Тут мужчина поднялся, намереваясь выйти.

– Денис Гаврилович! – закричал Гоша, он не мог поверить в происходящее, мужчина обернулся, окинув парня снисходительным и немного разочарованным взглядом, и Гоша не стал говорить то, о чем думал. – Спасибо.

Мужчина ничего не ответил, он резко отвернулся и быстро зашагал к выходу.

Когда бабуля открыла Георгию двери, она просто сказала:

– Явился, – отвернулась и снова ушла – на кухню. Дома приятно пахло домашней едой, и Георгий неожиданно для себя ощутил подобное тому чувство, когда он вернулся из Афганистана, это было не одно и то же. Общим у этих чувств было то острое ощущение внезапного спокойствия и мира, которое хочется ценить.

Дело в том, что бабуля не знала, что произошло с внуком, он ушел вчера вечером со своими взрослыми друзьями в ресторан и вернулся сегодня в обед.

– Ба, позвони маме и передай ей, что я – дома, – попросил свою бабулю Гоша и поцеловал ее в лоб, перед тем как пойти в комнату и провалиться в тяжелый сон.

В тот вечер эта маленькая семья тихо праздновала свое воссоединение – они не говорили о случившемся, Людмила только крепко обняла парня, после чего дала ему легкую затрещину. Ужин прошел без шампанского, без сырокопченой колбасы и оливок, но они все были вместе. Будущее больше не казалось им безоблачным, Гоша считал, что потерял работу, и его ненавидит вся верхушка города, мать волновало то, что у ее сына теперь в личном деле будет запись об аресте, а бабулю это вообще никогда не волновало, она никогда ни к чему такому не стремилась – даже если бы Георгий стал победителем в соревновании по плеванию в потолок, она бы гордилась своим почти двухметровым чемпионом, продолжала бы гладить ему рубашки и готовить пирожки.

После всего этого Гоша понял простую истину, которая раньше для него была невидима, но стала очевидной и необходимой: ему нужен мир и счастливая семья. И это не столько его цель, но он так же часть этого, он ей нужен – без него его семья уже не будет его.

Прошло уже два дня с того самого вечера, и Георгий снова оказался там же где и начал – учеба была окончена, перспектив – ноль, рядом сидел Арсений с пивом, и они просто ждали распоряжения от учебного заведения о том, куда их распределят для дальнейшей работы. Погода стояла замечательная, теплый летний день пах счастьем, и Гоше уже казалось, что все случилось так, как и должно было случиться, и он сделал все правильно. Жалел он только о том, что невольно расстроил своего хорошего друга, каким он считал Дениса Гавриловича. В этот момент его мысли прервал телефонный звонок, Гоша лениво пошел в коридор и поднял трубку:

– Алло.

– Давай быстро ко мне! – резко скомандовал голос в трубке.

– Эм, я, – не мог сообразить парень сразу, что происходит, и помедлил пару секунд. – Сейчас?

– Сию минуту!

– Понял.

Гоша побежал в залу, крича на ходу:

– Кеша, мне пора, замдиректора вызывает!

– Что? Зачем? – мгновенно отреагировал Арсений, уже стоя в дверном проеме комнаты, в которой Гоша наспех натягивал брюки, застряв до половины в горловине кремовой рубахи с коротким рукавом.

– Не знаю, Кеша, я не в том положении, чтобы задавать вопросы, – немного помедлив и тяжело выдохнув, он наконец-то остановился, повернулся к товарищу и сказал: – Честно говоря, друг, скоро у меня могут начаться серьезные проблемы, а я предпочитал думать, что все окончено, но ведь я почти что покалечил человека, знаешь ли… – и опустив глаза в левый нижний угол, он очень по-доброму хлопнул Кешу по плечу. В жесте чувствовалась некая обреченность.

– Я был там, никакого человека ты не калечил! – громко подбадривал Арсений своего друга.

– Ха, боюсь, судья с тобой не согласится, – ответил Гоша. – Все, я ушел, еда в холодильнике.

Георгий сбежал по лестнице, а Кеша проводил его взглядом. Он был оптимистично настроен и не хотел думать ни о чем плохом, но в глазах все же читались легких страх и беспомощность.

