И ему и правда скучно – ровно до того момента, как приходит Малфой, а приходит он теперь каждый день. Все такой же настырный, и нередко такие визиты заканчиваются полусерьезными ссорами, но, по большей части, Драко спокоен, но требователен. Он обсуждает с Милли детские вещи, соглашается с тем, что первое время ребенок может оставаться на Гриммо, и только потом они решат, где и как будут жить, сам берется за обустройство детской и игнорирует подтрунивания Сириуса, скооперировавшись с оборотнем. Гарри не может поверить в то, что видит. Да, Драко мог быть целеустремленным и деятельным, но воочию Поттер видел это слишком редко, чтобы привыкнуть. Подобный настрой его поражает и, отчасти, смущает – он так долго добивался хотя бы прощения за былые грехи, а теперь Малфой сам ведет себя так, как будто ничего между ними такого не было. Или было, но он успешно это пережил и не собирается вспоминать. Он все еще дергается, немного преувеличенно волнуется и часто ворчит на Гарри, но тот не может не признать, что слизеринец становится мягче с каждым днем. Увереннее, внимательнее, обходительнее и ласковее. Он постепенно привыкает, и наверное, таким бы и был, если бы с самого начала согласился принять чувства Гарри. В начале им все равно было бы сложно.
Поттер не может не радоваться изменившемуся положению дел – сердце заходится не только от аритмии, но и от удовольствия – Драко заботится о нем. Но и не может не огорчаться – как только налаживается одна сторона его жизни, другая начинает портиться. Начинает с Клариссы – их любимой вороны, хитрой, умной, обаятельной проказницы и полноценного члена семьи, и продолжает на Сириусе – только-только им показалось, что Люциус попытался помириться, как все закончилось грандиозным скандалом. Бродяга, конечно же, молчит о подробностях, но по его виду легко читается степень серьезности очередных проблем с мужем. По нему действительно видно, как магическая связь протестует против такого обращения с собой. За Сириуса тоже больно. А потом становится просто больно, и Гарри опять жалеет, что поддался на уговоры Файри и остальных о «командировке». С каждым днем, проведенным дома, ему не просто скучно, ему становится хуже, как будто это работа была его источником сил и здоровья. Гарри быстро слабеет, мучается уже не утихающей болью, резями, тошнотой, отеками. Носит очки на несколько диоптрий больше, несколько раз падает в обморок и все чаще не может управлять своей магией. Он старается изо всех сил, не унывать, чаще улыбаться и не концентрироваться на отрицательных ощущениях – ему все помогают, о нем все заботятся и за него все переживают. И он не может не оправдать их надежд – ради своего ребенка, ради самого себя и ради всех своих близких людей.
***
Ему все-таки удается убедить Поттера впустить его обратно в свою жизнь. Удается заставить поверить себе, даже если сам немного привирает – извинения он все еще считает лишними, но иногда проще согласиться, чем переспорить. Поттер все равно никогда не осознает, через какой Ад прошел Драко, принимая это решение. Но у Золотого мальчика свой Ад. Тот, который растет с каждым днем, вытягивает из него силы и причиняет боль. Но для него он – желанный, а Драко никогда бы не хотел, чтобы тот проходит через что-то подобное. Даже если в конце это окажется его ребенком.
Поттера жалко до нервной дрожи и кома в горле – после двадцатой недели симптомы будут только набирать обороты, а Файри весьма вовремя с этим «отстранением». Гарри нужно есть, спать и принимать зелья. А не работать, переругиваться с Драко и волноваться то о Сириусе, то о Ремусе, то, вообще, о Люциусе. Ему нужно волноваться о малыше, выполнять все требования Софии, Муна и Северуса, а не падать в обморок и не расстраиваться из-за неработающих заклинаний. И Драко помогает ему «расставить приоритеты» – когда напором, силой убеждения, а когда только лаской, неприкрытой заботой. Драко даже не удивляется собственной наглости – вот теперь-то он точно будет из Поттера веревки вить, только бы тот спокойно доносил ребенка. Он все для него сделает. Сделает для них – и кажется, аврор все-таки понимает, чего он добивается, и кажется, даже верит ему. А иначе, разве бы позволил к себе прикоснуться? Разве бы позволил остаться рядом? Поттер все еще иногда сомневается, но гораздо чаще в его глазах он видит признание и… пожалуй, что-то очень похожее на любовь… От этого у слизеринца заходится сердце, и он начинает стараться еще усерднее. И однажды все-таки говорит это.
