___________________________________________________________________________

* Здесь и далее авторство стихов, приписываемых вымышленному персонажу Дулепову, принадлежит Алексею Михайлову.

Две глагольные рифмы на две строфы. Не многовато ли? А ярость? Не слишком ли в данном контексте эмоционально?

– Не слишком! – Дулепов заморгал так усердно, как будто в глаза ему брызнули чем-то едким. – Верните тетрадь!

– Обиделся? Зря, Алёша! – Подвинула тетрадку на край стола. – Не получилось, к сожалению, у нас настоящего разговора.

– Кхм… кхм… – я кое-как удержался, чтобы не рассмеяться.

Не такая уж доброхотка эта Нина Савельевна! Поиздевалась над автором по полной программе, ещё и пеняет, что тот имеет наглость обидеться.

Дулепов, перестав, наконец, моргать, уставился на Нину в упор и взял металлический тон:

– Не слишком ли вы-и!.. – голос его слегка повело. – Не слишком ли много вы на себя берёте? Вы ведь не критик. Вы всего лишь библиотекарь. Перекладывать с места на место книги и что-то понимать в поэзии – это, как говорят в Одессе, две большие разницы.

– Иногда не такие уж и большие, – Нина растерянно улыбнулась. – Любимый и почитаемый нами и современниками Иван Андреевич Крылов служил, как известно, библиотекарем. И даже небезызвестный искатель романтических приключений Джакомо Казанова также заканчивал свою бурную биографию в качестве скромного смотрителя библиотеки.

Попав под обаяние её улыбки, Дулепов заговорил спокойней:

– У дедушки Крылова это синекура была. Жалование получал и ничего там больше не делал. А Казанова? Так тот вообще извращенец конченный. И всё про свои приключения он придумал!

– И пусть придумал! Писатель всегда мифолог. Но, как бы то ни было, он автор замечательной фразы: «Любовь – это любопытство!» И, кроме того, ему, одному из немногих, удалось нарисовать развёрнутое литературное полотно галантного века. Но самое главное то, что его до сих пор читают! Так вот! Я ещё и читатель. Обычный читатель. А значит, могу и мнение своё иметь.

Дулепов засунул тетрадь за пояс:

– Ха-ха! Про таких читателей верно заметил писатель Сэлинджер: «Автор должен трезво и уважительно относиться к мнению рядового читателя, хотя иногда взгляды этого человека могут показаться ему странными и даже дикими».

Точности его памяти я удивился не первый раз.

– А какими нам здесь и быть – в этом лесу? – Нина обиженно закусила губу. – Дикие мы и есть. Мальчики, мальчики! Зачем вы опять выпили?

Прервав затянувшееся молчание, спросила:

– Чаю хотите?

– Хотим!

Когда она разливала по чашкам чай, я тронул её за локоть (давно уже мне хотелось к ней прикоснуться):

– Нина, если можно, мурманчанина того почитайте, пожалуйста.

– Хорошая мысль, Серёжа! Сейчас. С условием, конечно, что Алексей перестанет на меня дуться. Перестанешь ведь, Лёша?

Дулепов махнул на неё рукой, мол, делайте, что хотите. Нина наугад раскрыла брошюру, заглянула в текст и недоумённо пожала плечами:

– Сегодня у нас день охотника, похоже! Ну ладно уж… переиначивать не будем. Есть тест такой – открываешь автора на любой странице и сразу же видишь, литература это или нет. Слушайте:

Лесная охота. И я камышовый бог.

Смешной повелитель дней перелётного царства.

А ночью в смолёном срубе – брусничный грог

И тёплая печь, как высшая степень барства.

Какая любовь и какая там жизнь была,

За этим ольхово-голым угрюмым раем,

Как будто не помнят тяжёлые два ствола,

Когда в перелётные души во тьму стреляют.

Таёжного эха раскатисто-спелый смех.

Мотивы тумана на белые сны похожи.

А где-то за далями валится первый снег,

И стороны света простуженный ветер гложет.

Снег.

Быстрые, летящие наискось хлопья штрихуют заоконный пейзаж. В сумерках дом напротив почти не виден. Лишь несколько светящихся окон мерцают, как будто иллюминаторы корабля, идущего параллельным курсом. Там, за каким-то из этих окошек, Нина… Нина Савельевна. Какая же молния должна была ударить над Сельгой, чтобы эта невероятно красивая женщина оказалась именно здесь, в этом медвежьем углу?

Влюбился я, что ли?.. Два раза всего-то и видел. Но как не влюбиться в такую? Как?!

Все мысли о ней… но надо как-то отвлечься. Не почитать ли эту скучищу, этот трактат об индийских йогах?

Только устроился с книгой, как в дверь постучали.

– Гостей принимаешь? В сельпо нашем вот… – Дулепов достал и поставил на стол бутыль, именуемую в народе «огнетушителем», – вермут только и есть. Продавщица говорит, что водку с утра ещё размели.

– Вермут это даже неплохо. Полынью пахнет.

