– Пойдёмте. Ну что же вы встали, Серёжа? В землю вросли вы, что ли?

В квартире она по-хозяйски отдёрнула шторы:

– Занимайте любую кровать. Бельё у нас заранее стелют. Чисто, как видите. Просьба вот так же в порядке всё и оставить.

– С-спасибо, оставим, конечно… – в затянувшемся странном оцепенении я выглядел, должно быть, глупее некуда.

– Лёша, да что же такое случилось с твоим приятелем? Надеюсь, что он здоров? – женщина рассмеялась.

Дулепов пожал плечами и тоже прыснул.

– Мальчишки, похоже, вы выпили? – брови её разделила морщина, и сразу же стало заметно, что Нина гораздо старше, чем мне показалось на первый взгляд. – Приезд обмывали? Ну-ну…

– А деньги кому? Можно сейчас заплатить? – я полез в карман.

– Деньги Горшковой и желательно вместе с ключом. Но если её не будет, то можете на столе оставить. Из расчёта рубль в сутки. Вот и устроила вас. Ладно, пора мне, а то ведь я тесто поставила. Сбежит, не дай бог!

– Нина, куда же вы? Подождите! – отпускать её не хотелось. – Задержитесь хоть на минутку. Вы такая… вы удивительная. Вам бы в кино сниматься. А мы ведь ещё толком не пообщались.

Она рассмеялась:

– Давайте договоримся сразу, что обойдёмся без этих заезженных комплиментов. Я замужем. А пообщаться, конечно, никто нам не запретит. С Лёшей-то мы давно уж общаемся. Тем более что он самый, пожалуй, активный у нас читатель. Вот и приходите завтра в библиотеку. Вдвоём приходите.

– Так завтра же нерабочий день, – усомнился Лёхик.

– За это не переживайте. Захочу, так будет рабочий.– Нина направилась к выходу. – До завтра, мальчики! Заходите!

Глянув в окно, я заметил, что она исчезла в подъезде напротив.

– Что делают с нами красивые женщины?! Ты не поверишь, но меня до сих пор колотит. От одной только мысли о ней, представляешь?!

– Колотит его, – усмехнулся Дулепов. – Ну что из того, что красивая? Она тебя значительно старше и давно уже замужем. Муж – мастер по дереву. Шкатулки там всякие режет, фигурки зверей. Но это, когда не в запое, конечно.

– И что? Такая вот вся из себя… и терпит запойного мужа? Трудно поверить.

– Похоже, что любит она его. Вовка-то у неё парень неглупый. Журналы читает, когда не пьёт. Ты это, Венгеров… ты мысли свои крамольные из головы-то выброси! Давай-ка вот лучше устраивайся. А я побегу. Отцу надо кое-что в гараже переставить. Обижается он, что мало теперь ему помогаю. Высыпайся, короче. А завтра к семи утра чтобы был как штык! Развиднеется, так сразу мы в лес и покатим. Охота опоздавших не любит! А это вот я для тебя приготовил, – он протянул мне обёрнутую в газету книгу.

Книга оказалась иллюстрированным трактатом о хатха-йоге.

Вечно он мне какую-то философию подсовывает. До этого Фрейд был. До Фрейда – китайцы-даосы и Кант. И всё это тоже пришлось мне читать, чтобы в общении с приятелем не выглядеть дремучим типом.

Листая картинки с измученными йогой индусами, я время от времени поглядывал в окна напротив, гадая – за которым из них она.

Утром встали на лыжи и покатили в сторону озера. На таких укороченных и широких «досках» я ещё не ходил ни разу. По целине, оказывается, очень даже удобно.

Дулепов впереди. За спиной у него отцовская одностволка с глубокой царапиной через весь приклад. Не царапиной даже, а бороздой.

«Косолапый отметил», – не вдаваясь в подробности, пояснил происхождение дефекта Леонтий Федотович, когда передавал нам ружьё.

– Тормози! – Дулепов резко останавливается, и я, не успев среагировать, наезжаю ему на пятки. Он недоволен:

– Э-э!.. Аккуратнее! Лыжи сломаешь! Сюда посмотри! – указывает палкой. – Можжевеловое дерево видишь?

– Вижу. И что?

– Как это что?! Перед нами, между прочим, реликт! Дело в том, что можжевельник становится деревом крайне редко. На всю Карелию таких вот экземпляров с десяток не наберётся.

– Да ну, так уж не наберётся?

– Я, по крайней мере, ни разу ещё не встречал. Высота у него метра четыре, не меньше. А ствол какой, глянь, а! Как у доброй сосны.

