На кухне, глядя, как Йоси бросает в Циби корку хлеба, Йозеф вздыхает. Подготовка этой группы завершена – ребята уезжают через две недели. Его тренировочный лагерь успешно функционирует. Восемь групп уже уехали в Палестину, а эти все еще дурачатся.

– Если нас не убьет палестинская жара, то убьет твоя стряпня, Циби Меллер! – кричит забияка Йоси. – Может, тебе лучше заняться выращиванием еды.

Циби подскакивает к нему и обхватывает его рукой за шею.

– Попробуй еще швырнуть в меня чем-нибудь – и не доживешь до Палестины! – Она слегка сдавливает ему горло.

– Все по местам! – командует Йозеф. – Заканчивайте и выходите на улицу. Через пять минут начинается тренировка… Циби, тебе нужно дополнительное время для освоения навыков по выпечке хлеба?

Отпустив Йоси, Циби встает по стойке смирно:

– Нет, сэр, сколько бы времени я ни проводила на кухне, не замечаю никакого прогресса.

Пока она говорит, слышно, как по деревянному настилу импровизированной столовой чиркают ножки стульев, когда двадцать еврейских парней и девушек поспешно заканчивают трапезу, чтобы поскорее начать тренировку на воздухе.

Строясь в неровные шеренги, они встают по стойке смирно, когда к ним, широко улыбаясь, подходит их наставник Йозеф. Он гордится храбрыми ребятами, жаждущими отправиться в опасное путешествие, покидающими свои семьи, свою страну, когда вокруг свирепствуют война и нацисты. Будучи зрелым и мудрым, он предвидел будущее евреев в Словакии и организовал «Хахшару», считая, что это единственный шанс пережить грядущие события.

– С добрым утром, – говорит Йозеф.

– С добрым утром, – хором отвечают ученики.

– «В этот день заключил Господь завет с Аврамом, сказав…» – начинает он, проверяя знание текста из Библии.

– «Потомству твоему даю Я землю сию, от реки Египетской до великой реки, реки Евфрата»[1], – подхватывает группа.

– «И Господь сказал Авраму…»

– «Оставь свою страну, свой народ и отцовский дом и иди в землю, которую Я укажу тебе»[2], – заканчивают они фразу.

Торжественность момента нарушается ревом грузовика, преодолевающего расчищенный участок леса. Машина останавливается неподалеку, и из нее вылезает местный фермер.

– Йоси, Ханна, Циби, вы сегодня первые займетесь обучением вождению. И, Циби, меня не волнует, какая ты стряпуха, ты должна освоить вождение автомобиля. Занимайся этим с тем же пылом, с каким недавно схватила Йоси за шею, и очень скоро ты сможешь обучать других. Я хочу, чтобы каждый из вас отличился в чем-то одном, а затем помог с обучением других. Ясно?

– Да!

– А теперь остальные идите к сараю. Там много сельскохозяйственных инструментов, которыми вы научитесь пользоваться.

Циби, Ханна и Йоси подходят к водительской двери грузовика.

– Ладно, Циби, давай ты первая. Постарайся ничего не сломать, пока дойдет очередь до нас с Ханной, – шутливо говорит Йоси.

Циби наскакивает на Йоси и снова обнимает его рукой за шею.

– Пока ты возишься с первой передачей, я уже буду ездить по улицам Палестины! – кричит Циби ему в ухо.

– Ладно, перестаньте вы! Циби, залезай в машину. Я сяду на пассажирское сиденье, – говорит фермер.

Циби лезет в кабину, а Йоси подталкивает ее сзади. Остановившись на подножке, Циби обдумывает, как ей реагировать, и решает, что, когда настанет очередь Йоси, она поможет ему тем же способом.

То, как Циби со скрежетом включает передачу и машина скачками срывается с места, вызывает у Йоси и Ханны дикий хохот. Из водительского окна высовывается рука с поднятым средним пальцем.

Вранов-над-Топлёу, Словакия

Март 1942 года

– Ливи, хватит смотреть в окно! – умоляет Хая. – Магда вернется домой из больницы, когда окончательно поправится.

Хая, не уверенная, что правильно поступила, отправив Магду в больницу, продолжает сокрушаться о том, что Менахема нет в живых. Понимая, что это неразумно, она чувствует: ни войны, ни немцев, ни капитуляции ее страны перед нацистами – ничего бы этого не было, будь он в живых.

