Уладив все формальности в штабе дивизии Лео выехал поездом до ст, Деражня, где его уже ждала коляска с бравым возничим из нестроевой команды полка.

– Далеко ли ехать, братец? – поинтересовался Лео.

– Да, тут не далече, ваше высокоблагородие, вёрст двадцать будет – ответил солдат укладывая дорожный багаж в коляску. – Доедем швыдко, не сумлевайтесь.

В подтверждение его слов, буланый жеребец резво покатил коляску по раскисшей от первого солнца дороге. С интересом оглядывая непривычные глазу местные пейзажи, Лео ни как не мог отделаться от мысли, что отец любимой очень кардинально решил проблему его удаления из столицы. Воображение рисовало безрадостные картины унылой жизни провинциальных военных, реалистично описанные в Купринском «Поединке», «… однообразной, как забор и серой, как сукно солдатской шинели».

– Хорошо ещё, что не на Кавказ – удручённо подумал он.

Густые сумерки уже накрыли местечко, когда коляска остановилась в расположении 3 – го эскадрона, возле небольшого глинобитного дома со светящимися окнами. Едва Лео ступил на землю, как перед ним возникли четверо офицеров эскадрона. Поблёскивая в тусклом сете окон элементами мундиров, они поочерёдно представились своему новому командиру.

– Благодарю Вас, господа – оценил Лео любезность молодых офицеров. – Буду рад, если вы составите мне компанию за ужином.

Поблагодарив за приглашение, офицеры тактично отказались, понимая, что приём гостей вряд ли входит сейчас в планы командира, не успевшего ещё отряхнуть с мундира дорожную пыль. Лео, разминая затёкшие ноги, прошелся вокруг дома, удручённо разглядывая новое жилище и небольшой спящий сад, окружающий его. Обойдя дом, он наткнулся у крыльца на бравого малого, который, лихо козырнув, доложил: «Вашего высокоблагородия денщик, гусар Мохов».

Из казармы неподалёку донёсся стройный хор голосов поющих вечернюю молитву. Лео обречённо ступил на порог своего нового «особняка» из недр которого доносился призывный аромат приготовленного ужина.

Первое утро на новой службе приветливо улыбнулось ему солнечным светом, уже набирающим силу в этих краях. Облачённый в новый парадный мундир, он направился в штаб полка, расположенный в главной местной достопримечательности – замке четырнадцатого века, величественно возвышающимся над берегом Буга. С искренним интересом он смотрел на каменные стены с угловыми башнями, помнившие звон татарских сабель и турецких ятаганов, видевшие блеск лат литовских баронов и польской шляхты, а теперь мирно дремлющих под сенью крыльев российского двуглавого орла. В центре цитадели располагалась полковая церковь. Бросалась в глаза не характерная для православного храма архитектура, говорящая о том, что долгое время он служил католическим костёлом и, лишь в последствии, был переосвящён в православие. Не зайти туда было нельзя. Лео представился полковому священнику отцу Алексию. Получив его благословение, он помолился у полковой иконы и, оставив щедрое пожертвование, покинул храм.

В приёмной полкового начальника ему не пришлось ждать. Полковой адъютант, поручик Плясов, со строгим и значительным, как у всех адъютантов выражением лица, сообщил: «Господин полковник ждёт Вас».

Командир Ахтырских гусар, полковник Николай Васильевич Трингам, обладая волевым и прямолинейным характером, имел репутацию строгого, но справедливого и до тонкостей знающего своё дело кавалерийского начальника. Чуждый проявлениям грубого солдафонства, он искренне болел душой за каждого из своих подчинённых и любую их проблему воспринимал как свою. В данном случае уместны были бы строки поручика Лермонтова:

«Полковник наш рождён был хватом, слуга царю – отец солдатам».

Лео бодрым шагом вошёл в кабинет и, щёлкнув каблуками, наполнил пространство неповторимым звоном Савельевских шпор, сделанных на заказ. Глубоко вдохнув, он уверенно отчеканил рапорт, который мысленно отшлифовывал в голове добрую сотню раз.