– Поттер, ты – невероятный! – и аврор улыбается во все тридцать два, когда Драко не может оторвать от его живота своих рук.
Ну конечно же, он – невероятный. Невозможный, несгибаемый и совершенно несносный, но именно таким он ему нравится больше всего. Когда снова ворчит, снова расстраивается из-за домочадцев или когда забывает выпить положенное зелье. Ничего, теперь-то за ним еще и Драко присмотрит. Да так, что Поттер шелковым станет.
Он не позволяет ему ныть из-за скуки – дома тоже полно дел и есть чем себя занять – начиная с книг и заканчивая попытками Люпина научить аврора вязать крючком – у Золотого мальчика руки оказались отнюдь не «золотыми». Он не позволяет ему расстраиваться из-за домочадцев. Да, Сириус выглядит неважно, снова поругавшись с отцом, но они, в конце концов, взрослые люди и должны сами разбираться со своими проблемами. А не заставлять беременных крестников за них переживать. Дядя, конечно, старается не показывать свое настроение, но с мнительностью Поттера это редко получается. И Драко снова приходится отвлекать Гарри на себя. Все-таки он был прав, когда был против их брака – что они получили в итоге? Все те же проблемы, когда чужая упертость не дает спокойно спать чужой гордости. Надо было развести их еще в самом начале, и тогда Сириус был бы в норме, а отец не угасал бы день за днем наравне с Гарри. И это не может не беспокоить и Драко – он настоятельно просит Северуса приготовить зелья и для Люциуса и старается чаще бывать дома. Ненадолго, но обязательно – делиться последними новостями и бесстрашно критиковать отца за подход к собственному супругу. Он не позволит Поттеру вмешиваться в их отношения – тот должен думать только о себе. И теперь Драко будет защищать его от любых напастей – хоть от вечерней мошкары на заднем дворе, хоть от собственных родственников.
Он заставляет его строго следовать всем предписаниям специалистов. Северусу он доверяет, как себе, мистер Мун оказался тем же чокнутым энтузиастом, что и Сириус, и, в принципе, Драко может с этим смириться, а вот к мадам Палитэ он относится с сомнением – неужели нельзя было найти более вменяемого акушера? А не выжившую из ума старушку, что устроила Малфою разнос в пух и прах в первую же встречу. Да, он понимает, что стресс для Поттера губителен, но и он не на Мальдивах отдыхал все это время. Ему тоже было сложно, и никакие упреки и обвинения он терпеть не будет. Ни от Поттера, ни от Палитэ. Драко ворчит на Софию, пока та не слышит, и это заставляет Гарри улыбаться и подшучивать над ним – эта старушка будет спасать его жизнь и жизнь их ребенка, так что папаше стоит быть признательнее и вежливее. Но Малфой сбавляет обороты только тогда, когда узнает историю о ее прадеде – вот с таким «багажом» ей уже можно начинать доверять, а не только уважать возраст и опыт.
Драко понемногу смиряется и даже в какой-то момент начинает наслаждаться этими хлопотами – Поттер наконец-то в его власти. Больше никуда не бежит сломя голову, не изводит себя и не отталкивает Драко. И это не просто хорошо – это отлично. Жизнь Малфоя меняется до неузнаваемости, но он рад, что смог сделать этот шаг, и не хочет думать о том, что было бы, если. Поттер рядом с ним и останется навсегда – этого пока более чем достаточно. И Драко готов принять его со всеми его недостатками, со всеми причудами и желаниями. С его работой, его друзьями или питомцами, будь они неладны.
Кстати, вот питомцы оказались такими же наглыми, как и сами хозяева. В один из дней Малфой возвращается из Министерства чуть раньше и застает пасторальную картину, от которой ему хочется судорожно вцепиться в косяк двери. Разомлевший после обеда Поттер валяется на кровати, устроив книгу на хвосте Соломона, а сам удав кольцами обвивает его живот и с интересом слушает шипение хозяина.
