Его разъедает злость. Словно кислотой вытравливает все связные мысли, и ни о чем, кроме подлой лжи он думать не может. Мерлин! Он ведь мог и не обещать ничего про эту свою мнимую кандидатку. Мог ведь просто самоустраниться – да, Драко бы тоже злился, но в конце концов, может быть и принял бы его решение. Но нет, Поттер нагло притворился и соврал, что полностью на стороне Драко. Встречался с ним, обсуждал их планы, что-то предлагал, а все оказалось фикцией. И теперь понятно, за что именно Поттер просил прощения на свадьбе. Лицемер и двуличная скотина!

Вот только какую цель он преследовал этим обманом? Когда злость понемногу выкипает и уменьшается, Драко начинает задаваться этим вопросом. Зачем нужно было врать? Втереться в доверие, чтобы лишний раз не спорить? Не портить отношения, опять разделившись на два лагеря: согласных и не согласных? А с каких это пор Золотой мальчик хочет наладить с ним отношения? Вот с этого и надо было начинать. Поттер не раз уже подкатывал к нему с предложением мировой – начиная с Дня Победы и заканчивая свадьбой. Но зачем это ему? Когда его мнение о слизеринце поменялось так кардинально? Он же не хочет с ним… кх-м, «подружиться»? Малфой не знает, как назвать это чувство. Не знает, как еще реагировать на поступки гриффиндорца, кроме как привычно недолюбливать и презирать. А какого отношения он хотел, когда они столько лет относились друг к другу абсолютно однозначно? С первой встречи у «Мадам Малкин», – но когда оно изменилось?

И на этот вопрос Драко не знает ответа. Не знает, когда Булстроуд научилась перешептываться с Грейнджер, а Забини – подтрунивать над Поттером вовсе не злобно. А в ответ получать не оскорбления и пожелания провалиться где-нибудь по пути в ад, а точно такие же хитрые улыбки и неядовитые подначки.

Просто они выросли, и Драко не успевает привыкать к тому, что его теперь не проклинают в след бывшие сокурсники. Злость внутри него выгорает дотла, и теперь он может относительно спокойно обсуждать это со своими друзьями.

– Так значит, он тебе соврал? – Милли задумчиво улыбается, потягивая молочный коктейль из высокого бокала. – И почему же? Значит, он не был против свадьбы твоего отца и Блэка?

– Значит, хотел проконтролировать, что ты будешь делать и вовремя вмешаться, если свадьба будет под угрозой? – подхватывает Блейз, подмигивает милой официантке, что их обслуживает, и переводит взгляд на Драко.

– И для чего? – из уст друзей предположения выглядят вполне обоснованно и четко, хотя и все равно не слишком правдоподобно для Драко. – Поттер не настолько изощрен, чтобы гадить мне специально. Месть?

– Уверена, что поводов для мести было очень много. Но он не кажется настолько мелочным, чтобы вспоминать школьную вражду через столько лет, – хмыкает Булстроуд.

– Вот-вот. Может, было что-то недавно? – снова вторит ей Забини.

– Ничего, – четко отвечает Драко. А вот о мести он сразу и не подумал. Просто потому что уверен, что не за что. Да и Поттер точно не стал бы мстить, разыграв такую многоходовую партию.

– Тогда… – Миллисент закусывает губу и хитро смотрит на друга, выдвигая еще одну теорию. – Он хочет привлечь твое внимание?

– Чушь, – отрицает Малфой, отметая идею, как не состоятельную.

– Отчего же? – улыбается Блейз. – Вспомни Хог. Как только вы встречались, вас невозможно было оттащить друг от друга. Может, он по тебе банально скучает. По тебе и тем временам.

– Если так, то он давно бы меня уже заавадил, – опять не соглашается Драко, но внутри все переворачивается. Поттер? Скучает? По нему?

– Почему бы тебе его самого не спросить? А заодно и нас не мучить предположениями, – девушка смеется и поглядывает в окно – на оживленную улицу в ярких красках разноцветных мантий, новогодних украшений и снега. – Хоть прямо сейчас.

Она машет рукой, и совсем скоро над дверью кафе звенит колокольчик. Поттер в компании Грейнджер, Лавгуд и смутно знакомого молодого мужчины приближается к их столику.

– Добрый день. Присоединитесь к нам? – приветливо улыбается Милли сконфуженным гриффиндорцам, и Драко хочется проклясть ее на месте.

– Если позволите, – Гермиона повторяет ее улыбку не очень достоверно, но их спутник, оказавшийся Виктором Крамом, ничего не замечает.

Лавгуд уходит к кассе, отрешенно бросив, что пришла только за кофе на вынос, Грейнджер с Крамом присаживаются, а Поттер остается стоять, покаянно рассматривая блондинистую макушку.

– Драко… Мы можем поговорить? – сдавленно просит он, и Малфой поднимается на ноги.

– Отчего же нет? – он бросает на него обещающий скорую расправу взгляд и кивает друзьям. – Увидимся.

Драко выходит из кафе, Поттер что-то бормочет насчет парка поблизости, и Малфой соглашается аппарировать. Они выбирают одинокую лавочку за кустами – большинство волшебников на катке в центре парка, и здесь не так много прохожих, чтобы им помешать.

