- За мной.

Скотт спешно оборачивается от них, но она знает, что он заметил Кэла. В горле встает сухой колтун пустынного перекати-поле, когда его рука быстро тонет в кармане его же куртки. Это не та жизнь, которую в восемь показывало ей американское телевидение. Нет ни романтических свадебных комедий девяностых, ни университетских клубов, пластиковых стаканчиков для шампанского и шапок выпускников. Есть просто пара тысяч под процент на кредитке и роль мамы с круглосуточной ответственностью за их ребенка. «Он родился двадцать первого мая, если ты хочешь знать».

- Ты в порядке? - только и спрашивает Скотт, когда они проползают по пожарной лестнице в комнату. Под капюшоном у него лысый косоватый череп, его неровности лезут из-под натянутой с затылка, будто вторично, желтой кожи. Все колото-резаные на свежак стянуты швейными нитками из одноразового набора в подарок с кокосовым мылом от гостиницы.

- Дерек зашил меня. Потом уехал.

- Кэлу недавно исполнилось четыре месяца.

- Ты знаешь, я должен был.

Она плотно стягивает губы. Вообще, все это не важно, потому что если бы она и могла тут разреветься, она все равно бы не сделала этого.

- Дай мне его, - просит Скотт. Наверное, это первый раз за шесть лет и без того не конфетно-букетного периода, когда он не пытается быть мягче. Голос сухой, как несмоченная желтая губка. Близость прошедших лет вымылась вместе с краской для волос.

- Папа здесь, маленький, - он упирается в него лбом, желваки тяжело дергаются. Добавьте к этому военную форму и сто двадцать четыре дня в Афгане с оговоркой на труповозку и ребенка дома. Он сосал грудь, вернулся - ребенок уже ходит. - Мама и я так долго тебя ждали, родной.

Слизистая болезненно раздражается. Вообще, и это тоже не важно, потому что дальше Скотт обхватывает ее худое тело в его застиранной футболке для лакросса, фаланги следуют вверх по хребту до третьего шейного позвонка, носы соприкасаются, покряхтывающий между ними Кэл хватается за цепочку на шее мамы ручкой с растопыренными пальчиками.

За стенкой кто-то выключает пикающий таймерной бомбой будильник. Малия трет глаза. На День труда они были в Миссури, сегодня октябрь и они в Туэнтинайн-Палмс в сто сорока трех милях от калифорнийской границы.

Скотта нет. Кэла тоже.

========== Мир обещал быть ==========

Комментарий к Мир обещал быть

“Она давно усвоила жизнь в одиночку, но Скотт не учился жить без нее”, - от перемены мест слагаемых сумма не меняется? Скотт, которого нагнули обстоятельства, - еще один хэдканон, не обессудьте :))) Жду, что вы скажете об этом.

+ https://www.stihi.ru/2017/05/06/8775

но опоздал.

eminem ft. x ambassadors - bad husband

Тело ломит от ночи в одной позе, но острее запомнило Скотта, когда он грубо брал ее в затхлой от влажности и забитого окна мотельной ванной с не вкрученной сантехником лампочкой и горелой проводкой в щитке, пока их сынишка сопел на чистой односпалке. Она скоблилась о сколотую белую эмаль под толчками, потом до того, как густое розовое солнце разлилось на парковки, кровь с ее белья проступила на замызганные простыни.

Скотт вернулся, но вернулся другим. С пленкой садизма в полиэтиленовых мясистых белках и нестянувшимся клеймом на подгрудной коже. Он тогда оставил ее в ванне, стянул использованную резинку в пластмассовое ведро без пакета и скурил половину пачки синего «кэмел» у отеля. Потом лег к Кэлу.

- Не стал будить тебя.

Когда она видит, как Скотт купает сына в заткнутой пробкой керамической раковине, перечная боль за ширинкой становится тупой, хотя и это тоже не важно, потому что она его не боится. Скотт ополаскивает головку Кэла с загустевшими темными волосками, обтирает пальцами его мокрое, разрумянившееся от парной воды тельце. Мышцы перекатываются под смуглой, крепко сбитой спиной, пока он снова и снова двигает рукой.

- Как мы будем растить сына, если наш мир разваливается на части? - через пару тягучих недель, проведенных в дороге - не модном роад-трипе, который у них сходил за образ жизни, - они уже в Канзасе, и Малия привыкла к тому, что ласки Скотта хватает только на Кэла, но не привыкла к нему.

- Сделаем это вместе.

