Северус ведь всегда его боялся. Только страх сквозил за презрением, пренебрежением и брезгливостью. Как в школьные годы, после того, как он раскрыл его тайну, так и в годы после: во время преподавания и во время войны – в короткие вынужденные встречи. И Ремус не может не понять этот страх. Оборотень – это правда ужасно. Даже среди разнообразия «особенностей» магических существ или магических «заболеваний». И он никогда не винил его за этот страх, как не винил и всех окружающих. Никогда не ненавидел и никогда не надеялся на понимание или принятие его сущности. Это – та данность, к которой он привык с самого детства, и не имел права требовать от других людей такой же привычки. Поэтому Мародеры стали для него манной небесной и Божьим благословением, а Северус… Северус был одним из многих, отличавшийся только своей индивидуальной «непереносимостью» ликантропии.
И все же он варил ему зелье. Противное, мерзкое на вкус, но самое действенное из всех возможных на земле. В чем заключался этот парадокс, зельевар, похоже, и сам не знал, но стремился разобраться. Впрочем, это никогда не мешало ему чувствовать превосходство над Люпином. В Хоге и почему-то сейчас – во второе полнолуние вместе. Ремус замечает знакомо вздернутый подбородок и начинает гадать: от чего же былой страх отступает? Только ли от того, что Северус уверен, что в силах приструнить опасного зверя своим зельем или от того, что знает, что его непременно спасут? Ремус был не так уверен в последнем, а первое… Первое всегда было его прерогативой. Но в чем же секрет этого чертового зелья, что непостижимым образом всегда помогает? Ремус не знает ответа, как и не знает, поделится ли зельевар информацией, если он спросит. Впрочем, спрашивать ему никто не запрещал.
Он знает, что Северус, скорее всего, расценит это, как попытку подлизаться, дать своеобразную «взятку», а не как искреннюю благодарность, коей она и является, но все равно пробует. Отлежавшись первую ночь после полнолуния и на безмерную радость отлично выспавшись, он начинает перерывать свою лавку – где-то когда-то ему на глаза попадалась каменная ступка с жерновом – один из незаменимых инструментов в зельеварении. А эта была еще и старинной, чуть ли не позапрошлого века, из редкой породы голубого гранита и раньше принадлежала не заурядному волшебнику, а умелому знахарю, так что находится в отличном рабочем состоянии. Продать такую вещь Ремус все равно бы смог только такому специалисту, как Северус, но не каждый из них был бы так придирчив, скрупулезен или педантичен, как тот. Ремус надеется, что хотя бы сам артефакт оценят, и не будут лишний раз напоминать о том, что Снейп уже давным-давно не принимает поздравлений с днем рождения ни от кого, включая Люциуса. Так что это именно не подарок, а благодарность. Поэтому он пишет короткую записку, в которой благодарит и спрашивает, может ли поинтересоваться результатами исследований.
Вместо ответа Северус приходит в лавку.
– Результаты еще не готовы, – он даже не возражает насчет чая, не обращая внимания на то, что Ремус накрывает маленький столик между кресел.
Он как обычно недоволен вниманием оборотня, даже если оно закономерно, а еще зачем-то прячет досаду за непроницаемой маской лица. Там есть что-то еще. Что-то, что Ремус заметил в прошлый раз, и теперь наблюдает снова. Но он не может ухватить ощущение за хвост, чтобы идентифицировать. Кажется, нужно попытаться снова, чтобы понять, что Северус скрывает от него.
– Я понимаю и не тороплю. Ты же знаешь, что для меня это – не праздное любопытство. Но я никогда бы не стал выпытывать или отвлекать тебя от исследования, – Люпин заверяет его со всей искренностью, на какую только способен, и снова встречает недоверчивый взгляд.
– Знаю, – немного помолчав, отвечает Снейп. – Я сообщу результаты, когда они будут.
Ремус кивает и собирается с духом. Он сейчас шагнет на тонкую корку льда, где каждое неосторожное движение будет чревато полным провалом.
– Северус, у меня есть кое-что для тебя…
Он достает из-под кресла припрятанную ранее коробку, ставит ее на столик и откидывает крышку.
– Боюсь, мне не убедить тебя в своих честных намерениях… – он тушуется, слабо улыбается и нервно сцепляет пальцы. – Но это – действительно всего лишь благодарность. За все, что ты для меня делаешь.
