– Судя по кольцу на вашем пальце – вы женатый человек, кто ваша жена? – Спросил герцог, глядя на простенькое бронзовое кольцо старшины.
Тот поглядел на правую руку и, словно впервые увидев кольцо, начал вертеть его пальцами левой руки.
– Моя жена, как и я, простой человек, – смущаясь, ответил воин. – Она обыкновенная торговка в районе Бакалейной площади, милорд.
– Выходит, что ваша супруга всегда общается с людьми, а я не поверю, что люди не судачат о чем-либо и не сплетничают, покупая продукты пропитания. А также отказываюсь поверить в то, что она ничего вам не рассказывает, возвращаясь домой.
Старшина поднял на Сиара глаза, а после начал заглядывать ему за плечо. Герцог обернулся и увидел, что Лорис появился в проходе и медленно подошёл к алтарю, устремив свой взгляд вверх, как и т’Эр Поэль до этого. Тогда герцог перевел взгляд на старшину и у того, от пристального напора глаз герцога всё же дрогнуло дыхание, и он выпалил.
– Лорд-главнокомандующий, не сочтите меня сумасшедшим или, что ещё хуже, еретиком, но народ во всём винит чёрное колдовство.
Его голос был напуган, а рука задрожала. Старшина был слишком крепкой детиной, чтобы бояться каких-то сказок, а его громадные руки способны были убить кого-либо даже без помощи оружия. Однако сзади раздался смех, причем громкий, настолько громкий из-за акустики собора, что даже на миг перебил гул многотысячной толпы за вратами.
– Магия? – рассмеялся Лорис. – Чернь всё ещё в неё верит? И это в наш-то век? Сейчас многие умы бывшей империи – историки, философы, математики – все они приходят к выводу о том, что магии и божеств не существует. А что делают инженеры торговых городов? Они уже придумали механизмы, двигающие огромные телеги, они придумали оружие, стреляющее огнём и металлом. – Он указал рукой на солнцеликого Эйденгарда и в тот же миг, по великому совпадению, переставшего светиться лучами Солнца и погасшего, что ознаменовало окончательный заход светила. – И вот даже Его время ушло.
Старшина испугано посмотрел на Лориса и прошептал молитву под нос.
– Ничего, – сказал Сиар, взяв за плечо воина, – дальше, я думаю, дойду и сам. А вы же, вместе с т’Эр Райтером – можете подождать меня за собором и ждать, когда процессия закончится, – теперь он обернулся к молодому рыцарю, – а ты, вместо пустых теологических споров, лучше бы выполнял приказ и находился там, где тебе положено было быть, мой дорогой друг.
Лорис ухмыльнулся и, отдав салют, развернувшись, побрел к противоположному выходу. Старшина, оглядев Сиара, поклонился ему и побежал вслед за развивающимся бронзовым плащом юного гвардейца. После того как они скрылись, т’Эр Поэль прислушался к гулу толпы, но ничего не смог разобрать. Сделав глубокий вздох, Сиар отворил створку ворот, и свет уже зажжённых факелов ударил ему в лицо.
На улице уже успело стемнеть, поэтому народ, собравшийся на площади, не сразу обратил внимание на герцога, а как только увидел его, то лишь малая его часть поприветствовала т’Эр Поэля возгласами, либо ленивыми хлопками. Свет же был в основном сосредоточен перед ступенями собора, внизу которых стояли плотными рядами городские стражники, чуть позади них в свете огня мерцали бронзовые плащи королевских гвардейцев, которые обернувшись на герцога, кивнули ему.
На верхних ступенях был сооружен временный деревянный помост, ограждённый импровизированными колоннами, которые держали на себе настил, защищавший гостей, находящихся внутри от капризов погоды и камней, если бы те конечно и могли полететь в видных аристократов Насса. Перед помостом, почти у нижних ступеней, стоял пьедестал, окруженный городской стражей. Над этим пьедесталом, сделанном, скорее всего, из цельного куска мрамора, был собран ритуальный костёр, на вершине которого находилось, завернутое в плащаницу оранжевого цвета, тело епископа Эниадона.