Гоша же, пока бежал в свой техникум, ничего не боялся. Он был готов ко всему, не боялся ответить за содеянное и хотел положить этой ситуации конец: трусость и недосказанность была не в его характере, он был даже рад наконец-то снова понять, что к чему.

– Гоша? Куда это ты? – удивленно остановила летящего парня его мать.

– Вызывают в техникум, мам, мне некогда, там дома Кеша, накорми его, – быстро ответил Георгий и, не дожидаясь ответа, полетел дальше.

– Как же… Попробуй накормить бездонную бочку, – уже самой себе говорила Людмила, но когда она смотрела вслед своему сыну, мысли ее были совсем не о том…

Люда шла домой из школы, в которой проводила уроки для младших классов. Ее рабочий день уже закончился, но почему-то ей перехотелось идти домой. Она еще не успела зайти в магазин, в руках не было тяжелых сумок с продуктами, так что она просто пошла в другую сторону. Она была уверена, что двадцатидвухлетний парень сам сможет разогреть еду. Люде казалось, что внутри парней в этом возрасте живет всеядный монстр, который способен поглощать пищу сколь угодно часто и много. Так Люда прошла по широкой улице, ведущей через рынок к железнодорожному вокзалу. У нее не было определенной цели, и от этого было немного не по себе – так как с тех пор, как ей стукнуло… она даже не могла припомнить сколько именно, жизнь больше не предоставляла ей возможности «побродить».

Вот она уже заметила здание железнодорожного вокзала, сами рельсы еще были не видны, но с каждым шагом по пути к этому вечно живому месту, вершащему сотни судеб ежедневно, на нее снисходило теплое чувство ностальгии. Она вдруг вспомнила, как они с Павлом впервые приехали сюда, он – домой, а она – из дома, тогда еще не было ни Гоши, ни Андрюши, но был Паша… Люда подумала, что она еще вовсе не такая старая, и она думала о том, что Павел тоже сейчас бы не был старым, они оба бы были в своих «сороковых». И вдруг ей захотелось помечать о том, что, если бы он был сейчас жив, возможно, они могли бы вместе прийти на этот вокзал и вспомнить, с чего все начиналось, но чем реальней ей удавалось представить это, тем ясней она понимала, что, скорее всего, этого бы никогда не случилось.

Как бы она объяснила Павлу, что ей вдруг захотелось побродить – он бы наверняка подумал, что она спятила вконец, ведь при его жизни у них было не очень-то много романтики – все больше заботы, быт. Люда вовсе ни о чем не жалела, было много теплых воспоминаний – и ей было совершенно ясно, отчего они так мало говорили, отчего так мало ходили, отчего так редко держались за руки. И она не желала себе другой жизни, точно зная, что и Павел никогда не хотел другого, он был ее мужем, а она была ему женой, они были обычной семьей каких тысячи.

Но потом он умер. Люда уже дошла до самого конца помещения железнодорожного вокзала, она размышляла о своем и стояла около прилавка с канцтоварами, синие и зеленые тетради в косую и в клетку с надписью «Тетрадь» на 12 листов по две копейки и на 18 – по три, дневники цвета слоновой кости, с надписью «Дневник», синие и черные шариковые ручки по 11 и 35 копеек, простые карандаши с ластиком и без по 1 копейке и выше – она постоянно имеет дело с подобными вещами в школе.

Тут ей на глаза попался красивейший блокнот коричневого цвета: он походил на очень важную записную книжку. Обложка напоминала кожаную, и от нее просто невозможно было отвести взгляд. Ценник же угрожающе намекал, что это очередная вещь, которую Люда не могла себе позволить. Однако неожиданно для самой себя, она достала из кошелька четыре рубля двадцать копеек без сдачи и протянула продавщице.

– Вон тот коричневый блокнот, пожалуйста.

Продавщица покорно взяла в руки единственный экземпляр этого почти «золотого» изделия и вручила Людмиле – та была вне себя от восторга. Люда даже не поняла, отчего этот блокнот принес ей столько эмоций. И вот она, не пряча его в сумку, а положив под мышку, словно папку, пошла к выходу. Теперь же, направляясь домой, женщина тихо порадовалась: во-первых, потому что на этот раз у нее было оправдание своей прогулке, а также самому факту того, что ее маленькое приключение еще не окончено.