– Пытаешь сбыть мне свой старый хлам? – Снейп хмыкает, но все же достает ступку из коробки. Внимательно осматривает и водит палочкой над ней, считывая информацию о материале, условиях использования и владельцах.
– Я пытаюсь быть признательным, – твердо говорит Люпин и безропотно встречает чужой взгляд. – И это тебя ни к чему не обязывает.
– Смею надеяться, – отвечает зельевар и возвращает ступку на место. – Как и на то, что ты не обидишься, если я ее не возьму.
– Не обижусь, – Ремус позволяет себе улыбку, предвидя такой ответ. – Если не нравится, можешь выбрать, что хочешь. Или попросить, что хочешь.
– Уверен, Люпин, что сможешь выполнить то, что я хочу? – за скепсисом Северуса отчетливо слышна злорадная усмешка, и это вмиг возвращает их на третий курс Хогвартса.
– Уверен, – кивает оборотень, не поддаваясь на провокации.
– Хорошо. Тогда это я заберу, а о благодарностях поговорим позже, – и он не считает это наглостью – он сам назначает цену своим усилиям, и Люпин это знает.
– Договорились.
Они коротко прощаются, зельевар возвращается к себе, а Ремус снова устраивается в кресле. Все-таки, как бы зельевар ни отпирался, а их жизненные пути снова пересекаются. И что-то оборотню подсказывает, что больше они так просто не разойдутся. Хотя бы потому, что Сириус и Люциус тоже не смогут так просто оставить друг друга, а вместе с ними и их окружающие будут втянуты в круговорот вновь завертевшейся жизни.
И еще Ремусу очень интересно, в курсе ли Снейп того, что произошло на Рождество? Или Люциус все-таки ничего ему не рассказал? Настолько ли недоверительные между ними отношения? Все же ситуация довольно щекотливая, а с Северуса станется ни единым взглядом, ни жестом, ни словом не показать, что он оповещен о нынешнем положении дел. Как Северус к этому отнесется? Между ним и Сириусом всегда были непростые отношения. Они не выносили друг друга, но Ремус уверен, что ни один из них не был бы искренне рад боли самонареченного врага. Все это – вопросы без ответов – он спросит об этом сам, потому что Бродяга не хотел кого-либо в это посвящать, и пока Северус не покажет, что проинформирован, Люпин не поднимет болезненную тему. Все это так непросто…
***
Вязкая мутная пелена перед глазами рассеивается достаточно быстро. Он обнаруживает себя в коридоре Больничного крыла Хогвартса, залитого тусклым светом. Позади раздается шорох, и он быстро оборачивается, узнает Грейнджер и тихо выдыхает. Кажется, это будет непростое воспоминание…
Гриффиндорка одета в школьную форму. По виду она – на старшем курсе обучения, а это уже выглядит совершенно однозначно: в то сложное время ничего хорошего ждать не приходилось. Но все-таки, что ее сюда привело? Она замирает на пороге у входа в палаты, нервно прикусывает губу и делает глубокий вдох, а шагнув следом за ней, Драко тут же понимает, какое воспоминание Гермиона ему дала. Понимает сразу же, как только за одной из ширм обнаруживает собственное бессознательное тело. Шестой курс, сломанный туалет и неожиданная сектумсемпра от Поттера. И он бы ни за что по собственной воле не стал бы вспоминать об этом случае, но теперь придется. Теперь, когда у него есть возможность узнать реакцию Золотого мальчика на произошедшее – ведь наверняка за этим Грейнджер его сюда и притащила.
Собственный срыв помнится урывками, неясно и скомкано – он был на пределе своих сил, которых не хватало даже на четкую фиксацию поступков. Своих или чужих. Он помнит чудовищное давление, страх, сводящий каждую секунду с ума, и совершенную беспомощность перед своей неминуемой судьбой. Срыв был настолько легко прогнозируемым, что не вызвал никакого удивления. Драко, разве что, не был готов к его последствиям, и уж точно не к тому, что его свидетелем станет Поттер. А тот – как всегда невовремя, как всегда не к месту. И особенно, в этот раз. И Драко срывается на нем – хоть как-то выместить свои эмоции, хоть как-то объяснить тупому гриффиндорцу, что если бы не тот, то вся их жизнь была бы абсолютно другой. А Поттер, вместо того, чтобы слушать, бросает в ответ заклинание, которого не должен знать, и снова, и снова поступает по-своему.
