себя перед носом, Тарас от души рассмеялся и ограничился тем, что вышвырнул в окно не Митюлина, а только его «ходули».

– Раз! – полетела первая.

– Два! – вторая.

Не ведающий страха коротыш по-бойцовски закатал рукава и попросил объяснений. Объяснение последовало в виде сокрушительного удара в челюсть. Никто и никогда не видел до этого, чтобы Митюлин плакал. Теперь же он откровенно рыдал и требовал сквозь всхлипы, чтобы Вождь «по-быстрому сгонял за сандалиями и извинился».

– Сандалий две? – поинтересовался Гулько.

– Две! – заорал ему в лицо истеричным фальцетом Сашок.

– Раз! Два! – отсчитал удары Тарас, отправляя зарвавшегося коротышку в глубокий нокаут.

Мужчины сельхоза занимают в общаге первый, второй и частично третий этажи. Мы с Брунычем живём на втором и, можно сказать, соседи.

Брунович – отчество Виктора Эстерле, и чаще всего мы зовём его именно так.

Я обитаю в 213-й. Он – в 209-й. Между нашими комнатами располагаются лестничный марш и комната 211 – обитель механиков с параллельного курса. Четвёртым когда-то там жил Дулепов. Теперь проживают трое: Варёнов Сергей, Максимихин Володя и Костя Июдин. Все трое парни колоритные, и, стало быть, будет нелишним представить их несколько шире.

Котя Июдин – кулачный боец и любимец женщин. Количество алкоголя, поглощаемого им в единицу времени, для среднестатистического любителя выпить с жизнью несовместимо. Причину своего успеха у прекрасного пола он объясняет следующим образом: «Никогда не говори женщине, что не любишь. Она непременно огорчится или обидится. Говори – не исключено, возможно, надо подумать…»

Ненавидящий физические упражнения Серёга Варёнов от природы прекрасно сложен – торс его (если голову чем-то прикрыть) от статуи греческого бога Аполлона отличается не так уж и сильно. Не исключено, что поддерживать себя в такой вот прекрасной форме ему помогает завидный, и я бы даже сказал, уникальный аппетит. Пара банок тушёнки, дополненные литром цельного молока, для этого деревенского полубога не более чем разминка перед завтраком или ужином. На первом ещё курсе за представительную внешность за ним закрепилось прозвище «Ректор». За годы учёбы оно трансформировалось в «Репу». Без видимых признаков недовольства, Сергей откликается на то и другое.

Владимир Максимихин, он же Макс – человек, презирающий пустые дискуссии – троих не согласных с его взглядами на жизнь «автодоровцев»* загнал как-то в угол опасной бритвой. К тому же у него не переводятся деньги, притом что он с лёгкостью раздаёт их друзьям и никогда не напоминает о долге.

Все трое любители нестандартного юмора. Пример? Да хотя бы вот этот – намазали задержавшемуся в учебке Дулепову простынь его же вареньем. Тончайшим слоем. Не зажигая огня, тот юркнул в постель и… выражения, которыми в последующие три минуты наполнилась комната, приводить по причине их крайней грубости мы не будем.

Выговорившись, он покинул 211-ю и отправился на постоянное жительство в 203-ю, к Загурскому и Рожкову.

– Не перегнули вы палку? – задал я Коте вопрос касательно этой шутки.

– Мы?.. Перегнули?.. – удивился тот. – Да он же буквально достал нас своим Конфуцием! (Тогдашнее увлечение Дулепова.) Чего ни коснись, всюду этот китаец! А у себя над кроватью ещё и плакат повесил: «Не может считаться провинцией место, где живёт хотя бы один совершенный муж»**. Ректор зачеркнул и исправил: «где живут три совершенных мужа и Лёхик». Конфуцианец обиделся и у нас на глазах разорвал плакат. И что же нам оставалось делать?

– Ну… если так… – с некоторой неуверенностью я пожал плечами, но про себя отметил, что увлечение китайской философией не так уж и безопасно.

