Северус не один вечер меряет лабораторию широкими шагами, размышляя над дилеммой. Люпин все-таки не стал прятаться в песок и нанес ответный визит – чары они перенастраивали молча. Северус – на защите дома, Люпин – на медальоне. Хотя зельевар уже десять раз успел пожалеть о том, что решил превратить безделушку в порт-ключ и предоставить оборотню доступ в свой дом. Зачем, Мерлина ради? Только ли из-за того, что он хотел поблагодарить его за помощь в Целле или он, сам того не осознавая, хочет сделать шаг ему навстречу? Этого он не знает. Он даже не задумывался о Люпине в подобной роли – влюбленный оборотень – курам на смех! Да еще и влюбленный в неудачника Северуса – грубого, ехидного, уродливого Сопливуса. Хороша же пара из них получится! Мерлин, о чем он думает? Стоит перестать быть поверхностным и попробовать копнуть глубже. Наверняка катализатором стало чувство вины – Люпин позволял Блэку и Поттеру творить непотребства в отношении слизеринца, и теперь он об этом жалеет. Жалеет так сильно, что готов грудью защищать зельевара во что бы то ни было. А не поздновато ли? Возможно, если бы Люпин хоть раз остановил своих дружков, Северус бы теперь иначе к нему относился, но вместо этого оборотень чуть его не убил, когда обратился. Да уж, с причинами и следствиями здесь полный кавардак… И все-таки – почему сейчас? Только ли из-за свадьбы Малфоя и Блэка или этому были и другие причины? Подумать об этом стоит, но в первую очередь – определиться, что же Северус сам должен чувствовать по этому поводу? Что он должен Ремусу ответить? И должен ли? Вопреки опасениям Люпина, смеяться он над ним не станет, но и как-то по-другому отреагировать пока не может. Перспектива начать отношения с оборотнем его ничуть не прельщает, но и отмахнуться от этой идеи он почему-то не может. Еще год назад он сделал бы это не задумываясь, а теперь… Теперь он знает, что Люпин мучился долгие годы исключительно по его вине, и не может это игнорировать.

Разобраться в мешанине этих чувств и эмоций, как ни странно, помогает Блэк. Перед первым весенним полнолунием, которое Люпин собирается провести в подвале своего дома, Северус ужинает с Люциусом в мэноре. Пес занят в своем агентстве, и они оба не ждут, что тот составит им компанию на поздней трапезе. Но Блэк является – подобно вихрю – взбудораженный, слегка озлобленный и на взводе. Люциус предлагает ему присоединиться, но Блэк только злобно фыркает в ответ.

– Уволь, Малфой. На сегодня с меня хватит общества чертовых занудных выскочек, мнящих себя пупом земли или непревзойденными гениями зельеварения! – он стремительно пересекает столовую и скрывается в смежном коридоре, ведущем к галерее. – Приятно подавиться!

Люциус с зельеваром только недоуменно переглядываются, а потом Северус не может не съязвить.

– И чего ты хотел добиться этим приглашением? Действительно хотел посмотреть, как бы мы давились каждым куском и упражнялись в остроумии? И меня уволь, Люциус, не испортить себе аппетит в его присутствии можешь только ты.

– А мне вот интересно, Северус, – задумчиво тянет Малфой. – Вы действительно насколько сильно ненавидите друг друга? К Люпину ты относишься достаточно ровно, а Блэк всегда вызывает у тебя гнев. Что между вами такого произошло? Неужто это все еще отголоски школьной неприязни?

– А ты, похоже, забыл, что было в школе, – Северус хмыкает и начинает раздражаться. Малфой был старше и не видел полной картины их отношений в Хогвартсе, но и того, что он знал, должно было быть достаточным, чтобы не спрашивать.

– Не думаю, что то, что ты мне рассказывал и чему я был свидетелем, должно настолько влиять на ваше отношение друг к другу сейчас, – помедлив отвечает друг и начинает рассуждать. – Помнится, в то время ты одинаково ненавидел и Блэка, и Поттера, Петтигрю презирал, а Люпина еще и боялся. Но сейчас ты с оборотнем чуть ли не в приятельских отношениях, а Пса до сих пор готов убить на месте. Что изменилось?

– Ничего, – отрезает Снейп. Знал бы Люциус, что именно на этот вопрос он еще не нашел ответа.

– Мне так не кажется. Наоборот, создается впечатление, что, опоив оборотня тем измененным зельем, ты получил над ним полный контроль, – усмехается Люциус. – Ты «приручил» его, если можно так выразиться. А вот для Блэка у тебя нет такого «ошейника».

– Не говори ерунды, – Северус начинает отпираться, но чувствует, что предположение друга не так далеко от правды. Что, если?..

– Отчего же? Всему должна быть причина, – Люциус смотрит на него с неподдельным интересом. – И мне очень хочется ее узнать.

