- Хорошо! - с язвительной вежливостью согласился Станиславский. - Я и "л" и "х" и "р" и "з" и твердый знак. Только скажи это ему, не я ведь тебя посылаю!

   Маша с Игорем строчили статьи на компьютерах, не вслушиваясь в пикировки. Ворча и бранясь, Саша отложил дела, выбрался из кабинета. Август решил дочитать вчерашние письма и сделать обзорную статью, но помешал Эдичка со свежеиспеченным экслибрисом.

   - Нравится? - протянул он цветастое произведение.

   Там было нечто трудноугадываемое. Какие-то ноги отрубленные. Сбоку фрагмент женской груди. Прямо на ногах - каменное лицо. На втором плане падающая колонна, торчащая всюду арматура. Какие-то немыслимые то ли шланги, то ли трубы. Из каменных обломков высовывался бронзовый кулак. С правой стороны виднелось шествие со знаменем, шагающее по трубам и арматуре. И совсем далеко - заря, восходящее солнце.

   - Нравится? - переспросил Эдичка.

   -Ты знаешь, - начал врать Станиславский, - в этом что-то есть. Да. Несомненно. Хотя вот смущает: это заря или закат?

   - Ранняя заря.

   - Ну правильно, старик, - подражая Артему, стал Август излагать глубокомыслие. - Кто же устраивает манифестацию в такую рань, да еще с флагами? Нет правды жизни!

   - Какая правда? - удивился Эдичка. - это не пейзаж, не портрет.

   - Все равно. Должна быть внутренняя художественная правда. А называется как?

   - Я еще не придумал. Ну, скажем, "Все возрасты любви покорны".

   - О, Эдичка! - присвистнул Станиславский. - Ты замахнулся на великое, старик! Любовь - и арматура. Любовь - и шланги. А возрасты, ты намекаешь на эту римскую колонну? Но лучше всего у тебя получилась титька. Что ж она у тебя такая маленькая? А поверь бывшему повесе: ее бы рисовать одну и крупным планом! И подписать как "Черный квадрат" Малевича: "Титька". Нет, нет - Август склонил голову и прищурил глаз, - в этом действительно что-то есть!

   Эдичка забрал экслибрис и обиженно удалился. Станиславский принялся за чтение почты. Но не успел он углубиться, опять отвлекли. Напротив стоял моложавый дедок чиновного вида, с черными усами и жизнерадостно улыбался. Зубы, белые и ровные матово блестели. На белой сорочке красовался зеленый широкий галстук, волосы были с проседью.

   - Здравствуйте.

   - Добрый день.

   - Меня направили к вам.

   - С какой, простите, целью?

   Дедок слегка сконфузился и, кажется, даже покраснел.

   - Я - автор.

   - Очень приятно. Автор чего?

   - Как? Вы не читали?

   - Не читал что?

   - Мой рассказ. Я - Лекало-Задонский. То есть Сиреневатый.

   - Ах, это вы? - Август принялся с интересом его рассматривать. - И что же вы хотите? Да вы садитесь. - пригласил он его, указывая на стул. - Я прочитал ваше произведение.

   Тот оживился.

   - Когда будет напечатано? - деловито спросил он, елозя и скрипя стулом.

   - Напечатано не будет. Слабовато, знаете ли. И потом эта история с раками общеизвестна.

   Сиреневатый покрылся бурой краской, а Станиславский продолжал:

   - Попробуйте написать что-нибудь свое. Наболевшее. У вас наверняка богатый жизненный опыт. Думаю у вас должно получиться. - беззастенчиво врал Август, совершенно не заботясь о последствиях.

   Лекало-Задонский встал. Сел.

   - Думаете получится?

   - Все может быть. Впрочем я не настаиваю.

   - А не думаете ли вы, не попробовать мне себя в стихах?

   - В стихах? Хм. Хм. Эк вас в литературу заносит. Отчего же? Попробуйте.

   - Вот и я решил! - обрадовался Сиреневатый. - Иногда прямо распирает, хоть садись и пиши, знай себе сочиняй!

   - Ну, если уж распирает... Может в стихах вы обретете себя.

   Видно было, как последняя фраза понравилась Лекало-Задонскому.

   - Так я прямо сейчас! - воскликнул он, залезая в пиджак за ручкой и записной книжкой.

   Станиславский не на шутку перепугался.

   - Ну, нет! У нас служебное помещение, люди, посетители, работа.

   - Понимаю. - расстроился начинающий поэт. - Конечно. Дома оно и сподручней, стишками баловать. Такое скажу я дело - душа горит!

   - Очень вам сочувствую. Очень. Что же, приходите. Пишите. - легкомысленно пригласил Станиславский. - Может и сработаемся.

   - Еще как сработаемся! - Сиреневатый взволнованно протянул влажную руку, прощаясь.

   Последствия легкомыслия Августа не замедлили сказаться. Многажды за день Лекало-Задонский устраивал за ним охоту, и лишь чудом ему удавалось улизнуть от поэта в последний момент.

   К вечеру Августа уже никто не прерывал, и он закончил трудовой день довольно успешно. Собираясь домой, заглянул к Эдичке.

   - Эдя. - напустил он на себя как можно более безразличный вид. - Дай-ка еще взгляну на творенье рук твоих.