- И мне надо тебе верить? - она нервно обкусывает нижнюю губу до мокрой пленочной кожи, попутно шарит в рюкзаке, гоняя крестик по золотой цепочке.

- Чего ты хочешь от меня, Малия? Разве я даю тебе повод думать иначе?

Кэл агукает на его груди, обсасывая силиконовый прорезыватель для зубов - у него набухшие десны и температура. Скотт любит его, и этого достаточно, чтобы Малия глотала обезболивающие в общественных туалетах и не говорила ему об этом.

- Можно приспособиться к боли. Можно приспособиться ко всему вообще, - (если бы он знал, что Кэл забрал все ее силы, когда с мылом выбирался из ее тела, он бы молчал).

За триста сорок миль на покосившемся ржавом указателе до Мус-Лейка у нее идет кровь. Скотт кончил в нее, быстро подтянул штаны по голым небритым коленкам и уже на выходе чиркнул дешевой зажигалкой. Газа не осталось.

- Бензин почти на нуле. Доеду до заправки, чтобы утром не маячить там втроем.

Мотор перекрашенного накануне байка с номерами Миннесоты и треснувшим спидометром завелся через пару плевков выхлопной трубы в прелый ночной воздух южной окраины, до этого в номере Скотт нагнулся, чтобы поцеловать Кэла в лоб.

Малия сдвигает костлявые ноги. Стаскивает рулон туалетной бумаги с держателя под металлик и оттирает кровь и липкую жирную воду с кожи. Обезболивающие кончились вчера, и она скучает по Тео. И по Лиаму с сигаретой за ухом, его сухой лапшой под видом пасты на ужин и пустым трепом за просмотром бокса по телику.

Она смывает с плитки кровь, опускает на плечи затасканную потную футболку, натягивает трусы и ложится к Кэлу. От его вспотевшей родной головки тянется естественный запах молочной смеси, Малия утыкается в него хлюпающим носом, обхватывая его и двигая ближе к себе.

Может быть, их проблема в том, что они любили друг друга слишком сильно.

- Просыпайся, - от него пахнет газом, кофе и ненатуральной кожей пыльной куртки, и ей приходится сдвинуть Кэла, чтобы встать.

- Сколько сейчас времени?

- Пять.

У Скотта натертые красные глаза от бессонных ночей, отросшие жесткие волосы под ноль-пять, прямые мышцы и вид контуженного морпеха, который способен задушить человека телефонным проводом или забить насмерть пылесосом из магазина списанной техники двухтысячных.

- Если мы позвоним Стайлзу, его спихнут с поста агента CID-отдела под следствие за пособничество, и у ФБР есть прослушка. Лидия беременна, сейчас они в Вашингтоне, и нам не стоит соваться туда. Чем меньше человек знают, что мы живы, тем лучше.

- Это для кого, Скотт? Для Стайлза и Лидии, которые предусмотрительно съебались из мясорубки, пока их до онемения счастливая жизнь еще не стала собачьим дерьмом, как наша? У нас тоже есть ребенок, но мы перебиваемся по съемному жилью уже шесть лет. Я поддержала тебя, когда ты решил таскаться по Америке, чтобы спасти всех. Я была с тобой все это время.

- Иззи умер из-за нас, мы чуть не потеряли Стайлза во время Призрачной охоты, кто бы ни был рядом с нами, почти все мертвы. Я не разрушу то, что они построили. Пусть считают меня мертвым, но будут в безопасности.

- Да. Тебе лучше не губить их картинную жизнь на банковские счета Лидии, а сломать то малое, что есть у нас, - боль подступает к горлу слезоточивой волной из перцового баллончика, потому что он любил ее. Скотт давно усвоил жизнь в одиночку, но Малия не училась жить без него.

- У тебя всегда был выбор.

- Но ты не до конца понял, что из всего я выбрала не тебя. Я выбрала быть твоей. Твоей женщиной, твоей девушкой и твоей женой. Потому что я, мать твою, люблю тебя, МакКолл.

И тут соленую плотину прорывает, хотя ей позорно мазать слезы по его груди в без малого двадцать четыре.

- Знаю, - забытая мягкость выходит слабой, но она выходит. Скотт целует ее, но не так, как под толчками в узкой ванне. Этими губами он водил по ее губам, когда она говорила ему, что счастлива. Когда все, что он хотел, - это электронную качалку с вкладышем со львятами и кучу детских вещей с ибэй. Когда он занимался с ней любовью, а не трахал.