Они спешились перед парадным крыльцом, Ша сразу же схватил Дина за рукав:

– Что происходит, Дин? – повторил он.

Воспитатель резким движением освободил одежду.

– Сейчас узнаем, – бросил он, и устремился вверх по лестнице.

На второй этаж и к государевой спальне они примчались почти бегом. По пути к охране, прибывшей с Дином из Ман Мирара, присоединились два гвардейских десятника со своими людьми, личные государевы телохранители и чиновники из Тайной стражи. Спальни для почетных гостей, располагавшиеся вокруг государевой, в эту ночь пустовали, и нескольких дворцовых приживалов, заспанно выползших из каких-то щелей на шум, гвардейцы быстро водворили обратно в постели. Дин остановился перед высокими дубовыми дверьми родовой опочивальни таргских государей. Охраны здесь почему-то не оказалось. Женщин в соседних комнатах – тоже.

Дин занес кулак, но постучал не сразу. Как будто пересилил себя, заставив нарушить церемониальный устав. Потом, когда уже на несколько ударов из-за двери никто не отозвался, Дин дернул тяжелое дверное кольцо. Дверь была заперта – и похоже, что изнутри.

– Черт, – Дин оперся о темное дерево ладонями. – Где другой вход? – обратился он к подоспевшему коменданту.

Тот махнул куда-то в сторону.

– У кого вы в подчинении? – спросил Дин гвардейских десятников.

– У капитана Шериба.

– А капитан Ионкар?

– Под его охраной первый этаж и подвалы.

– Отлично. Стойте здесь и никого не подпускайте – ни прямо, ни в обход. Все остальные – за мной!

Перебежали еще несколько комнат, поднялись по лестнице. Комендант первым вошел в маленькую дверцу в стене, остальные следом. Предваряющее государев кабинет караульное помещение пустовало. В кабинете тоже было пусто. Бумаги со стола сметены на пол, побросаны в разные стороны диванные подушки. Равнодушная маска Справедливости зацепилась серебряной сеткой за шишечку на спинке стула. Ша, по пятам ступавший за Дином, услышал, как тот скрипнул зубами. В спальню они ворвались, уже не пытаясь даже соблюсти видимость протоколов – толпой, оружие наголо. Здесь было холодно и полутемно. Никаких следов погрома или борьбы. Никаких следов вообще. Помещение словно нежилое. И – ни государя, ни его новой жены. А большие двери вместо засова заложены изнутри гвардейским мечом в узорных ножнах.

Дин обернулся к коменданту:

– Где еще здесь ход?!

Комендант ткнул пальцем в гобелен с оленями. Дин отвел в сторону ткань, затем посмотрел на начальника охраны:

– Найдите кира Лаура и капитана Ионкара – живыми или мертвыми. Всех гвардейцев Ионкара – отстранить от службы и немедленно под замок. Не будут сдаваться – убивайте. Но если прольется хоть капля крови беспричинно – невиновного, непричастного, незнающего человека, – я уничтожу провокатора сам. Своими собственными руками. Неуправляемый бунт мне не нужен. За стены Царского Города никого не выпускать и никого не впускать ни под каким предлогом. Пройти будет можно лишь по моему личному приказу. Перекрыть не только ворота, но и все крысиные норы, чтобы ни мышь, ни змея, ни муха – никто не проскользнул по собственной воле туда или обратно. Отныне мы на осадном положении. Обо всем происходящем знаем я, вы, вы, вы, – Дин обвел взглядом присутствующих. – Больше никто. Ослушаетесь – дальше будете жить без языка. Сейчас – нарочного в мою канцелярию, моих помощников немедленно в Царский Город. Мне нужны еще люди, которым я могу доверять. По второму этажу и на всех выходах из дворца выставить усиленные караулы. Привлеките Тайную стражу. А принц – пусть посидит в спальне. Ему незачем бегать по дворцу и рисковать жизнью. Ведь он ЕДИНСТВЕННЫЙ наследник.

– Да, господин министр, – отирая холодный пот со лба, откликнулся начальник охраны.

Ша тут же оттеснили от гобелена.

– Где мой отец, Дин? – крикнул Ша.

– Хорошо бы, если б еще на этом свете, – на мгновение обернулся тот, прежде чем исчезнуть в тайном переходе.

