Гоша вернулся ветераном и инвалидом. Под трибунал его не отдали, так как не были доказаны неправомерные действия, но также в отчете было указано, что он храбро закрывал своих товарищей от пуль, за что и получил медаль. И все знали, от командиров до собратьев, отчего Гоша вдруг стал героем, отчего перестал бояться чужих автоматов. От того, что ему свою жизнь уже было не жаль, он с радостью бы с ней в тот день распрощался – но ангелы распорядились иначе. Ему и представить было сложно, что его ждало впереди, перед каким выбором снова его поставит жизнь.

Красивый, подтянутый, в военной форме, всего за несколько месяцев возмужавший Гоша предстал перед матерью. Парень – мечта, парень – картинка. Во дворе собрались люди, он слышал аплодисменты, встречали его громко и воодушевленно. Гоша тоже радовался, но очень по-своему. Надежда уже прожженного солдата все же теплилась, и он вместе с радостными чувствами от встречи с матерью с боязнью высматривал свою Марию.

Конечно, ее там не было, конечно, он знал, конечно, ему донесли, конечно, от девушки останется лишь воспоминание, а хромота – подтверждением его реальности.

Что и говорить, разбитое сердце молодого человека – горькая история. Но она не единственная в своем роде, таких Гош тысячи по всему Союзу, и как оказалось, что и по всему миру – ведь он существует – Георгий его видел. Его мать тоже это видела, только в глазах сына: они стали куда более осмысленными, там была целая история, радуга чувств и уже достаточно видимые морщины, которые никак не уродовали парня, но напротив придавали ему настоящей мужской красоты и привлекательности. Только его мать не видела в них ничего хорошего, только она бы предпочла уберечь его от невзгод, оставить его лицо нетронутым горем и болью, укрыть, отрезав доступ к ее сыну всех мирских бед. Но оттого-то Людмила и была хорошей «правильной» матерью: она никогда не показывала свои эмоции, была не только матерью, но и учителем. Она ясно понимала, что должна дать своему сыну жить своей жизнью, принимать свои решения, делать свои ошибки – иначе мужчиной ему не бывать никогда. Даже если ее сердце разорвется однажды на сотни тысяч осколков от переживаний о нем, в свидетельстве о смерти будет описана смерть от естественных причин – ни больше ни меньше.

Андрюша же не находил себе места от гордости, ему хотелось крикнуть на весь мир, что его брат – настоящий герой. Андрюша был хорошем братом: он не завидовал, не пытался соперничать, только если немножко, он просто воспринимал факты как таковые: когда нужно – радовался, когда нужно – грустил. И тем более ситуация с Марией ему казалась не столь важной в сравнении со званием народного героя и медалями.

Побыв пару дней дома, Георгий решил, что не сможет больше подрабатывать грузчиком на том же складе по понятным причинам, но прийти туда ему все же было необходимо – дела есть дела. Стоило ли сомневаться, что молва о его геройстве пронеслась по маленькому городку, и все мужики встречали его сильными хлопками по плечу, были там и новенькие, но те так же сразу понимали в чем дело и уважительно смотрели вслед. Каково же было удивление Гоши, когда он увидел Машу – теперь она носила совершенно другую прическу, обрезала кудри, и волосы чуть-чуть доходили до плеч. Эта стрижка повлекла за собой большие изменения в облике Маши. Нет, она не стала менее красивой, просто стала другой… может, этот год подействовал на всех? Или Георгий просто стал относиться к ней по-другому? Кто знает… Известно лишь то, что солдат еле справился со своим дыханием, увидев ее, он тысячи раз проигрывал эту встречу в голове, тренировался, подыскивал слова, но его сердце в буквальном смысле начало танцевать танго, и сложно было определить, кто ведет.

Слова Гоше не пригодились, легкий, еле заметный кивок головой – и все было кончено: этот бой стал самым коротким в его военной карьере, но одним из самых запомнившихся. Любовь… И любовь ли это?

– Дура! – твердили ему друзья. – Не заморачивайся, подумаешь – баба, вон их сколько! – не унимались товарищи, выплевывая колкие высказывания, то ли от чистого сердца с желанием поддержать, то ли от незнания и чувственной неопытности.

