– Боюсь, это уже не поможет, – он подносит чай ко рту и спокойно глотает горячую терпкость. Сейчас они оба выдохнут, и он начнет заново. – Сириус не захотел со мной говорить, поэтому я прошу тебя – хотя бы выслушай.

– Только если ты не будешь оправдываться, – криво усмехается Люпин, и Люциус понимает, что оборотень не встанет на его сторону. Хотя то, что он без сомнений остается на стороне Пса, тоже можно использовать.

– Не буду. Это – действие магической связи, и то, что я ему поддался – полностью моя вина.

– И ты в этом раскаиваешься? – вот оно, то, о чем Люциус действительно жалеет. Но о раскаянии речь пока не идет.

– С той же силой, с какой Сириус никогда в это не поверит, – он не врет, скорее лукавит и переиначивает. Словесная софистика – это его конек.

– Было бы желание, – хмыкает оборотень, и это дает понять, что Люпин готов ему помочь. Люциус почти в этом уверен.

– Именно поэтому я здесь, – он добавляет горечь в голос. Не жалостливые интонации, которым и сам бы не поверил, а то раскаяние, которого жаждет Люпин. Люпин бы в конце концов простил, оказавшись на месте друга, Блэк – никогда. Они оба слишком хорошо это понимают.

– И что ты хочешь от меня услышать? Каким образом лучше всего подмазаться к Сириусу? У тебя достаточно богатая фантазия для этого, – с чего вдруг Люциус всегда считал Люпина добросердечным и мягкотелым? Жалости в нем чуть больше, чем в Блэке.

– Я же сказал, что он не дает мне и шанса.

– Тогда попытайся снова, – Ремус вдруг чуть наклоняется вперед и внимательно смотрит ему в глаза. – Пытайся снова, и снова, и снова. Дар убеждения у тебя все еще есть.

А Малфой прекрасно об этом помнит, но если он начнет напирать, то Блэк вспылит, закатит скандал и опять закроется от него. И так будет происходить каждый раз. И сколько бы Люциус ни пытался, он все равно сдастся первым. Он это знает.

Ремус замолкает, кидает еще один изучающий взгляд и неровно дышит, отставляя свою чашку и сцепляя пальцы на коленях.

– Дай ему время… – немного нервно говорит он. – Не трогай его хотя бы еще несколько дней. Вам обоим нужно все это осознать и переосмыслить. До принятия еще очень далеко, и тебе придется очень постараться, чтобы сократить это расстояние.

Его голос тих, устал, под глазами залегли тени. Если бы Блэк хотел убить своего нерадивого мужа, то друг обязательно бы ему в этом помог, но прямо сейчас оборотень уже оставил эту идею.

– Он обязательно тебе отомстит, – Ремус отвечает откровенностью на откровенность. – Подумай над тем, как именно ты примешь эту месть. И не ошибись с реакцией. Возможно, это поможет тебе пробиться к нему.

А вот это очень дельный совет. Люциус так далеко еще не загадывал, а Люпин указывает ему на отличный шанс сдвинуть положение с мертвой точки.

– И ты, конечно же, помнишь, что Сириус непредсказуем, поэтому это я тебя прошу, – а вот теперь усмешка оборотня кажется подбадривающей. – Не наломай дров, Люциус. Снова.

– Постараюсь, – кивает Малфой и прикрывает веки. – Спасибо, Ремус.

И благодарить есть за что – рядом с относительно спокойным и уравновешенным оборотнем он неожиданно приходит в себя и успокаивается. Северус бы глумился, плевался и обвинял Блэка – был пристрастен – а Люпин старается понять обе стороны, при этом и не думая пересекать черту собственного мнения. И ведь понимает-таки. Почему Люциус вспоминает о таком полезном союзнике только когда припечет?

– А можно я еще побуду наглым и спрошу, что бы из твоей лавки обязательно понравилось Сириусу? – Малфой улыбается, зная, что переходит границы. Как такта – по отношению к Люпину-другу, так и по отношению к собственному эго.

– А можно я напомню тебе, что ты плохо стараешься узнать своего мужа, чтобы иметь возможность выбирать самому? – улыбается Ремус точно так же. Теперь уже по-настоящему и искренне по-доброму. Его сердце завоевать в разы проще.

