Глава 1. Вступление, ведение, контраданс
Подъездные дорожки были вычищены эльфами с самого утра. Ночью сильно вьюжило, и ветер намел небольшие курганы на месте цветников. Люциус рассматривает заснеженную идиллию, чуть прикрыв глаза от яркого блеска. Полуденное солнце так и не добралось до зенита – в этих широтах зима темная, и меняется она только с приходом февраля – ветер быстро расчищает небо и приносит с собой обманчивый запах скорой весны. Люциус умиротворенно вздыхает. Долгожданный выходной выдается солнечным, но сейчас ничто не заставит его покинуть кабинет с растопленным камином, потрепанным томиком Верлена и чашкой горячего чая. Этот перерыв он заслужил.
Ему хочется наконец вдохнуть полной грудью, не торопясь перевернуть эту страницу своей жизни и подвести небольшой итог. Недаром говорят: «только что-то потеряв, начинаешь это ценить», и ценность своей жизни Люциус всегда осознавал четко и ясно. Другое дело – жизнь на свободе. И он как никогда благодарен своему сыну за то, что вернул ему эту свободу. После смерти Нарциссы в конце войны, Драко остался под ненавязчивой опекой Северуса. А когда праздничные салюты отгремели, а личный состав Министерства Магии перестало трясти и лихорадить, сын взялся за освобождение отца. Старые связи обмельчали да и смотрели теперь с опаской, боясь праведного гнева только с виду лояльного нового министра. Поэтому действовать приходилось медленно и осторожно, выверяя каждый шаг. Люциус смог помочь только именами и скудной общей информацией о нужных людях, но и этого на первых порах хватило. Он прекрасно понимал, что поднимись шумиха, и выбраться будет гораздо сложнее. Должно было пройти хотя бы немного времени. Вот только время это проходило в Азкабане, и с каждым месяцем находиться там было все сложнее. Да, дементоры, в большинстве своем, оставили остров, но от этого тюрьма не стала пригодным для существования местом. Шесть лет, вырванные из жизни…
Люциус рассматривает свои ладони, испещренные линиями, и вспоминает лицо Драко, встречающего его на крыльце мэнора после освобождения. Аврорский эскорт был настолько любезен, доставляя его к порогу родного дома, что Люциус просто отмахнулся от них, как от назойливой мухи, вглядываясь в вытянувшуюся фигуру сына, заостренные скулы и серые глаза, не скрывающие волнение и радость. Это потом были робкие, но крепкие объятия, победная усмешка Северуса и темные залы с поскудневшей обстановкой, а тогда Люциус хватался только за одну мысль: сколько же времени он потерял. Он не видел, как повзрослел его сын, не видел, как постарели друзья, как весь магический мир шагнул в новую эпоху. Он не жалел о своих поступках, но как никогда ему было жаль времени, потраченного впустую. Даже несмотря на то, что одно стало следствием другого.
Эйфория от жизни на свободе прошла быстро. Вместо нее пришли злые пересуды по поводу его персоны, нескрываемые гневные реплики и ехидные шепотки за спиной. Вернулись воспоминания о его былых «заслугах», и полилась грязь из-под журналистского пера. Вернулись кошмары… А потом в этой разверзнувшейся геенне Люциус вдруг обнаружил за собой жгучую жажду деятельности, и не мог ей не откликнуться. Свой долг перед обществом он посчитал оплаченным, а, пожалев утраченного времени, эту жажду – вполне обоснованной. Ему вновь хотелось чувствовать себя живым. И еще раз доказать, что чувство собственного достоинства, амбициозность и ум в роду Малфоев неискоренимы никакими житейскими бурями. Люциус принялся восстанавливать свою репутацию. И сколько сил на это ушло, не знает никто, но именно в этой круговерти льстивых улыбок, высокомерной лжи, взяток, закулисных игр и тонкого расчета он чувствовал себя как никогда всесильным. Он чувствовал себя художником, скульптором, из-под чьих рук выходило невероятное творение себя самого. Полгода – и из куска грязной глины, охаянной последней дворовой шавкой, выросла фигура высокого статного мужчины, при взгляде на которую чувствовалась сила, власть и величие будущего шедевра. Да, образ был еще далек от совершенства, но стальной остов за резкими штрихами говорил о том, что над произведением будут трудиться до тех пор, пока окончательно не удовлетворятся. Люциус не просто восстанавливал свою репутацию, он действительно делал все, чтобы о нем вновь заговорили с уважением. Не благодаря былой славе знатного имени и не статусу-кво, а из-за поступков его – настоящего. И он шел к этому совершенству шаг за шагом. Легкими движениями очерчивал будущий контур и резко отсекал ненужное и лишнее. Добро люди забывают очень быстро, зато зло помнят очень долго и качественно. И он успешно «напоминал» о сделанном когда-то добре и торопился сделать новое. Чтобы больше никто и никогда не сомневался в его способности выбирать правильную сторону.
