Три дня Циби ходит на работу, не имея новостей о Ливи. Но, по крайней мере, сестра в больнице, а не мучается в поту одна на соломенном тюфяке. Циби поглощена этой новой работой, с нетерпением ожидая перерывов в тяжелом труде. Единственная еда – это обед, когда прибывает телега с пятью баками супа и пятью подавальщицами. Циби уже слышала безумные истории о том, что попадает в этот «суп», и теперь видит это собственными глазами: зубная щетка, деревянный браслет, резинка плавают среди лука и сардин. Бригада в кои-то веки смеется, когда одна девушка выуживает из своей миски с супом расческу и громко комментирует: «У меня тут расческа, жаль, нет волос».

На третий день пребывания Ливи в больнице Циби спускается с крыши, наблюдая за группой девушек, ожидающих своей порции супа. Она заметила кое-что странное в этом обеденном распорядке: большинство девушек смотрят в сторону полной подавальщицы с двумя длинными каштановыми косами. Сама прическа кажется Циби странной, поскольку на вид этой женщине не меньше семидесяти. Спустившись с крыши, Циби подходит к группе девушек. Теперь она тоже смотрит на повариху с косами. Встретившись с ней взглядом, Циби улыбается. Повариха не улыбается в ответ – одному Богу известно, что им здесь никто ни разу не улыбнулся, – но подзывает Циби к себе. Черпак глубоко погружается в бак, не только наливая в миску Циби жидкую безвкусную похлебку, но и подцепив большой кусок мяса. Женщина кивает Циби, переводя взгляд на голодных девушек, раздумывая, кого еще облагодетельствовать своей щедростью.

Циби садится в сторонке и быстро съедает суп. На дне миски остается кусок мяса. Оглядевшись вокруг и убедившись в том, что никто не подсматривает, она берет кусок, досуха облизывает его и засовывает в карман рядом с ножиком Ливи. Вернувшись с работы, она найдет способ попасть в больницу и поделиться мясом с сестрой.

Но, войдя вечером в барак, Циби находит там Ливи. Ливи почти поправилась, ее щеки немного порозовели. Циби прижимает палец к губам и засовывает руку в карман, доставая оттуда кусок мяса. Ливи широко раскрывает глаза. Она разрезает ножиком мясо на тонкие ломтики. Истоки этого пира неясны, но девушкам все равно.

На протяжении следующих трех месяцев число заключенных значительно возрастает. Их сотнями привозят на поездах, они заполняют все здания в Освенциме, занимая место умерших либо от болезней, либо от рук эсэсовцев. До Циби и Ливи доходят слухи о каком-то бункере для убийств, находящемся под землей, куда мужчины, женщины и дети входят живыми, а выносят их оттуда мертвыми. Девушки видели мужчин-заключенных, везущих тележки с трупами. Циби никак не может осознать это, а потому заставляет себя поверить, что они умерли от болезней.

Рука у Ливи зажила, но сестры с каждым днем слабеют. Как и все вокруг, они живут сегодняшним днем, испытывая нечто похожее на удовлетворение, только когда закрывают глаза ночью: они пережили еще один день в команде по сносу зданий. Не один раз им доводилось видеть, что происходит, когда эсэсовец дает волю своей мстительности; расколотый кирпич, упавшая черепица – и следует выстрел. Им приходилось относить убитых девушек в лагерь в конце долгого изнурительного дня.

Мгновения радости в их несчастьях приносит найденный Ливи ножик. С его помощью Циби разрезает хлеб на маленькие порции: некоторые съедаются сразу же, остальные оставляются на потом, что дает возможность распределять еду. Это немного, но у сестер появляется свой секрет, что позволяет хоть чуть-чуть контролировать их лишенную всякого смысла жизнь. Ливи постоянно держит ножик при себе: днем в кармане штанов, ночью под матрасом.

Через несколько недель после приезда Циби и Ливи начинают прибывать парни из Словакии, но их не оставляют в Освенциме. Сестры, однако, знают, где они. Кирпичи, которые девушки продолжают свозить на поле, идут на постройку новых жилых блоков, а через дорогу от этого места построены новые деревянные бараки. В них теперь размещаются словацкие мужчины. Всем понятно, что сооружается новый лагерь.