Ша сел на ступеньку возле огромной кровати. У него мелко дрожали руки. В груди было холодно и пусто. Произошло что-то ужасное и непоправимое. Все эти размолвки по пустякам казались такой ерундой, а жизнь такой несправедливой… Он чувствовал страх. Не только за себя. Ша не был врагом своему отцу. Ну, пусть они частенько не понимали друг друга. Но за возможность все исправить, вернуть назад, переменить, поговорить по-другому, найти, наконец, понимание Ша в этот момент отдал бы половину самого себя.

Однако сказать: «Прости меня, папа, я вел себя очень глупо», теперь могло оказаться поздно.

Государь развернул к себе тихо воющего Нэля и крепко обхватил руками.

– Заткнись, понимаешь?.. – шептал он. – Заткнись, или нас найдут. Жить хочешь? Тогда терпи…

У таю стучали зубы. Он послушался и выть перестал. Зато дышать начал шумно, со всхлипами.

– Все? Тихо идти можешь? – государь отстранил его от своего плеча и посмотрел в лицо. В падающем из вентиляционного колодца отсвете понять состояние не по своей воле втравленного в историю с государственным переворотом случайного маленького человечка было невозможно.

«Существа», – поправил себя государь. Это о человеке можно сказать «он» или «она». А существо как раз «оно».

Существу было нехорошо, но идти оно могло. Во всяком случае, оно утвердительно кивнуло. Государь взял его руку и потащил за собой дальше.

Сначала он думал обо всем этом категорически отрицательно. «Всех вас на кишках перевешаю», – вертелась назойливая мысль. Он даже улыбался, представляя себе, как будет выглядеть возмездие.

Потом он осознал, что устал от всего происходящего задолго до того, как дело само собой пришло к развязке. Он потерял чувство реальности. Перестал быть самим собой. Поверил, что он государь Аджаннар, что чем-то обязан этой стране, этим людям. Придумал себе какую-то ответственность, какой-то долг. Идиот. Идиот в стране идиотов. Он был таким глупцом, что ждал от них за свои дела благодарности и уважения. Положил половину жизни на алтарь их благополучия, спокойствия, мира. А они? Что взамен?.. Расплатились с ним по заслугам, нечего сказать.

Да плевать он хотел. Если все они передохнут от злости и зависти и перережут друг друга, он будет только счастлив. Меньше народу – легче дышать. Из-за него начата война, подумать только! Это же надо выдумать такое оправдание. Кто угодно виноват, только не сами. Сколько сил, сколько времени, сколько нервов, бессонных ночей, конфликтов с близкими и любящими людьми похоронено под справедливой маской и принесено в жертву бездонной утробе этой страны? И вот как ему обернулось то, что он жизнь свою ради них угробил…

Существо, влекомое государем по узким коридорам, жалобно мяукнуло, споткнувшись о вывернутый из стены камень. Император досадливо дернул его за руку. На этот раз он рассердился по-настоящему. Там, наверху, похоже, началась традиционная резня всеми всех. Когда они с таю пробирались одним из нижних коридоров в западное крыло, откуда подземный ход вел в нижний город, с какого-то из пролетов ведущей наверх лестницы свалилось тело кира Лаура. У министра дворцовых церемоний был вспорот живот. В звуках, долетающих вниз через вентиляционные шахты, можно было угадать топот ног, резкие голоса и лязг железа о железо. Значит, уже начали убивать дворцовых чиновников. Видимо, отсутствие императора замечено и наступило время сведения личных счетов. Нормальная жизнь Царского Города. Ничему не надо удивляться. Так начиналась Солдатская война. Так происходили сотни переворотов до Солдатской войны и до воцарения династии Гаршах. И так будет продолжаться веками.

Свора сорвалась с привязи и ошалела от вкуса свободы. А настоящая свобода не длится бесконечно, поэтому ею надо успеть воспользоваться. Сейчас попадись государь человеку, который затаил на маску Справедливости обиду, – без зазрения совести убьют и таргского государя. И уже не потому, что из-за его имени на севере идет война, и не из каких-то политических расчетов. А просто за то, что обошел в дворцовых назначениях чьего-нибудь троюродного племянника или посадил в тюрьму за воровство мужа сводной сестры. У резни свои законы. Кровь застилает разум сильнее, чем вино.