– Говори, Поттер, – Драко смотрит в ясное небо над головой. Дыхание вырывается облачком пара, и он представляет, что вместе с выдохом избавляется от лишнего гнева, появившегося от одного только вида этого «героя».

– Мне жаль…

– Это я уже слышал. Что-то еще? – Малфой действительно не хочет его видеть. Ни сейчас, ни в ближайшее время. И одновременно хочет наорать на него, выместив вполне логичную обиду и претензии, и послать к Мерлиновой бабушке.

– Знаю, ты злишься. Но просто выслушай, – Поттер, до этого изображавший из себя нагадившего в неположенном месте щеночка, вдруг отбрасывает сантименты и говорит строго и отрывисто. – Тебе не нужны мои оправдания, тогда слушай мотивы. Я соврал тебе, потому что…

Договорить он не успевает – из кустов доносится громкий крик, и через секунду их обстреливают снежками. Дюжина дошколят, ведущая битву между собой, втягивает в нее всех прохожих и хаотично перемещается по парку, то обрастая новыми участниками, то теряя таковых.

Поттер смеется, отряхивается от снега, бросает несколько снежков в ответ и торопливо прикрывает Драко, который дергается, отплевывается от попавшего в рот снега, рычит и порывается уйти со скамейки. Но Поттер не пускает, обороняется и вовремя ловит чужие руки, которые хватаются за палочку. Наконец, схватка перемещается на аллею, а потом исчезает за деревьями. Поттер, раскрасневшийся, улыбающийся, уже совершенно забыл, о чем хотел поговорить, смотрит бесхитростно, а в глазах – детская радость нехитрой забаве. И только наткнувшись на полыхающий взгляд напротив, начинает приходить в себя.

– Так вот… Малфой, я…

– Достаточно, Поттер, – перебивает Драко. Он снова взбешен, снова готов проклинать чертова Золотого мальчика и снова готов на все что угодно, чтобы его никогда не было в его жизни. – Ты должен мне желание за пари. И я желаю, чтобы ты больше никогда не попадался мне на глаза.

Поттер несколько секунд молчит, сцепив зубы. Взгляд становится нечитаемым, а руки в теплых перчатках сами собой сжимаются в кулаки.

– Клясться? Ты же мне теперь ни за что не поверишь, – а голос глух и отрывист.

– Обойдусь. Не исполнишь – расскажу о твоем вранье Блэку. Может, хоть ему тебе будет стыдно смотреть в глаза, – отвечает Драко.

Он встает, отряхивает мантию от налипшего снега и размышляет над тем, чтобы еще немного полюбоваться на потупившегося гриффиндорца, но все-таки уходит. Пусть. Пусть Золотой мальчик краснеет, кусает губы, посыпает голову пеплом, кается и ноет где-нибудь в другом месте. Где-нибудь, где Драко никогда не будет его видеть. Он надоел ему до чертиков еще в школе, и его к нему отношение с той самой школы не изменилось. Герой, национальная знаменитость, бедная сиротка, которую все жалели, маг, уничтоживший «великое зло», и надменный глупец, который абсолютно не умеет разбираться в людях. Который не имеет понятия, кому стоит пожать руку и как завести полезное знакомство. Чертов идиот, который уже больше десяти лет не покидает его голову.

***

Сириусу хочется побиться головой об стену в отчаянии – чертов Малфой начинает ему сниться. Точнее, это тот призрачный образ, нашептывавший непристойности на ухо, обретает его лицо. Его очертания, его тело, его губы и прикосновения. Сириус силой вытаскивает себя из беспорядочных, откровенных сцен, пока действие на них не успевает дойти до самого страшного. Честно, лучше бы Малфой был в них Пожирателем, а не демоном-искусителем, который нежен, внимателен, заботлив и так искусно делает массаж спины, что Сириус стонет надсадно в голос и опять, и опять просыпается с эрекцией. Черт бы его побрал! Так было бы честнее. Без искусственной связи, которая и заставляет их чувствовать себя влюбленными подростками. Да, они оба прекрасно осознают, что все это напускное, что стоит им переспать, и чувства улягутся, постепенно исчезнут, они снова станут самими собой. Но только одна мысль о сексе с Малфоем вызывает у Сириуса приступ тошноты. Он врет себе, что от отвращения, а не от страха. Бояться великого Вуивра можно было на первом курсе, еще не разобравшись что к чему, а вот восхищаться и быть пойманным на этом восхищении никак нельзя. Малфой ведь с той поры нисколько не изменился. Это Сириус теперь может признать, что восхищение питало зависть, а та, в свою очередь, грубость – ярость, хамство, нежность… И так по кругу. Пока он в конце концов не смирился с тем, что никогда не сможет относиться к слизеринцу равнодушно. Ко всем им. Но это не значит, что он поддастся на чьи-либо уговоры и на что-нибудь согласится. Он и так делает для Малфоя гораздо больше, чем тот заслуживает. Секс – это уже перебор. У него вполне хватит выдержки перетерпеть еще несколько месяцев, пока поток магии не иссякнет, а гормоны не придут в норму. Сириус внял словам Малфоя и прочел несколько книг на тему, да и разговор с пропавшим мужем внес недостающие детали – теперь Бродяга знает, что все поправимо, нужно просто потерпеть. И не думать о том, сколько времени понадобится связи, чтобы сформироваться без рекомендуемого «стимула».