В любом случае старшего товарища Арсения, а попросту Кешу, больше волновали военные подвиги друга. Кеша отслужил в армии, но его в отличии от Гоши не посылали далеко, но отправили под Киев, где он пробыл штатным водителем весь срок. Любому смертному сейчас понятно, что парню просто повезло, но его, в свою очередь, манила эта геройская служба в горячих точках, ему-то кроме армейских шуточек да рассказов о том, какой полковник, где ворует, и поведать, собственно, было нечего, а так девчонок не увлечешь, не то, что Гоша – герой, настоящий.

В свои неполные двадцать Гоша еще делился воспоминаниями с любопытными, он еще верил, что восхищение им было искренним, безвозмездным, иными словами, не простым любопытством. Нужно ли и говорить о реакции Кеши на мешочек с пулями.

– Ну даешь! И как, больно? – сгорая от эмоций интересовался 22-летний Арсений.

– Нет, – Гоша сделал паузу, взглянул еще раз на пули, – нет, не больно, я бы и не знал, если бы мне об этом не сообщили, сам удивлен.

– Ну? И теперь что? Чем заниматься думаешь? – ребята сидели на кухне у Георгия. Суббота, часов 11 дня, свет солнца искажен красными занавесками, погода холодная. Мать Георгия Людмила к этому времени уже справилась с домашней работой, приготовила обед и даже ужин. Она всегда так поступала – Люда старалась разгрузить себя в будние дни, так устроен ее быт. Георгий не знал, что ему ответить, поэтому честно признался:

– Понятия не имею. А что, есть предложения? – ему-то все ясно, что ж тут неясного – единственное, что «светило» герою, так это устраиваться на работу на тот же завод, который погубил его отца. От одной только этой мысли бывшего солдата начинало воротить, и плюс ко всему с его инвалидностью и бюрократией данного предприятия можно было и не мечтать о хорошей должности, хоть надежда была, конечно, куда без нее…

Арсений поддерживал в Гоше некое чувство важности, общественного веса, хотя уже давно было ясно, что шумиха вокруг его возвращения из армии героем утихла и утихла не сегодня – это случилось гораздо раньше. Когда каждый знакомый или родственник повидался с Георгием лично или же передал привет на словах, за этим следовала одобрительная фраза и на этом – все. Каждый пошел жить своей жизнью: ходить на работу, заниматься детьми, готовить завтраки, трудиться во благо общества. Здесь в родном городе Георгия продолжало идти все своим чередом, здесь была просто жизнь, и рассказы героя об ужасах войны хоть и вызывали интерес, но смешивались с чувством легкого отвращения, отстранения и нереальности – ведь где этот Афганистан, его кто-нибудь видел вообще? Мало ли, что там – это, конечно, все страшно, но мы-то тут, у нас своих забот хватает – съезды, сходки кооперативов, им как раз дали самостоятельность – работы много.

Георгий иногда подсчитывал под разными предлогами скольким людям в своем окружении он небезразличен, и, к своему удивлению, всегда останавливался на цифре 4: ими были мать, бабуля, брат и его товарищ по училищу Арсений.

Бездельное спокойное утро – это особенное время. Энергия и мысли смешиваются и становятся практически физической субстанцией, кажется, что все возможно, кажется, что жизнь бесконечна, что она наполнена светом и теплом. Так и в то утро парни, позавтракав, ощущали прилив сил и решили на этом не останавливаться, взяв бутыль, они блаженно пошагали за свежим пивом из бочки: погодка так и шептала пригубить и пофилософствовать.

– Готов? – продвигаясь ближе к двери, спросил Гоша Арсения.

– Ага, открывай.

– Вот, черт, снова пуговицы отваливаются, – посетовал Арсений на свое пальто.

– Когда вернемся – своим отдам, мать говорит, что любит шить, – по-отцовски предложил Гоша.

– Было бы отлично.

Какое-то время ребята шли молча, давая себе возможность вдохнуть воздуха перед очередной затяжкой сигаретного дыма, у каждого при выходе из квартиры папироса была уже наготове, но в свою очередь каждый оттягивал момент прикуривания на несколько секунд для того, чтобы просто подышать, и когда несколько хороших, полных кислородом, головокружительных вдохов были сделаны, парни привычно подожгли спички и с нетерпением вдохнули табачный дым. Они сразу же почувствовали легкое головокружение и расслабление, шаг еще более замедлился, и им казалось, что нет ничего более прекрасного на свете, чем ходить вот так вот до обеда за свежим пивом по своей родной и знакомой улице.