– Но, мама, ты говорила, она не так уж больна. Так почему она до сих пор в больнице? Уже прошло столько дней!

Ливи хнычет, но Хая не хочет больше отвечать. Она слишком часто слышала этот вопрос и отвечала на него.

– Ты знаешь ответ, Ливи. Доктор Кисели подумал, что она быстрее поправится, если ты перестанешь ей все время докучать. – Хая еле заметно улыбается.

– Я ей не докучала! – обижается Ливи.

Надувшись, она отодвигается от окна, позволяя опустить штору, которая отгораживает их от мира, становящегося все более беспокойным и угрожающим. Мать теперь неохотно отпускает Ливи из дому даже в магазин и не разрешает видеться с друзьями, объясняя дочери, что за ними повсюду следят глаза Глинковой гвардии, которая устраивает облавы на молодых еврейских девушек вроде нее.

– Я чувствую себя здесь заключенной! Когда Циби вернется домой?

Ливи завидует свободе Циби, ее планам уехать в обетованную землю.

– Она придет домой через два дня. Отойди от окна.

Раздается громкий стук во входную дверь, и из кухни поспешно выходит Ицхак, который вырезал там из дерева звезду Давида. Он направляется к двери, но Хая останавливает его взмахом руки:

– Нет, отец, я сама открою.

Открыв дверь, Хая видит на пороге двоих молодых людей из Глинковой гвардии и вздрагивает. Перед ней в зловещей черной форме стоят полицейские и, что более важно, солдаты Адольфа Гитлера. Они не станут защищать ее или любого другого еврея в Словакии.

– Здравствуй, Висик, как поживаешь? А твоя мать, как там Ирена?

Хая не хочет показать им свой страх. Она знает, зачем они пришли.

– Хорошо, спасибо.

Другой полицейский делает шаг вперед. Он выше, явно злее и представляет собой бо́льшую угрозу, чем первый парень.

– Мы здесь не для того, чтобы обмениваться любезностями. Вы госпожа Меллер?

– Да, вы же знаете. – Сердце Хаи бьется в горле. – Чем могу вам помочь, мальчики?

– Не называйте нас мальчиками! – резко отвечает старший парень. – Мы члены патриотической Глинковой гвардии на официальном задании.

Хая знает, что это чушь. В них нет ничего патриотического. Пройдя обучение в СС, эти люди повернулись против собственного народа.

– Простите, я не хотела вас обидеть. Я могу вам чем-то помочь?

Хая старается быть спокойной, надеясь, что они не заметят ее дрожащих рук.

– У вас есть дочери?

– Вы знаете, что есть.

– Они здесь?

– Вы хотите сказать, в данный момент?

– Госпожа Меллер, скажите, живут ли они с вами в данный момент?

– Сейчас со мной живет Ливи, самая младшая.

– А где остальные? – Второй полицейский делает еще один шаг вперед.

– Магда в больнице. Она очень больна, и я не знаю, когда ее выпишут домой, а Циби… Висик, ты ведь знаешь, чем занимается Циби и почему ее нет дома.

– Прошу вас, госпожа Меллер, не называйте меня по имени, вы меня не знаете, – просит Висик, смущенный ее обращением в присутствии другого глинковца.

– В таком случае Ливи должна явиться в синагогу в пятницу к пяти часам. – Говоря это, второй глинковец смотрит мимо Хаи вглубь комнаты. – Она может взять с собой один чемодан. Оттуда ее отправят на работы для немцев. Она должна прийти одна, без сопровождения. Вы уяснили переданное вам распоряжение?

– Я только что сказала вам! – с горящими глазами в ужасе произносит Хая. – Вы не можете забрать Ливи. Ей всего пятнадцать. – Хая с мольбой протягивает руки к Висику. – Она совсем ребенок.

Оба парня отступают назад, не зная, чего ждать от Хаи. Второй полицейский тянется к пистолету в кобуре.

Ицхак делает шаг вперед и отодвигает Хаю.

– Вы слышали наш приказ. Имя вашей дочери будет в списке девушек, которых отправляют на работы. – Висик наклоняется к ней и говорит сквозь зубы: – Для нее же хуже будет, если она не придет.