Иззи восемь, и его никто не будет искать - с этим они доезжают до Розуэлла и глушат мотор на парковке с вывесочной головой инопланетянина вместо стандартно гигантского пончика с розовой глазурью и башки Гомера. Рэйкен сосет коктейль из трубочки до противного медленно, пока Лиам со скучающим видом долбит по шинам. Воняют друг другом, и это отвратнее, чем если бы они со смаком заглотили собачье дерьмо.

- Следующему в стае впихнете соску в рот, или грудь свою дашь?

Малии не нужно разрешение, чтобы собрать силы и въехать в его морду до хруста недавно сросшейся перегородки, а после без стеснения вытащить ключи из его джинсов и вырулить со стоянки с ласкающим слух визгом шин.

- Я с ней поеду. Ну, и его тогда возьмем.

- На челюсть не наступи, - Тео сплевывает кровь и уезжает с задолбанным Скоттом. Данбар забил бронь на один из коттеджей в туристической зоне. Они спят там, а утром Лиам тащит Иззи и Тео в национальный музей НЛО, пока байка о розуэлльском инциденте и маринованные уродцы не набивают Рэйкенку оскомину. Он посылает Данбара к черту с его ярмаркой, жаренным арахисом и чили-соусом и вечером остается с Малией, вскрывая пивную банку на соседней половине дивана.

- Дерьмово выглядишь.

- Странно, это же не я мешу говно в заднице Лиама.

Данбар возвращается позже и притаскивает с собой начос с гуакамоле, вонь жженой сахарной ваты, довольного Иззи и Скотта, который выглядит еще более уставшим, чем вчера.

- Ты горячая, - он справляется о ее самочувствии первым делом, и это уже вошло в скверную привычку, но он отвлекается, когда они занимаются любовью, а утром будит заснувшего с Лиамом Иззи и несет его в машину.

- Не отдавайте его, он крутой, - Данбар зевает, пока Тео рядом скуривает сигарету до фильтра и тушит ее подошвой.

- Серьезно? Пиздец, ты еще такой ребенок, - поражается он, и Малия в кои-то веке готова с ним согласиться.

Они оставляют Розуэлл через пару часов и тормозят на заправке в соседнем городке. Скотт перелезает на заднее сиденье против желания позволять ей вести, когда она ставит его перед фактом и уводит Иззи к фургону с мороженым. Они берут фисташковое, и он так счастливо улыбается, слизывая сливочную массу, что Малия лопается в накопленной сухости своей защитной упаковки и плачет. Как-то совсем по-детски даже, не в пробивном характере ее семейки и моложавого отца.

Она сбивает Иззи с толку, а потом он обнимает ее, пачкает сладкими, липнущими к выгоревшим прядям пальцами, жмется своей холодной щекой. И тогда она обнимает его в ответ. И она думает, что могла бы так же обнимать их годовалого Митча, вытягивая его из ремней автокресла и облизывая шоколадные, выпачканные растаявшим мороженым ладошки, которыми он тянулся бы к Скотту, шатко стоя даже с поддержкой ее рук.

Она хочет ребенка, но у нее нет сил, чтобы доносить его до конца срока.

Иззи стирает слезы с ее щек. У него коротко остриженные волосы, белесые на смуглом лбу, и обтянутые кожей торчащие, колючие ребра с сиротско-острыми височными долями. Он весь нескладный, даже в этом комбинезоне, ребенок дома и пыльного Техаса.

- Теперь возьмем сливочное?

Они застают Скотта дремлющим на подушках заднего сиденья позже, и это не тот сон, который каждый из них заслужил, но он не просыпается, когда рэйкеновский низкопосадочный порш подбрасывает на выбоине в трассе.

Усталость сменяется тошнотой через пару сотен миль по бесконечной ленте с азбукой Морзе дорожной разметки и очередным номерным знаком другого штата, которые Иззи считает на пальцах, превращая дорогу в огромный географический атлас.

Солнце садится в Нью-Мексико, а через три дня восходит над калифорнийской границей.

Напротив мини-маркета в предрассветных сумерках Скотт опускает двадцать центов в проржавелый аттракцион-качалку, пока Иззи забирается в кабину.

- Две коробки пончиков по случаю того, что мы скоро будем дома, - Малия щелкает его по носу и зачем-то оборачивается на входе. Потом уже они со Скоттом набивают корзину, кладут на ленту шуршащие пакеты, и вместо привычной пачки «Марвел» он берет пластикового робота в коробке.

