– Будь Менахем с нами, он не сделал бы больше того, что делаешь ты, отец, – добавляет Хая. – Ты оберегал нас и заботился о нашем благополучии со времени его смерти – уж поверь мне.

В кои-то веки Циби не находит что сказать. Она вытирает слезы со щек Ицхака, и этот жест красноречивее слов.

Ливи нарушает неловкое молчание, переводя взгляд с одного члена семьи на другого, потом на обеденный стол:

– Убрать со стола?

Ицхак сразу принимается собирать тарелки:

– Я сам. А вы, девочки, отдыхайте.

Циби входит в спальню, но не раздевается.

– Ты в порядке? – спрашивает Хая со своей кровати.

Рядом с матерью свернулась калачиком Ливи.

– А для меня найдется местечко? Мне бы хотелось сегодня спать с вами.

Пока Циби переодевается, Хая отодвигает одеяло в сторону, а потом три женщины ложатся рядом, чтобы провести последнюю ночь вместе. Циби смотрит на пустую кровать Магды, представляя себе, как та рассердится, когда увидит, что осталась одна, и думает о данном отцу обещании – держаться вместе. Но разве у них есть выбор?

Когда дочери засыпают, Хая, обхватив себя руками, садится в кровати. В комнате прохладно. Сегодня они не задернули на ночь шторы, и на лицах ее дочерей лежат отсветы лунного сияния.

На кроватях навалена одежда: платья, свитеры, толстые чулки и белье. Хая берет одну вещь за другой, рассматривает, вспоминая, когда ее сшили или купили, а затем укладывает в один из двух небольших чемоданов. Они стараются отбирать не самые хорошие вещи, и Хая настояла, чтобы лучшая одежда осталась висеть в шкафу, дожидаясь их возвращения. Тем не менее она выбирает одежду, которая нравится дочерям. Циби всегда носит юбку и блузку только одного цвета, и ее выбор нередко вызывает приступы гнева у Магды, которая вынуждена донашивать одежду за Циби, хотя обожает красивые платья в цветочек и шарфы. Ливи тоже предпочитает платья, но скорее с точки зрения практичности: два предмета одежды надевать дольше, чем одно платье, и зачем попусту терять время? Для Ливи приготовлены три платья и шарфики, которые не дадут непокорным волосам лезть в глаза.

В комнату входит Ицхак, держа в руках маленькие банки сардин и зажав под мышкой пирог, который испекла Хая для обеда в Шаббат. Только на этом обеде не будет ни Циби, ни Ливи. Отодвинув одежду, он кладет на кровать еду.

– Дедушка, можешь выйти с Ливи на улицу? Я уверена, она с удовольствием погуляет с тобой, а мы с мамой займемся сбором вещей, – говорит Циби.

– Можно я помогу? – спрашивает Ливи.

– Мы сами, котенок. Иди погуляй с дедушкой.

Видя печаль матери, Ливи не спорит.

– Не клади мне этот пирог. Ты же знаешь, я не очень его люблю. Оставь себе с дедушкой.

Циби очень расстроена, что придется покинуть лагерь «Хахшары», не сказав им, куда она едет. Они будут ждать ее возвращения в воскресенье. Она думает о Йоси, его смеющихся глазах… Сколько времени она будет отсутствовать? Пока с Палестиной придется подождать, но однажды она уедет туда вместе с сестрами и даже с матерью и дедом.

– Мама, нам нужно совсем немного вещей, а не это всё! И нам нужны теплые вещи: свитеры на случай холодных ночей и пальто для каждой. Пожалуйста, убери эти платья.

Вопреки невзгодам Хая ловит себя на том, что улыбается.

– Ты такая умница, моя Циби. Я знаю, ты сможешь защитить сестру. – Вздохнув, она вспоминает то, что хотела сказать Циби. – Когда будешь далеко от нас, пожалуйста, делай то, что тебе скажут. Ты привыкла всегда пререкаться со всеми, но я думаю, сейчас не время высказывать свое мнение.

– Не понимаю, о чем ты, – стараясь сдержать смешок, отвечает Циби.

– По-моему, ты отлично понимаешь, о чем я тебя прошу. Подумай, прежде чем что-то сказать, – это все, о чем я говорю.

– Ты успокоишься, если я скажу, что постараюсь?

– Успокоюсь. А теперь покончим с упаковкой чемоданов. Надо еще втиснуть туда немного еды.