– Я не собираюсь повторять то, что уже сказал и что ты и так прекрасно знаешь, – вот уж точно, не Малфою лезть между ним и Блэком – их собственные отношения далеко не идеальны, чтобы друг пытался примирить его с собственным мужем.

– Не хочешь говорить, можешь показать воспоминания, – предлагает Люциус, пожимая плечами. – Уверен, что смогу определить «переломный момент». Ты ведь наверняка не рассказывал мне о большей части их выходок…

– Даже не надейся, – отказывается Северус. – И спасибо, что все-таки испортил мне аппетит, напомнив об этом. Я бы отдал их тебе, только если бы ты собрался развестись с этой Псиной, но не ради сеанса психоанализа.

Северус поднимается на ноги, понимая, что действительно больше не сможет съесть ни кусочка из-за поднимающейся волны изжоги, и в сердцах проклинает Блэка – одним своим видом так легко вывести его из равновесия. Люциус пытается остановить друга, но тому уже нет никакого дела до деликатесов. Расстаются они без обиняков, но Северус прекрасно знает, что Малфой однажды вернется к этой теме, и тогда ему снова придется отпираться от вопросов, а пока…

Пока ему нужно ухватить это ощущение, вытащить на свет и определить – дать значение тому, что привело к такой разнице между восприятием Люпина сейчас и его – в Хогвартсе. Он что, простил его? Смирился? Решил игнорировать? Почему? Ведь вина оборотня меньше не стала, а Северус все равно не может больше на него злиться. И только потому, что стал виновен сам и теперь они «на одной стороне», или потому, что хочет увидеть оборотня с другой стороны? С той, которую он показывает сейчас. С той доброй, заботливой, отзывчивой стороны, которую зельевар определил, как влюбленность. Вот он и нашел ответ. Он хочет видеть влюбленного в него Люпина. Хочет узнать, что тот будет делать дальше. Хочет… почувствовать себя любимым?

***

Новое дело хорошо помогает Сириусу справиться с начавшимися кошмарами. Пережив шквал журналистского внимания, он отвлекается на расследование, почти забывает о пережитом стрессе и почти контролирует количество ненависти, что возникает в присутствии Малфоя. В общем, чувствует он себя почти как обычно. Но только днем – ночь начинает наполняться отголосками воспоминаний, от которых у Бродяги озноб, паника и болезненные судороги. В них – в холодном трюме старой баржи мертвое тело девочки на полу, а заржавевшая дверь открывается, в помещение заходит один из похитителей, и под его красной маской оказывается лицо Малфоя. А потом рождественский кошмар повторяется. И теперь под его спиной не мягкая постель мэнора, а занозистые доски, покрытые изморозью и кровью Греты. Теперь на лице Вуивра не страсть, не животная похоть и не злость – он равнодушен, отстранен и ни капли не жесток, причиняя знакомую боль. Весь акт проходит механически и без единого звука, как будто Малфой и на себя наложил силенцио. После его оргазма в щели пола начинает просачиваться ледяная вода с острым железистым привкусом, быстро поднимается и топит в себе три тела – уныло, бесконтрольно и беспощадно. И Сириус каждый раз просыпается, задыхаясь и паникуя. Привкус крови во рту – от прокушенной губы, но это ничуть не умаляет ужаса этого сновидения. Даже прекрасно помня, что Малфой на утро был не менее ошеломлен и разбит, чем он сам, это ничуть не делает сновидение менее реальным. Даже зная, что Сириус спас девочку, это не заставляет его горло болезненно сжиматься, а глаза наполняться слезами…

Его собственное подсознание играет с ним злую шутку. Его непокорная магия раздражает нервы и заставляет трястись от фантомного холода. Его чертова связь с Люциусом раз за разом возвращает его в кошмар насилия, заставляя переживать его снова и снова. И прокушенная губа, и сны – лишь один из симптомов. В одно утро Сириус обнаруживает полог над своей кроватью, покрытый инеем, и это заставляет его все-таки задуматься над последним предложением супруга. Возможно, именно заключение связи поможет ему избавиться от кошмаров, вернет покой душе и приведет в порядок магические потоки в его теле. Но одна только мысль об этом вызывает оторопь, отвращение и боль. Малфой, предлагая подобное, хотя бы задумался над тем, что даже с этой чертовой связью у Сириуса может просто не встать на него? Даже со всеми теми чувствами, что он испытывал к нему до заключения договора. Он – не наивный идиот, он – самонадеянный кретин, уверенный в собственной неотразимости. Мир Сириуса крутится не вокруг него, и Малфою придется очень постараться, чтобы найти способ попасть на «орбиту», максимально приближенную к Бродяге. А самому Блэку придется постараться справиться с этими кошмарами – хотя бы зельями. Или работой.