Циби может общаться с русскими военнопленными, потому что знакома с русинским языком, диалектом украинского языка, на котором говорят в Восточной Словакии. Однако разговоры с мужчинами вполголоса не проясняют ничего нового в их ситуации. Ливи, оставаясь робким, наивным подростком, никогда не участвует в этих разговорах. Циби рада: это место не отняло всего у младшей сестры.

Но однажды мужчины дают Циби некоторые ответы. Эти новые кирпичные здания предназначены для женщин. Женский лагерь.

Биркенау.

Освенцим-Биркенау

Лето 1942 года

К июню сестры привыкают проводить дни в молчании. Они вконец измучены изнурительным физическим трудом и скудным питанием. С приходом лета Циби вынуждена признать, что они могут остаться в этом месте, этом жутком месте, на годы или пока не умрут, как многие другие. Каждый вечер она удивляется, что им удалось прожить еще один день. Даже мысли о родных начинают казаться полузабытым сном, увиденным давным-давно. Циби пытается представить себе, чем занимается Магда, в безопасности ли она, по-прежнему ли за ней охотятся глинковцы. Она внимательно присматривается к Ливи, которая худеет с каждым днем, почти не разговаривает, часто переходит с места на место в каком-то оцепенении. Но Ливи продолжает усердно трудиться, она смелая, ее любят другие заключенные, и Циби гордится сестрой.

Им не делают никаких послаблений: несмотря на изнурительную жару, их эксплуатируют по полной, однако приближение августа сулит более прохладные дни. Циби и Ливи вынесли болезнь, травмы, голод и «отбор».

Когда-то безобидное, теперь это слово символизирует их сильнейший страх. Проходя строем перед эсэсовцами, девушки должны выглядеть здоровыми, без дрожи в руках и лицах, не должны показывать слабость. Не прошедшие это испытание «отбираются» – и их больше не видят.

Жара очень угнетает, повсюду больные, и даже скудная еда часто портится. Но сегодня, пока они стоят на построении у барака, хмуро глядя на другие бараки и тысячи женщин и девушек, задувает легкий ветерок, гоняющий по земле вокруг них сухие листья. Тишина в ожидании переклички осязаема. Циби замечает стоящие в конце дороги грузовики, сегодня что-то изменилось.

По улице ходит женщина в эсэсовской форме, переговариваясь с надзирателями у каждого блока.

– Некоторые из вас сегодня переезжают в другие помещения. – Эсэсовка останавливается рядом с Ингрид, выкрикивая команды девушкам в лицо. – Получите распоряжения по работе и следуйте за своим капо. Если не можете идти пешком, садитесь в грузовики.

Когда эсэсовка уходит к другому бараку, Циби быстро подходит к Ингрид. К этому времени у нее с капо установилась странная дружба, которая медленно, но верно крепнет. В Ливи есть что-то такое, отчего лед в сердце этой женщины начал таять. Циби не допытывается почему – довольно того, что они пользуются ее небольшими послаблениями.

– Что это значит – «другие помещения»?

У Циби вдруг перехватывает дух. Страх пробил даже усталость и туман в голове. Жизнь тяжела, но здесь, в Освенциме, правила им знакомы. Неужели придется начинать все сначала, с новыми охранниками, новым распорядком, новыми мучениями?

– Вы будете жить в Биркенау. Делайте, что вам говорят, но не садитесь в грузовик, что бы ни случилось. Идите пешком. Понятно? Вашим новым капо будет Рита. – Ингрид оглядывается по сторонам, нет ли поблизости эсэсовцев, потом понижает голос. – Я попросила ее присматривать за тобой и… и Ливи. – Ингрид поворачивается к Циби спиной и уходит.

Циби понимает, что ничего больше не вытянет из капо, для них обеих риск слишком велик.

Она замечает, с какой тоской Ливи смотрит на грузовики, но тянет сестру за руку, и они вместе выходят из ворот, высоко подняв голову. Циби бросает взгляд на слова, которые она последние пять месяцев видела каждый день, выходя из лагеря и вновь заходя в него: «ARBEIT MACHT FREI». Какая чепуха, ни один из них не свободен. Они узники, с ними обращаются как с животными, и их жизнь ничего не стоит. Эта «свобода» подразумевает лишь смерть.