– Здравствуйте, ротмистр, присаживайтесь – любезно предложил командир, не отрывая от вошедшего внимательного взгляда строгих серых глаз. Так, наверное, многодетный отец изучает взглядом неродное дитя, которое ему предстоит усыновить и принять в свою дружную семью.

– Как устроились?

– Благодарю, г-н полковник, благополучно.

– Хорошо, светские церемонии оставим столице. Принимая во внимание ваши прекрасные рекомендации, тем не менее, скажу прямо, у нас есть и свои достойные офицеры, но я должен подчиниться приказу. Принимайте 3-й эскадрон.

– Г-н полковник, у меня для Вас письмо от великой княгини Ольги Александровны – Лео протянул командиру конверт.

Пока последний изучал содержимое письма, Лео имел возможность спокойно рассмотреть облик пятидесятитрёхлетнего полковника. Бросалась в глаза обширная лысина, которая в сочетании с пенсне придавала ему вид солидный и значительный. Строгое волевое лицо украшали слегка распушённые седеющие усы – непременный атрибут любого гусара.

В своё время знаменитый гусар-поэт Денис Давыдов отказался от предложения царя принять в командование конно-егерскую бригаду, объяснив отказ тем, что тогда ему пришлось бы сбрить свои усы, не положенные по артикулу егерям. Государь с пониманием отнёсся к этому весомому аргументу.

Закончив чтение, полковник снял пенсне и взглянул на Лео, сияющими от радости глазами.

– Вы привезли хорошую весть, ротмистр. Здесь сообщается, что нашему полку оказана высокая честь, принять участие в летних красно-сельских манёврах гвардии и высочайшем смотре войск пред лицом государя.

Взволнованный, он поднялся и прошёлся по кабинету. Лео, поднявшись следом, замер в почтительном ожидании.

– Вы приехали вовремя, ротмистр. Кому, как не Вам знать все тонкости проведения манёвров и смотра гвардии. Ваш опыт будет весьма кстати при подготовке полка.

– Буду рад оказаться полезным, г-н полковник.

– Ну, вот и хорошо. Не считаю возможным скрывать причину, по которой Ваш предшественник, ротмистр Сухин, был отстранён мною от должности. Ещё месяц назад его эскадрон был на хорошем счету, демонстрируя прекрасную выучку и дисциплину. Но в последнее время всё изменилось, и настолько серьёзно, что чуть было не дошло до открытого неповиновения офицеру. И, наконец, в одно прекрасное утро, эскадрон отказался ответить на приветствие своего командира. Тщательное разбирательство, по этому поводу, выявило позорное и, как я считал прежде, искоренённое во вверенном мне полку, явление – рукоприкладство.

Голос полковника, на последних фразах, прозвучал взволнованно.

– Успокаивает лишь то, что факты мордобойства были установлены только там и не расползлись повсеместно, как зараза. Вам, предстоит не просто возглавить эскадрон, а вернуть этим «сухиным детям» веру в отца-командира и стать тем примером, который вдохновит их на усердную службу государю и Отечеству.

– Приложу все усилия, г-н полковник – с некоторым воодушевлением ответил Лео.

– Я надеюсь, г-н ротмистр, что у Вас сложатся корректные отношения с сослуживцами и Вы не будете чувствовать себя чужим в их обществе – уже спокойно выразил надежду командир.

– Гусар, он везде гусар, г-н полковник. Я сделаю всё, чтобы оправдать честь носить прославленный Ахтырский мундир.

Взгляд полковника потеплел.

– Добро пожаловать в полк.

Командир протянул ему руку.

Новость, привезённая Лео, мгновенно распространилась по эскадронам. Как застоявшийся боевой конь, услышавший призывные звуки сигнальной трубы, полк встрепенулся и задрожал в радостном возбуждении. Ответственное событие требовало к себе серьёзного отношения. Новость полагалось обмыть, что вполне естественно для легкомысленно-романтической кавалерии.

Вечером офицерское собрание, блистающее чистотой и светом, наполнилось музыкой и звоном шпор. Лёгкое возбуждение витающее в зале, казалось, оживляло красующиеся на стенах портретные лица полководцев, государя, великой княгини Ольги Александровны и, конечно же, Д. Давыдова, почитание которого в полку было возведено до степени культа.