– Наверняка нас будут кормить! – восклицает Циби. – Нам также понадобятся книги, я хочу взять пару.

Она идет в гостиную, чтобы посмотреть там книги на полках.

– Принеси липового чая, и я положу вам с собой. Если не будет горячей воды, вы сможете пить его холодным, – говорит Хая. – Он хорошо помогает от простуды и озноба.

Оставшись в спальне одна, Хая вновь перебирает отдельные вещи дочерей, поднося каждую к лицу и вдыхая такой знакомый запах своих девочек. Она убеждает себя быть сильной: ее девочки храбрые и сделают все, о чем ни попросят немцы, и они вернутся домой. Магда поймет, почему ее пришлось отослать. Война закончится, и жизнь вернется в нормальное русло. Может быть, даже к Хануке.

Больница Гуменне, Словакия

Март 1942 года

– Я хочу видеть доктора Кисели! – почти встав с постели, требует Магда у медсестры, оказывающей помощь пожилой женщине на соседней кровати.

В палате в два ряда стоят двенадцать металлических кроватей, и все они заняты больными. Храп, кашель, плач и стоны делают сколько-нибудь продолжительный сон невозможным. Магда догадывается, в каких случаях кровать отгораживают деревянной ширмой: когда с пациентом должно произойти что-то нехорошее. На маленькой прикроватной тумбочке рядом с кроватью Магды стоит фотография ее семьи.

У входа в палату находится небольшая стойка, за которой сейчас сидит дежурная медсестра, наблюдая за своими подопечными и отдавая распоряжения.

– Ляг в кровать, Магда! Скоро доктор Кисели начнет обход, и тогда увидишь его.

– Я не хочу в кровать. Я хочу домой. Я хорошо себя чувствую.

– Делай, что тебе говорят, или я пожалуюсь доктору Кисели на то, что ты нарушаешь постельный режим.

Со строптивостью, свойственной подросткам, Магда с тяжелым вздохом садится поверх одеяла, скрестив ноги. Она скучает и не может взять в толк, почему она все еще здесь, хотя температура у нее пришла в норму еще вчера. Она жаждет вернуться домой к маме, деду и Ливи. А тут еще и мать вчера не пришла: что-то случилось, но что? К тому же Магда хочет, чтобы мама разрешила ей вместе с Циби посещать лагерь «Хахшары», правда, ее помощь по дому неоценима, ведь Магда, будучи средней из дочерей, отличается послушанием.

Она все еще погружена в свои мысли, когда в отделение входит доктор Кисели и направляется к первой пациентке.

– Доктор Кисели! – восклицает Магда.

Медсестра спешит к Магде, веля ей замолчать и дождаться своей очереди.

Доктор Кисели говорит что-то пациентке, а затем подходит к Магде:

– С добрым утром, Магда. Как ты сегодня себя чувствуешь?

– Хорошо, доктор. Я совершенно здорова и хочу домой. Я нужна маме и деду.

Доктор Кисели снимает с шеи стетоскоп и выслушивает грудь Магды. Женщины с соседних кроватей стараются увидеть, что он делает, услышать его слова. Всем в больнице очень скучно.

– Мне жаль, Магда, но у тебя еще сохраняется воспаление. Я не могу выписать тебя.

– Но я чувствую себя хорошо, – упорствует Магда.

– Ты будешь слушать доктора? – возмущается медсестра.

Доктор Кисели присаживается на край кровати Магды и делает ей знак наклониться к нему.

– Магда, послушай меня, – шепчет он. – Для тебя и твоих близких будет лучше, если ты побудешь здесь еще несколько дней. Я не собирался говорить тебе, но теперь у меня нет выбора.

Голубые глаза Магды в страхе распахиваются. Она кажется доктору Кисели гораздо моложе своих семнадцати лет: в этой тоненькой ночнушке, с косичками она выглядит на тринадцать-четырнадцать. Магда кивает, чтобы доктор продолжал, – она была права, происходит что-то странное.

– Не хочу пугать тебя, но дело вот в чем. – Вздохнув, доктор опускает глаза на стетоскоп и только потом поднимает взгляд на Магду. – Глинкова гвардия собирает молодых еврейских девушек и отправляет их работать на немцев. Я хочу помочь тебе остаться с родными, а в больнице ты будешь в безопасности. Понимаешь?