– Оставим его? – она натягивает вязаную безрукавку на свою наготу, растягивается на кровати, находит его руку. Ребенок – это такая вещь, которая может произойти с тобой, а может и нет.

– Ты думаешь, я буду хорошим папой?

– Я не знаю. Разве ты хотел становиться отцом в девятнадцать?

– Наверное… я об этом как-то не думал. Но, по-твоему, это не удивительно, что мы, ну, зачали ребенка? И в нем уже есть что-то от тебя, а что-то – от меня. Тебе не интересно узнать, какой он будет?

– Ну, Нобелевскую премию он точно не получит, - Малия опускает ладонь Скотта на свой живот. – Волосы у него будут закрученные, как макароны. Это потому что твои гены сильнее моих. И челюсть. Она будет чуть-чуть, ну, косить влево. Как у тебя. Совсем немного, знаешь, никто и не заметит.

– Значит, косить влево? – интересуется Скотт. Малия улыбается. Потом Скотт будет часто вспоминать эту ее улыбку – широкую и счастливую, как у ребенка из рекламы «Киндер сюрприз».

\

Скотт останавливает машину на бензоколонке уже под утро – серое, как дешевый одноразовый мобильник, который не смолкает вот уже четыре месяца – это Стайлз хочет знать, все ли у них в порядке. Скотт поворачивает голову, кладет руку на колено Малии, скрытое под шерстяным маминым пледом, и целует ее, хотя она спит и этого не чувствует. После тех случаев, ну, с детьми, она похудела на фунтов пятнадцать, совсем перестала улыбаться и засыпает только в машине, когда он всю ночь катит на запад, изредка останавливаясь на круглосуточных заправках, чтобы купить молока и сигарет и узнать, где лучше свернуть на Техас.

Малия просыпается, когда Скотт приносит облепиховый чай в картонных стаканчиках и набирает смс-ку Стайлзу. Он не знает о ребенке, поэтому Скотт пишет ему что-то про выходные у мамы, и плевать, что сообщение из пяти слов в другой штат будет стоить ему целое состояние, равное бензину до крайней точки Калифорнии или недельному пребыванию в каком-нибудь придорожном мотеле. Честно, Скотту все равно, что он не выходил на связь почти полгода. Его больше волнует Малия и очередная попытка заставить ее что-нибудь съесть – да хотя бы ложку апельсинового джема.

– У них там два завтрака по цене одного, почти задаром.

– Возьми себе, ладно? Пожалуйста. Я поем на следующей заправке.

– Малия. – Скотт берет ее лицо в ладони.

– Не говори об этом. Не надо, – обрывает его она. Отворачивается к окну, сгибает ноги в коленях. Тело ее снова простенькое, детское. Скотт кладет руку ей на плечо. Только вот толку.

В их жизни осталось огромное белое пятно, которое они так и не заполнили – мнимая ячейка семьи, чистота домашнего, привычного, где свой дом на юге Калифорнии, какой обычно собирают в пазлах на тысячу элементов, и живой малютка-сын.