Сиар обернулся к помосту и медленно начал направляться к нему. В свете факелов он стал различать лица многих собравшихся там людей. Безусловно, ему как одному из лордов-регентов было известно о том, кто именно соберётся на похоронах Эниадона. Первым делом в глаза бросался человек, облаченный в пурпурные одеяния и с короной Юга на голове – прекрасном артефакте Насса, короне, сделанной из белого золота и украшенной всеми драгоценными камнями, которые только знало человечество, отделанной снизу соболиным мехом из Хаандии. Этим человеком, сидящим на специальном кресле, ставшим суровой необходимостью после тяжелого ранения, и с полным безразличием, смотрящим на собравшихся вокруг него людей, был король Насса – Ксеон III Гулл. Сзади, державшись своими бледными руками за ручки кресла, стояла королева Алия Аматруд. Справа от неё, пятнадцатилетний принц Ксеон, которому через пару месяцев, предстояло короноваться и стать соправителем отца Ксеоном IV.
Уже позади них стояли скамьи, на которых располагались представители южного нобилитета и гости из соседних стран, прибывшие почтить память епископа. Сидел и почесывал бороду своей костлявой рукой, с красовавшимся на ней перстнем, похоже, с аметистом, ведь тот отдавал лиловым свечением, глава Регентного совета – канцлер Ганимедий. Рядом с ним сидели лорды-регенты короля – толстый казначей т’Эр Махлей, благородный, но скудоумный министр дорог и торговли Максий Дум’ан, даже женственный министр искусств граф т’Эр Бардей спрятал свою светлую шевелюру под черную феску и сменил свою вечно сияющую улыбку на кислую мину – а также и другие. А уже позади этих министров сидели гости столицы и приезжие, среди которых Сиар отметил присутствие своего кузена Пария т’Эр Поэля, который всё время пребывания Сиара в столице управлял герцогством их общих предков.
И только когда Сиар подошёл к ним вплотную он понял, что все их взгляды – за исключением глаз короля, которые он не мог поднять на герцога, в силу своего приобретенного слабоумия, и Алии, которая всегда отводила взгляд своих голубых глаз от т’Эр Поэля – направлены на него. Кто-то из гостей кивнул головой, либо мимолетно улыбнулся в знак приветствия герцога, а кто-то, как Фларий Ганимедий, просто проигнорировали его присутствие, ограничившись лишь только презрительным взглядом.
Однако стоять Сиару долго и неловко не пришлось. Откуда не возьмись, на сцене помоста, появился тучный и седовласый глашатай Марций. Его пышное тело и возраст легко компенсировались мощными легкими и прекрасной дикцией, которой позавидовали бы многие ораторы со всех концов Континента. Марций, ковыляя из стороны в сторону, всё же, каким-то чудесным образом, оказался возле Сиара, поднял его руку, казавшуюся в сравнении с рукой старца тоненькой соломинкой, и обернул герцога к толпе.
– Дорогие друзья, а вот и он. Тот человек, который нашёл время на почтение памяти нашего любимого епископа Эниадона. Тот человек, который знал его, не как первого священнослужителя Эйденгарда в Нассе, а как простого человека, в беседе с которым, он именовал его не иначе как Миллай. Друг и соратник, помощник и советчик, духовный сын своего приближенного к Богу отца. Лорд-регент, главнокомандующий, изгнавший суффанскую саранчу и тот, благодаря кому мы можем спать спокойно, не ведая ужасов войны и иных бедствий. Герцог прекрасной, но в то же время, жестокой земли, порождающей, таких же великих и жёстких лидеров как он, герцог Поэльский – Сиар!
Т’Эр Поэль не был особо любил пафосных речей, а потому поскорее избавился от хватки глашатая и поклонился, получив в ответ пару свистков и жидких аплодисментов, как среди толпы, так и седи гостей на помосте. Сиар обернулся к одному из стражников, чтобы тот позвал кого-либо из жрецов Эйденгарда и тот мигом испарился. Прочистив горло, Сиар медленно направился через помост к погребальному костру и, взобравшись на этот постамент, стал, как будто бы возвышаться над толпой. На него смотрели безразличные лица, полные грусти и печали. Они понимали, что сейчас сгорит целая эпоха. Эпоха, которая заботилась о них – о простых людях. Умер тот, кто кормил безработных, тот, кто строил сиротские дома, тот, кто обучал безграмотных письму и чтению, тот, кто настаивал на том, что медицинская помощь нужна каждому. И ни люди, ни Сиар, точно не могли сказать, будет ли всё это продолжено или сгорит вечным пламенем вместе с епископом.