Стянув рукавицу, я тронул колючую лапу. Иголки показались мне совсем не холодными. И когда только солнце успело нагреть их? Ведь только что встало оно над лесом.

У края осинника подняли тетеревов. Курицы захлопали крыльями и, дружно планируя между деревьями, пропали в лесу. Петух взлетел на высокое дерево и искоса стал нас разглядывать.

– Лёш! Лёхик! Ну же! Ну! – заторопил я приятеля.

Тот, захватив зубами мешавшую ему рукавицу, начал выцеливать. Петух перелетел на соседнюю ветку и цокнул, будто поддразнивая. Мне хорошо было видно, как палец Дулепова слился со спусковым крючком. Вот-вот и ударит выстрел! Но птица скользнула над нашими головами и мгновенно исчезла.

– Эх-х! – выдохнул я с сожалением.

Дулепов поиграл желваками и протянул мне ружьё:

– Давай теперь ты.

– Думаешь, это имеет смысл? – я вдруг почувствовал, как кровь прилила к лицу.

Приятель ободряюще улыбнулся:

– Спокойно, Венгеров! Мандраж у охотника первый враг. Выскочит дичь, так сразу же и сади по ней. Не выцеливай! Помни, что ты не в тире.

В тире-то мне как раз привычней. В прошлом году на соревнованиях по морскому многоборью из двадцати патронов девятнадцать вогнал в «десятку». С пятидесяти, между прочим, метров! Возможно, что это под настроение так получилось. Однако никто из многоборцев достижения моего повторить не смог.

– Соберись! Главное – быть предельно внимательным. Ну и с ружьём аккуратней. Это само собой. Без необходимости курок должен быть спущен. – Дулепов, как бывалый охотник, почувствовал наставническую жилку. – Обрати внимание, сколько следов на этой поляне. Целые тропы. Из этого множества нам нужно выделить свежие. Смотри… Вот этот – ночной. Косой пробежал. Видишь, замах какой? Явно спешил. Спугнул его кто-то. А это вот – лисья строчка. Лисица зверюга сверхосторожная. Врасплох её редко застанешь. Заяц по-своему тоже дока. Понимает, что хищник по следу его вычисляет. Поэтому напетляет, натопчет и круг ещё рядом сделает, чтобы окончательно всё запутать. А как на дневную лёжку залечь надумает, так тут уже вспрыжки пошли. Как правило, две или три. Но, может, и больше. Так он с тропы уходит. В метре, бывало, пройдёшь от него, не заметишь. Соответственно и он до последнего будет лежать. Как-то мы с Андрюхой, братом моим, надумали на охоте чайку попить. Костерок развели. В полный голос болтаем. Шумим. Я по нужде отойти надумал. Пару шагов-то всего и сделал. Тут заяц из-под самой струи как даст свечу! Я чуть не обделался, честное слово. Эх, байки-то все про охоту не перескажешь. Ага! А теперь вот смотри сюда. Вот они, вспрыжки. Первая. Так… вот и вторая… Видишь? Готовься. Ружьё на взвод. Тут где-то… рядом залёг. Тс-с… – прижал указательный палец к губам приятель.

Остановились у поваленной ели, вывернутый заснеженный корень которой чем-то напомнил мне сказочный щит русского витязя. Засмотревшись, я пропустил момент, когда из-под самого низу его неожиданно выстрелил белый комок!

– Сади! Не зевай! Уходит косой! Уходит! – взволнованно закричал, замахал руками Дулепов.

Выцеливать?! Какой там! И выстрела-то не помню.

– Поверху ушёл заряд. – Приятель забрал у меня ружьё и быстро его перезарядил. – С веток вон, видишь, снег обсыпается. А заяц-то, он не по веткам… он по земле… Ладно, покатим! Что-то ещё непременно поднимем сегодня. Я чувствую, что поднимем.

На открытом пространстве, поросшем кое-где молодым сосняком, заметили полдюжины куропаток. Стайка уходила от нас по наклонному твёрдому насту и не спешила взлетать. Лёхик дал выстрел.

– Есть!

К кувыркавшейся на снегу добыче я кинулся с каким-то звериным, несвойственным мне азартом. Несколько раз трепыхнувшись в моих ладонях, птица поникла. Из полуоткрытого клюва закапала кровь.

– Уже не пустые, – подмигнул Дулепов.

Забрав у меня куропатку, он сунул её в рюкзак. А я, если честно, ещё задержал бы в руках эту белую с плотным опереньем птицу.