– Я обещаю, что попытаюсь снова, – отвечает Люциус, обобщая и подытоживая их разговор. Он действительно это сделает.

– Хорошо. А я обязательно передам ему что-нибудь от твоего имени, – обещает Люпин, все-таки протягивая соломинку утопающему.

И это действительно так обнадеживает. Так поднимает его дух, что Люциус вдруг обнаруживает в себе где-то ранее запрятанный запас сил для нового покорения Сириуса Блэка. А еще обнаруживает уверенность. Уверенность в том, что обязательно вернет все на свои места.

***

На свой страх и риск Северус решает не пить зелье для сна без сновидений после нападения Люпина. Он прекрасно знает, что подсознание устроит ему встряску кошмаром с участием оборотня, но чем черт не шутит? Вдруг в этот раз пронесет? Вдруг он все-таки поверит, что сколько бы Люпин ни угрожал ему, всегда найдутся люди, которые его остановят? Может, он все-таки переберется через этот чертов Рубикон и сможет наконец воспринимать оборотня без преувеличенного страха? В конце концов, это уже напоминает какую-то дикую смесь сублимации и Стокгольмского синдрома. Хватит. Пора взять себя в руки. И наконец принять тот факт, что Люпин большую часть своей жизни – человек, а не оборотень. Обычный человек, который что-то может забыть. Например, выпить ликантропное зелье… Черта с два! Это не оборотень, это старый маразматик со склерозом! Забыл он, видите ли! Тогда Северус напомнит. И так, что у Люпина выбора не останется – он сам приготовит ему зелье, а заодно и проверит, насколько правдивы речи Поттера и самого оборотня об аллергии. Вот в нее он не верит ни на гран – какую бы гадость Люпин ни глотал, а Министерские составы выверены Снейпом до сотых долей унций. А уж их действие до, во время и после употребления и вовсе изучены целым штатом зельеваров, колдомедиков, аналитиков и научных светил. Оборотень и тут умудряется выделяться!

Накануне рождественского бала он подбирает ингредиенты, проверяет состав и выпытывает все, что Люпин может вспомнить о том, что, когда, где и сколько принимал и принимает. Есть предположение, что эффект либо уже возник, либо возникает во взаимодействии с отдельным веществом или их группой. Как исследователю, Северусу необходимо в этом разобраться, потому что, где есть один, там может оказаться и второй «аллергик», а это совершенно другой коленкор.

Привычным жестом он выгоняет ворону из лаборатории, сжалившись, все-таки позволяет забрать оторванную от рубашки пуговицу, решив поменять весь комплект, и решительно пресекает все попытки изучить поближе его маску для маскарада в мэноре – доктор Чума – Люциус будет в восторге.

Вот только в восторге друг очень недолго – его мужа перехватывает разодетая «павлиниха», и Люциус начинает шипеть с придыханием. Воздух над ним дрожит в магическом мареве, пальцы грозят превратить бокал шампанского в стеклянный порошок, а глаза – выжечь дыру в наглом подстрекателе. Снейп может Люциуса понять – убить Пса ему хотелось и за меньшее, а тут – прилюдный флирт, непрозрачный намек на адюльтер и демонстративное высмеивание чужих стараний. Кто угодно бы взбесился. Вот только, до какой степени? Разве Люциус должен так ярко, так быстро и так сильно на это реагировать? Даже с учетом влияния незавершенного процесса становления магической связи. Даже с учетом того, что выдержка Люциусу изменяет настолько же редко, насколько часто Северус искренне улыбается – явление такое же исключительное, как и нетривиальное. Но точно так же Северус был уверен, что друг добьется своего любым путем. Избавится от этой «обязанности» и даже получит удовольствие в процессе.

А что, если… А что, если зельевару ему помочь? Раз на друга это так сильно давит, что заставляет из последних сил держать магию под контролем и сохранять целостность внутреннего и внешнего миров. Раз уж все-таки хваленая выдержка дает сбой, и Люциус настолько взбешен, как никогда не был взбешен перед Лордом, то может быть, стоит помочь ему успокоиться? Ведь чем дольше Северус наблюдает голодное хищное кружение Люциуса по залу, ровно в обратную сторону движению мужа, тем больше убеждается, что нужно принимать меры прямо сейчас. Ведь все, что ему нужно – отойти в незаметный коридор, теряющийся за галереей, и вызвать собственного домовика.