Морское многоборье включает в себя пять видов: бег, плаванье, гребля на ялах, гонки под парусом и стрельба из малокалиберной винтовки. Всем этим мы с Брунычем занимаемся уже пятый год и чувствуем себя в прекрасной физической форме.

Александр Леонтьевич Экало – наш тренер.

Соревновательные дистанции лошадиные: полтора километра – бег, четыреста метров – плаванье, гребля на ялах – две мили. Экало утверждает, что нормативы кандидатов в мастера спорта мы просто обязаны выполнять, ну… если поднапрячься, конечно. Мы и не спорим, но напрягаемся, видимо, недостаточно и время от времени нарушаем спортивный режим.

В шаговой доступности от нашей общаги стадион «Тяжбуммаша». Стоит нам с Витькой устроить там тренировочную пробежку, как сразу же за нами пристраивается Лёхик. Какое-то время мы этому удивлялись, потом перестали.

Стараясь не отставать, он шумно сопит.

– Что у тебя не так, старик? Лёгкие, я надеюсь, в порядке? – не выдержал наконец Бруныч.

Дулепов с готовностью пояснил:

– Во время физических нагрузок дышать надо носом! И только носом! Так учит академик Амосов.

– Ты путаешь, – не согласился Бруныч. – Это на фригидной женщине надо так дышать! Чем громче, тем лучше! Иначе всё будет совсем уж скучно.

_____________________________________________________________________________

* «Автодоровцы» – учащиеся автодорожного техникума.

** Известное изречение Конфуция.

У моих приятелей разное виденье мира, и общаются они только через меня. Наверно, поэтому я искренне удивился тому, что Бруныч пригласил Дулепова на открытие парусного сезона. Тот, на минутку задумавшись, согласился:

– Приду обязательно. Куда и во сколько?

– На набережную. Часам к десяти. Где старая баржа, знаешь?

– Да кто же не знает!

Старая баржа на вечном приколе. От берега к ней перекинут деревянный помост на сваях. Наша спортивная база в трюме.

– Повороты бывают следующими, – тренер рисует крошащимся мелом на старой учебной доске.

Вообще здесь всё уже очень старое, держится на стягивающих болтах и подпорках.

– Фордевинд… ага, вот так… если ветер в корму, – указывает направление стрелками. – Если же через нос, то такой поворот называется…

– Оверкиль, – в тон ему продолжает Бруныч.

– Оверштаг. – Завершает рисунок невозмутимый Экало. Он финн, а финны народ сдержанный.

Далее следует разъяснение:

– По счастью, оверкиль, что означает вверх килем, поворот для нас невозможный, потому что у яла по паспорту шестибальная мореходность. За всю историю клуба многоборцев оверкиль не крутанули ещё ни разу. Шторм на Онежском озере от силы четыре балла. В Петрозаводской губе не поднимается выше трёх.

– Всего-то! – переглядываются Кальянов и Мохов. – Зачем же тогда мы таскаем спасательные жилеты?

– Отставить разговоры! – командует тренер. – Вперёд, устанавливать снасти!

В специальный паз вставляем и фиксируем мачту. Крепим паруса. На яле их два. Тот, что побольше – фок. Тот, что на носу и поменьше – кливер. Жилеты на нас оранжево-жёлтые, такие и без бинокля за несколько километров видно.

Дулепов уже на набережной. Устроился на лавочке с книгой. Последние две недели он помешан на Фридрихе Ницше, и книга эта, скорее всего, та самая, которую он на днях мне пытался всучить – «Так говорил Заратустра».

Начало мая. Вода ещё очень холодная. Кое-где покачиваются льдины, напоминающие миниатюрные айсберги. Иногда нам приходится руками или ногами отталкивать их от борта. Ветер порывами. Есть ощущение, что он крепчает.

Кроме нас, в Петрозаводской губе ещё две команды: мальчишки из КЮМа (клуба юных моряков) и крепкие парни из речного училища. Речники – все до одного мастера спорта. У них, соответственно, к нам никакого почтения. При сближении ялов подкалывают: