– Хорошо, но я все-таки не должен был вмешиваться в ваши с отцом дела, – Драко фыркает и, кажется, обижается. – В свою защиту могу сказать, что у Поттера в этом плане тоже «рыльце в пушку».
– Гарри? Поясни, – Сириус прекрасно знает позицию крестника, но ему интересно, что все-таки между ним и Драко происходит.
– Он меня поддержал с идеей развести вас еще до свадьбы. И так же, как и я, собирался поискать подходящую женщину среди своих знакомых. А потом выяснилось, что он соврал, – он поджимает губы и отворачивается к искусственному окну на правой стене.
– Так ты поэтому на него обиделся? То-то он смурной ходит, – Бродяга смеется над услышанным – все это такая ерунда по сравнению. И она такая же милая, как и надутые губки племянника.
– Вам смешно? – Драко загорается так же быстро, как и Гарри – терпения у них личурки наплакали.
– Нет, что ты. Просто мне кажется неоднозначным то, что ты говоришь, – Сириус примирительно поднимает руки. – Как ты и сказал, он хотел тебя поддержать. А вот то, что соврал – это плохо, это я осуждаю.
Он продолжает веселиться и все-таки выводит Драко из себя.
– Интересно, что сказал бы отец по поводу моих действий, – цедит он сквозь зубы, хотя, наверняка, не посмеет этого сделать – Люциус будет далеко не рад.
– А ты не говори, – предлагает Бродяга. – Ему и со мной проблем хватает. На тебя я не сержусь, а если пообещаю обидеться на Гарри за ложь, то ты его простишь?
Мальчишка вспыхивает мучительно краской то ли гнева, то ли смущения, и вот почему Сириус находит ситуацию такой забавной – молодо, зелено.
– Все еще не смешно, Сириус.
– Да, но вы такие милые с Гарри. Вы ведь давно не враги, и не школьники, чтобы до сих пор задирать друг друга.
– Вы с отцом – тоже, – замечает Драко. – И с Северусом вы вдруг тоже не помирились.
– Тут другое, Дракон, – возражает Сириус и не дает племяннику закономерно возмутиться. – Вы с Гарри еще можете остановиться и не терять время на бессмысленную вражду. А для нас она стала частью жизни.
Племянник осекается, услышав ответ, и задумывается. А Сириус твердо уверен в том, что говорит – именно так все и есть. И если Гарри пытается хоть как-то исправить положение, то и Драко можно к этому подтолкнуть.
– Я не собираюсь читать тебе нотаций, – Бродяга легко поднимается на ноги. – Это только твоя жизнь и твои решения. Но если тебе понадобится совет или какая-нибудь помощь, то я обязательно тебе помогу. Без вранья.
Он улыбается и, дождавшись согласного кивка, покидает кабинет. Кажется, ему удалось достучаться до мальчишки. А Гарри… А с Гарри он тоже обязательно поговорит.
***
Ко Дню Влюбленных в его лавке тоже появляются новые покупатели – любители экзотики и расчувствовавшиеся старички, желающие поностальгировать вместе со своими половинками. А еще появляется Северус – и вот уж чего необычнее быть не может. Ремус удивленно взирает на переминающегося с ноги на ногу зельевара и сам отчего-то начинает нервничать. Взбудораженный Снейп – это более чем подозрительно. Особенно, когда тот так тщательно пытается это скрыть.
Люпин провожает последних посетителей, закрывает входную дверь на ключ и указывает зельевару на кресла. Кларисса перебирается со своего насеста на одну из спинок и всем своим видом показывает, что собирается внимательно слушать чужой разговор. А Северус и не возражает, на автомате достает угощение для птицы и крошит его в пальцах, отдавая по кусочку.
– Северус, что-то случилось? – осторожно спрашивает Ремус, прервав затянувшееся молчание, и то, как зельевар вздрагивает от его голоса, заставляет оборотня похолодеть.
– Случилось, – кивает зельевар, пристально смотрит ему в глаза и достает палочку. – Мне нужно, чтобы ты дал мне Нерушимый обет.
– Обет? Для чего? – это уже как никогда серьезно, и Снейп мог бы и не быть таким загадочным и рассказать все с начала.
– Ты, кажется, хотел благодарить меня за помощь с зельем, – Северус кривится, недовольно фыркает себе под нос и все-таки продолжает. – Я выяснил, что не так с тобой и с зельями, что ты принимаешь. И мне нужен Обет для того, чтобы ты ничего никому не рассказал о том, что узнаешь.
Ремус удивленно приподнимает брови и молчит, осознавая услышанное. Что может быть такого в этой информации? Что-то странное, незаконное, аморальное? Все вместе или же совершенно не то? Но оно, однозначно, связано с Северусом.
– Это как-то связано с твоей работой? – даже если он на это согласен, это не значит, что он даст Обет вслепую.
– Да, связано, – кивает зельевар, и весь его вид просто кричит о том, что ситуация более чем серьезная.
– Хорошо, тогда я согласен, – просто говорит Люпин. – Но ты же расскажешь мне все?
– У меня нет другого выбора, – а вот теперь Северус выглядит донельзя усталым, вымотанным и морально, и физически. Он немного расслабляется и прикрывает глаза. – Я не буду врать тебе, Люпин… Потому что, отчасти, то, что ты услышишь – противозаконно. Но я все равно прошу Обет.
– Северус, если это связано с тобой, то я, конечно же, согласен, – Ремус мягко улыбается, пытаясь его приободрить, но добивается ровно обратного эффекта – зельевар снова хмурится.
– Твоя «благотворительность», Люпин, мне порядком осточертела, – ехидничает он. – А скоро она станет совсем неуместна…
– Тогда начнем? – предлагает оборотень, понимая, что зельевар уже на пределе своей выдержки.
– Ты ничего никому никогда не расскажешь о том, что услышишь сегодня от меня, – Снейп формулирует обещание, а Ремус послушно его повторяет.
Магия следует за его словами, вьется по запястьям тонкими нитями, впитывается в кожу, слегка обжигая, и быстро исчезает, закрепив Обет.
– Теперь ты можешь рассказать, – предлагает Люпин и наполняет чашки горячим чаем с ароматом цитруса.
– Это я виноват в том, что ликантропные зелья тебе не помогали, – резко говорит Северус и внимательно следит за чужой реакцией.
А Ремус замирает с чашкой в руке и глубоко вздыхает. Он молчит, не зная, что сказать в ответ, но теперь становится понятно, зачем Снейпу понадобилось заставить его замолчать.
– Ты не выглядишь удивленным, – теперь очередь зельевара осторожничать – он совершенно справедливо боится того, что ему могут сказать в ответ. Или сделать.
– Ты знаешь… Я предполагал что-то подобное, – наконец поясняет Ремус, потому что так оно и было. – Я не сразу обратил внимание на «неполадки» с зельями – я тогда ушел в стаю, а там не всегда удавалось принимать ликантропное. Но там же я смог начать… «адаптироваться». А потом стало еще больше не до этого – война набирала обороты. Я мог только предполагать, кто мог ненавидеть меня достаточно сильно, чтобы каким-либо образом испортить зелья. Конечно, не сбрасывая со счетов и другие версии. Мне не удалось что-то выяснить, но мысли остались. Это было тогда, в Хогвартсе? Перед моим увольнением?
Снейп кивает в ответ и продолжает судорожно стискивать палочку в руках – с оборотня станется заболтать его, а потом ударить исподтишка. Уж на что тот способен, он знает еще с войны.
– Ты был очень зол на меня? Это стало мотивом? – Ремус вздыхает, откидывается на спинку кресла и не знает, как реагировать на признание. Даже если он предполагал такой исход, он отчего-то не может «полноценно» злиться на Северуса. Скорее, испытывает досаду, раздражение и боль. Или, по крайней мере, не до такой степени…
– Люпин, я банально забыл, что когда-то исправил твое зелье! – а вот теперь Снейп взрывается, не выдержав эмоционального давления. – Да, тогда я был очень зол, но это не давало мне права мучить тебя столько лет.
– Не давало. Как, например, мне и Мародерам никто не давал права мучить тебя в школьные годы, – Ремус передергивает, но он хочет найти достойный мотив чужим действиям.
– Дело не в этом, Люпин! Тогда мы были детьми, а я совершил это абсолютно сознательно, – и все-таки не похоже, чтобы зельевар так уж мучился угрызениями совести. Скорее, он чувствует себя обязанным перед ним, поэтому и пришел с «повинной».