Закусывали крупно порезанным чёрным хлебом и подогретой на газовой конфорке говяжьей тушёнкой.

– Камина здесь не хватает и кресел. – Дулепов постучал по жёсткому табурету. – Сидели бы сейчас, как два английских аристократа. Рассуждали бы о природе вещей. Эх, не умеем мы жизнь обустраивать! С другой стороны, хорошо хоть котельная есть в городке. Центральное, считай, отопление. Цивилизация.

– А что эта котельная отапливает?

– Две наших двухэтажки, детсад и клуб.

– А библиотека как же? Она ведь примыкает к клубу, а там почему-то обычная печка?

– Сначала в этом помещении склад был. Холодный. Потом библиотеку из клуба туда переселили. Ремонт сделали. Но трубы отопления тянуть не стали. Посчитали, что дровами топить дешевле.

– Тоже неплохо, – я сделал хороший глоток вина и закусил обмакнутым в расплавленный жир хлебом. – С печкой, конечно, возни побольше, но ведь и уютней как-то.

Не такое уж и плохое вино этот вермут, а на хлопья стремительно летящего снега смотреть можно бесконечно.

Прервав затянувшееся молчание, Дулепов заговорил о брате:

– Андрюха у нас не от мира сего. Я его и сам, если честно, не всегда воспринимаю всерьёз. Учиться уехал в Питер. А там этих модных религиозных течений… В студенческой среде так особенно. Бога всё ищут. Но мне представляется, что эти питерские студентики никого на самом деле не ищут, а друг перед другом просто выпендриваются. Ведь подавляющее большинство этих самых оригиналов, как только свои вузы заканчивают, так сразу же становятся обычными обывателями – заводят семьи, карьеру делают, спиваются потихонечку. А все эти духовные течения становятся им до одного места.

– Ха-ха!.. У нас в универе с этим вопросом вообще никаких проблем. Течение одно – алкогольный Гольфстрим. Но сильное. Чуть зазеваешься, и «строгий с предупреждением».

– Ты это, Венгеров, давай без своих приколов. Я ведь больную историю хотел тебе рассказать, а ты…

– Рассказывай! Если больную, рассказывай! Шутки в сторону!

Вечно он в моих безобидных репликах находит какой-то подводный смысл.

– Короче, ударился брат в буддизм. Религия, в общем-то, интересная, но дело дошло до того, что бросает он вдруг учёбу и едет к бурятам – весёлым ребятам в Улан-Уде. Кто-то в институте ему рассказал, что истинные буддисты в Союзе перевелись, и только лишь малая часть их осталась Бурятии. И будто бы именно там в одном из полулегальных монастырей имеется свой далай-лама. Короче, не успел он выйти из поезда, как тут же к нему подруливают какие-то странные личности и спрашивают о цели приезда. Узнав, что к чему, обрадовались и говорят: повезло тебе, парень. Уж так получилось, что все мы тут немного «далаи», а к нашему замечательному «ламе» мы тебя отвезём сегодня же. Как раз ожидаем машину, так что поедешь с нами. А пока мы тут вместе так хорошо общаемся, неплохо бы нам причаститься. Короче, отправили его в магазин за портвейном. А как причастились, так сразу же и запели мантры. Сначала-то на своём, на бурятском. А после четвёртой бутылки на непечатном русском. Последнее, что Андрюха запомнил, это то, как едут они в кузове грузовика по степи и хором горланят про «друга Семена» из Розенбаума. А дальше – провал. Очнулся в сугробе, без денег, без куртки, без шапки и даже без паспорта. Всё вывернули «далаи»! Выбрался кое-как на дорогу и побежал на мерцающие огни. А побежал, потому что мороз приличный, ещё и ветер. Хорошо, хоть шарф ему старый оставили. Он его – то на голову, то на руки. Так до города и добежал. До первого отделения милиции. Рассказал там ментам, что и как, а те искать никого и не собираются, улыбаются и головами качают – мол, радуйся, что вообще в живых тебя оставили. Дежурный лейтенант человеком, правда, оказался – дал денег на телеграмму и к суточникам на кормёжку пристроил. Мать, как телеграмму получила, бах! – в обморок. Отец никогда в семье не матерился, а тут его как прорвало! Короче, отправил нас с матерью за нашим буддистом в Бурятию. А там я его как увидел, так сразу и не признал даже. Выходит – худющий, как глист. Глаза провалились. Шея цыплячья. Всё, говорит, концепция буддизма к физической и духовной моей организации не подходит! Мантры петь перестал. В институте восстановился. Отец и мать на сына не налюбуются! Ха! Да только рано радовались! Приезжаю к нему через месяц на съёмную хату, а там народу! И все в балахонах, в бусах. Матрацы рядком. Оказывается, что это у них община и все они тут и живут. Я его вывел на лестничную площадку и говорю: «Ты что это, брат, творишь!» А он мне в ответ: «Харе Кришна! Харе Рама!» Отцу я решил пока ничего не рассказывать. Он ведь если в эту коммуну нагрянет, то все эти их матрацы в окно улетят.