И они наконец-то не забиваются о причинно-следственных, пока их третий ребенок не обагривает кровью железные стенки детского самолета.

У него заеденная, с заусеницами темная кайма губ и взмокшие, вспухшие от слез черные зрачки. Прошитая грудь через глаз зеленого уродца на его футболке и рука, которой он цепляется за ее лицо.

- Ма-ма.

Техасский сын уходит на рассвете в штат одинокой звезды - полторы тысячи миль по затертым меткам, чтобы начать с начала: Иззи в бейсболке «Атланта Хоукс», тряпки на супергеройскую тематику на балке для занавески и фисташковое мороженое в рожке.

Скотт целует ее округлившийся живот, поднимая рубашку и оглаживая его руками, спустя пару месяцев. Они в Премонте, в Техасе. Одноглазый Майк Вазовски все еще воняет тухлой рыбой.

Комментарий к Все собаки попадают в рай

Беременная Малия - мой идеальный хэдканон. Смерть второстепенного персонажа - явный спойлер, ыы. Тяжелая для меня работа, много безобоснуя, сюжет в голове перелепляла стопицот раз, но буду рада, если найдете в этом хоть что-нибудь.

========== В 3 утра ==========

Комментарий к В 3 утра

Это могло бы стать отдельным безобоснуйным фиком, а тут все вроде как к месту?) Спонтанный вброс под видом прямого продолжения через два с половиной месяца после трех вечеров нетфликсовского карателя, но я хотела дать понять, что с их ребенком все в порядке. Дайте мне знать, что вы думаете, если вы все еще со мной :))

В подвале ресторанчика в районе Маленькой Италии трое в облепляющих синтетических масках столпились вокруг забитого строительной кувалдой тела. Вытряхнутые водительские права и соцстраховка на имя Скотта МакКолла скинуты в черные полиэтиленовые мешки вместе с документами на ребенка. Пластиковые стулья у двери в подсобку гнутся под весом еще двоих в защитных ветровках. Электропила воткнута в коротящую сквозную розетку.

Ее сточенные ржавые зубцы просвистывают в воздухе и спиливают проводок лампы накаливания в скрошившейся голубой потолочной штукатурке, когда Скотт приходит в себя.

\

Жизнь прокладывает себе путь через ее тело, выбирается через боль, кровь и пот, лезет вперед, обгоняя смерть.

Жизнь рождается в белой творожистой слизи в сельской больнице Лон Пайн в семь утра по тем электронным часам из приемной, где с ночи с незерновым черным кофе из автомата дежурят Тео и Лиам.

У него собранная в складки, раскрасневшаяся от хлопка кожа, слипшиеся темные волоски на мягком родничке и скрюченные кулачки. Врачи перерезают пуповину и оставляют его голое, еще не обтертое тельце на груди Малии, пока она обводит подушечкой большого пальца его головку и думает о совсем маленьком - еще меньше, чем Кэл - Митче, завернутом в белую пеленку, Иззи в выкопанной могильной яме в Паркер Стрип и о том, где сейчас Скотт.

Через две недели в мотеле в Лон Пайн Лиам неуклюже придерживает головку младенцу. Он весь вспотевший от контакта с кряхтящим комочком, затянутым в комбинезон с роботами, и все ноет, что сейчас сломает ему игрушечный позвоночник или уронит. Потом Тео с видом папаши пятерых детей перекладывает Кэла на свое плечо. Тот шевелит ногами и руками.

- Ты всего этого поднабрался на курсах для будущих родаков?

- Кому-то из нас троих же стоило сделать хоть что-нибудь. Эй, матерь года, в этих твоих колонках о массовом убийстве в Маленькой Италии наверняка есть парочка сводок о том, почему не стоит давать ребенку это разводимое клейкое дерьмо из банки?

- А ты отдай за это дерьмо семьдесят шесть баксов, тогда откроешь свой рот, - Малия забирает у него Кэла. Проходит еще неделя.

\

- Нам нужно купить детские вещи, - говорил Скотт за пару дней до того, как ушел.

- У нас есть то, что отдала Мелисса. И вчера мы взяли две пачки подгузников в «Таргет».

- Нет, я имею в виду… Комната с деревянной кроваткой из «Икеа», три банки светлой краски, столик для кормления среди нераспакованных коробок в кухне, самодельные качели на заднем дворе…