Да. В идеале нам всем так хотелось бы. Только вот мешает «что-то не так». И горюшко мешает. Ложь мешает. Тайны и мифы мешают. И война всё не кончается. И не может она окончиться, пока мы не выясним всей правды и снова не хлебнём горюшка. И не расхлебаем его, наконец. И посмотрим всей страной в будущее светло и покойно. А пока мы этого не сделали, то цена нам-потомкам героев, спасших страну и весь мир-медный грош, да полушка… И остаётся лишь мечтать, чтобы «через горы, через лес мы нашли страну чудес»…

Весь день 24-го июня 1945-го года в Москве шёл дождь. Небеса оплакивали погибших в страшной войне скорбными слезами. Однако дождь не мог уже стать препятствием для грандиозного Парада Победы, как заключительного действа Великой Отечественной. По Красной площади маршировали войска, звучали марши, развевались знамёна свои, а чужие бросались на ступени мавзолея. Пришедшие на площадь москвичи реагировали на парад спокойно: радость Победы прошла ещё в мае, а теперь наступили победные трудовые и полуголодные будни. По улицам ползали и ковыляли тысячи инвалидов. Просили милостыню, пели в вагонах поездов, стучали тележками и костылями по мостовой. Никому не нужные, страшные, жалкие и уже такие неудобные власти и вождю герои. Перед Парадом улицы, конечно, от них почистили, однако послевоенная хроника, даже снятая специально по случаю парада, не смогла найти массовых гуляний. Так, несколько организованных «на камеру» танцулек под гармошку, да бегающие туда-сюда ребятишки в поисках интересного. Народу было уже не до парадов. Многие с замиранием сердца и последней надеждой ждали своих отцов, сыновей, братьев или мужей с фронта, надеясь, что «пропал без вести» еще не приговор. Многие так и будут ждать их всю жизнь. На сколько этой жизни хватит…

В семье двоюродной бабушки моей жены было двенадцать детей. Девять сыновей, две своих и одна приёмная дочь. Прадед был священником, настоятелем столичного храма, однако после революции его с семьёй выслали «за сто первый километр» в одно из сёл Тульской области. Все девятеро сыновей, а затем и дочь ушли на фронт и вскоре в материнский дом полетели-одна за другой-похоронки, вперемежку с извещениями. Получив восьмой «треугольник», мать, целыми сутками стоявшая на коленях и молившаяся за детей, не выдержала: её сразил тяжёлый инсульт. С войны вернулись живыми дочь и только один сын. Мать же, немного оклемавшись, стала ждать остальных сыновей. Если с тремя «похоронками» она почти смирилась, то пяти извещениям о том, что её мальчики «пропали без вести» верить категорически отказывалась. Каждый утро она, ковыляя на костылях, шла на холм за околицей села, откуда видно было дорогу, падала на колени, молилась и ждала сыновей. Вечером сын приводил, а когда и приносил её домой, а утром всё повторялось вновь. И так почти четыре года, пока она окончательно не перестала ходить, а её ноги не закостенели и больше не разгибались в коленях. Родственники забрали её в Подмосковье, где сначала скоропостижно умер прадед, а затем и она. Гробовщики деловито пожали плечами: «Надо ноги ломать…» Родные ужаснулись и сделали специальный гроб, в котором её и похоронили. Однако на этом история семьи не оканчивается…

Многие помнят рассказ Шукшина «Крепкий мужик» о некоем Шурыгине, который решил сломать каменный храм в своём селе, а кирпич пустить на постройку свинарника. Как ни отговаривали его все, включая даже председатель колхоза, но пригнал Шурыгин трактора, обвязал церквушку тросами и, не взирая на тихий протест односельчан и реальную попытку ему помешать, которую сделал учитель истории, свалил храм. Кирпич-тогда строили крепко-конечно же, был негодным и вся его затея оказалась пустой. Однако Шурыгин и ломал-то храм не для кирпича собственно, а чтобы его «помнили». Обруганный земляками, женой и почти проклятый матерью Шурыгин выпил дома бутылку водки, сел на мотоцикл и поехал поздним вечером в райцентр, где можно было достать ещё выпивки. Финал рассказа автор оставил открытым: «Шурыгин уважал быструю езду». Возможно, Василий Макарович написал рассказ, опираясь на вполне реальную историю, свидетели которой до сих пор живы. Только вот в жизни финал не оставлял места для раздумий…

А дело было так. Тот самый, единственный из оставшихся в живых на фронте сыновей священника, вернулся в своё село Красногорье в Тульской области убеждённым атеистом. Павел Степанович стал работать учителем, а в конце шестидесятых решил построить школу в своём селе, попутно став её директором. Взять кирпич он решил, разобрав до основания сельский храм Троицы, построенный в 18-м веке, в котором служил когда-то его отец. Изначально церковь была деревянной, а затем её обложили кирпичом и он вполне для школьных стен сгодился. Село поделилось надвое: одна половина его проклинала, а вторая поддерживала. Когда школа была построена, пришла пора завозить уголь для отопления. Павел Степанович ехал в кабине трактора, тащившего прицеп с несколькими тоннами угля, под непрекращающееся ворчание тракториста: «Не дело ты, Пал Степаныч, сотворил, ох, не дело…» Дорога к школе вела мимо развалин храма. И тут, спускаясь с небольшого пригорка, трактор будто наткнулся на невидимую стену и встал, как вкопанный… Водителя выкинуло через стекло буквально к ступеням бывшей церкви и он отделался царапинами. А многотонный прицеп с углем обрушился на кабину трактора, смяв её в лепёшку. Павла Степановича буквально раздавило, а из-под чёрной кучи лишь торчала рука, на которой блестели часы-подарок отца. Мы ещё не раз увидим, что в жизни происходит так, как ни один писатель не придумает. Сегодня же, стараниями местного фермера, рядом с разрушенным храмом выстроили новый.

Сам же маршал-пока что-Иосиф Виссарионович Сталин на трибуне мавзолея выглядел отрешённо и задумчиво. Он рассеянно улыбался и тут же хмурился, пощипывая усы под фуражкой. С практической точки зрения, а она всегда для Сталина была единственной, вождя можно было понять. На одной чаше весов была собственно победа над Германией и продолжение «счастливого» существования страны под властью большевиков. И под его властью. Сильная армия. Начало оформления советского лагеря из восточно-европейских стран. Цену их «преданности», правда, знали все и на Западе и в Кремле. Вскоре их придётся задабривать, усмирять танками, идти на уступки и компромиссы. А затем снова давить танками. И кормить. За счёт своего народа, естественно. А на другой, горькой чаше: страшные потери и разрушения, перестроенная только к 1944-му году на военный лад промышленность, не нужная в мирное время. И, самое главное, неминуемая и пока «холодная война» с союзниками, в которой США уже показали ему, Сталину, наличие и возможности нового ядерного оружия. Которое в любой момент после Хиросимы и Нагасаки могло быть применено уже против СССР. И которое мгновенно закрыло все вопросы о возможном продолжении войны уже против союзников. До своей бомбы было еще четыре года фактически, но теоретически её появления тогда не мог предсказать никто. Так что думы вождя и не могли быть светлыми и безоблачными.