Люциус до сих пор не считает затею с Лордом ошибкой. Если бы тот не спятил, у них вполне могло бы получиться построить новый Магический мир. Но, выйдя из Азкабана, он с удивлением обнаружил, что у них это все-таки получилось. Да, без Повелителя, но то общество, что сейчас смотрело на него во все глаза, не во многом отличалось от окружения Упивающихся. Без налета варварской жесткости, но с куда более двуличными интриганами и лизоблюдами. Он почти умилился этой своре гиен в Министерстве, бьющую себя в грудь на предмет честности, неподкупности и лояльности, и с радостью бросился в драку. Это была его стихия, и он наслаждался всем, что мог и делал в этом новом мире.
Даже небольшой должок «Спасителю всея Британии» ничуть не оскорблял уязвленной гордости – гордился он за сына, потому что тот смог убедить «последнюю инстанцию» сыграть на руку им обоим. Он с неподдельным интересом наблюдал за непростыми отношениями Драко и Золотого мальчика и в который раз удивлялся, как он мог так много упустить. Поттера теперь можно было использовать не хуже Лорда – загвоздка только в том, что новоиспеченный мессия был обидчивым не к месту и упертым, похлеще Драко, но Люциус справился и с этим, заставив в очередной раз взглянуть на себя по-другому. Стоило только намекнуть, что в богатой и, хвала Мерлину, почти нетронутой аврорами библиотеке мэнора можно приоткрыть завесу над некими тайнами, и эта самая нетривиальная завеса может стать вполне материальной. Но Поттер оказался не так глуп и доверчив, как он помнил по школьным годам. На подначки не повелся и поблагодарил вполне честно за вытащенного из-за той пресловутой Завесы крестного. Люциус посчитал все долги между ними оплаченными, но бесхитростный гриффиндорец оказался не настолько малодушным и заявил, что бывший Пожиратель знает не все, и Поттер по-прежнему у него в долгу. А Люциусу, выяснившему историю пленения в Малфой-мэноре, даже как-то жалко стало спекулировать чувствами наивного парня. Хотя он уверен, что Блэк уже высказал ему все, что думает по поводу этого своеобразного «бартера».
Люциус усмехается, вспоминая события четырехмесячной давности, и просит эльфа принести бутылку хереса из дедовых запасов. Он не зря вспомнил о Блэке, но то, что он собирается провернуть слишком уж напоминает аферу, и убедить этого блохастого бывшего покойника в честности и бесхитростности своих намерений будет очень сложно. Но сложные и трудновыполнимые цели Люциус любит больше всего. И легкий ненавязчивый алкоголь вполне подойдет для тоста за его очередное «восшествие на престол» богемной жизни.
***
Эльфы боязливо морщатся и украдкой поглядывают на картину под тяжелой портьерой. Ткань чуть сдвинута сквозняком, но разбуженный персонаж, вопреки обыкновению, не торопится устраивать истерику, а сосредоточенно прислушивается к громким голосам в гостиной. Час назад этот дом посетил необычный гость, но не пробыл и двадцати минут, а после его ухода начались крики. И вот уже полчаса портрет старой женщины пытается выяснить цель визита одного из отпрысков благородного дома Малфоев к ее нерадивому сыну, который и после воскрешения недостоин им зваться.
– Разговор окончен, Гарри! Я не буду в этом участвовать!! – Сириус, подобно разъяренному гриму*, цедит так холодно и злобно, словно ему предложили зажарить и съесть зараз дюжину младенцев.
