Малфой кое-как выдерживает положенное время, а потом уходит с банкета в Министерстве. Ему абсолютно нечего праздновать – его жизнь катится ко всем чертям и снова из-за Золотого мальчика. И он сбегает – в тишину дома, депрессию отца и зелень зимнего сада, которому нет никакого дела до его хозяев. Или есть?

«Что случилось, милый?» – тихий голос вплывает в сознание незаметно. Драко оглядывается и только тут замечает, что эльфы переставили портрет матери к декоративному фонтану в южной части оранжереи.

– Мама… Ничего, просто устал, – он откладывает книгу и разворачивается к картине. Нарцисса спускается с нарисованного подоконника и подходит к раме, как будто так станет ближе к сыну.

«Мне ты никогда не умел врать», – улыбается она. «И тебе не стоит этого делать, потому что я, похоже, догадываюсь, что тебя терзает на самом деле».

– От портретов в этом доме ничего нельзя утаить, – мрачно усмехается он, представляя, что ему скажет мать. Интересно, а что сказал бы Абраксас?

«Даже не пытайся», – смеется она, но потом становится серьезнее. «Драко, это ведь правда? Гарри действительно собирается родить ребенка?»

Малфой кивает, но мать продолжает уточнять.

«Родить ребенка от тебя?» – снова кивок. «Так почему же тебя это так шокирует? Ты не хочешь иметь детей?»

– Не от мужчины. И уж точно не от Гарри Поттера, – фыркает он и внутренне сжимается. Маме это не понравится точно – она никогда не любила, когда сын рассказывал об их противостоянии. Она не видела смысла в этой агрессии и уж точно не находила забавным то, что ее сын кого-то ненавидит. И кто-то ненавидит в ответ.

«Милый, оставь эти ханжеские замашки Люциусу – они именно в его стиле», – строгим голосом начинает она. Все веселье испаряется мигом, и Нарцисса становится похожей на требовательную учительницу французского языка, которая мучила Драко три раза в неделю вплоть до самого Хогвартса. «Меня интересует, что чувствуешь ты. Я прекрасно помню, что и как ты мне говорил о Гарри, и могу понять, откуда взялась эта связь между вами. И я бы одобрила ее, если бы ты при этом был счастлив. Поэтому теперь абсолютно не могу понять, что тебя в этой ситуации отталкивает».

– То, что он – мужчина, и что он – Гарри Поттер, – упрямо повторяет Драко и сжимает челюсть. Если мама начнет сейчас давить, он может не выдержать и сорваться, а вот этого он хочет меньше всего.

«Разве?» – переспрашивает она, но уже ехидно, с издевкой, что означает, что сын ее не на шутку разозлил. «Ребенок от любимого человека, своя семья, поворот в жизни. Именно от этого ты бежишь?»

– Ты утрируешь. И вообще – домысливаешь. Ничего подобного я к Поттеру не испытываю. И ни от чего не бегу, – отрицает Драко.

«Да, но ребенок этот откуда-то все-таки взялся», – резонно замечает она. «И он – отражение того, что ты к Гарри не испытываешь. Напомни мне, что это?»

Малфой вспыхивает краской на щеках, а Нарцисса продолжает укоризненно на него смотреть.

«Ох, Драко… Ну почему все именно так? Давным-давно мужчины рожали – да, редко, но это всегда считалось наивысшим чудом. И подвигом со стороны родителя. И уж точно, твое отношение к Гарри никогда не было однозначным. Почему же ваша страсть обязательно должна быть губительной?»

– Она бы не была, если бы он не оставил ребенка… – замечает Драко.

«Пожалуйста, не произноси этого больше. Ты делаешь мне больно», – голос Нарциссы становится холодным, она разворачивается к окну и продолжает уже не глядя на сына. «Я думала, что правильно тебя воспитала. Что ж… по всей видимости, придется взять грех на душу».

– Мама, прекрати. Твои идиомы сейчас не к месту, – Малфой легко раздражается. Особенно, когда толком не знает, за что на него сердятся.

«Идиомы?» – повторяет она и снова хмурится. «Это не идиомы, Дракон. Я считала, что сумела донести до тебя, что причинять боль людям – это плохо. И низко – в отношении брошенных возлюбленных. Даже если с Гарри у вас ничего не получилось, это не значит, что ты можешь причинять ему боль, когда он в положении. Беременный твоим ребенком. Да, это только моя вина. Кстати, знаешь, что сказал сэр Абраксас, когда узнал об этом? Что Гарри – самый сильный волшебник его столетия, а ты – глупец, раз его упустил».

Малфой открывает и закрывает рот, не зная, что сказать на эту гневную отповедь. Он? Боль?

– Боль? – сипло выдыхает он, и мать смягчается.

«Да, дорогой. Чудо творения. Разве ты не думал, что чувствует Гарри к тебе, раз решил выносить это дитя? И на что готов пойти ради своих чувств? Разве ты не думал об этом, когда отверг их обоих? Разве тебе это безразлично?» – объясняет мать. «Подумай об этом сын. Я бы не хотела, чтобы твой ребенок рос без тебя».

– А он будет? Он вообще сможет родиться? Что за жизнь это будет? – вот теперь и Драко злится. Мать, как и все остальные, не желает признавать степень опасности.

«О, Драко. Гарри справился с Темным лордом, неужто с ребенком не справится? Ты рано списываешь его со счетов. Но тогда он не был одинок – все ему помогали. Я уверена, помогают и теперь, но еще знаю, как была бы для него важна поддержка одного конкретного человека».

– Я подумаю, – Драко поджимает губы, давая понять, что пока остался при своем мнении и родительница его не убедила. Да и как бы смогла – ясно же, она думает о том же, о чем и все, и не хочет принимать сторону Драко.

Никто не хочет понимать, насколько ему страшно.

«Я надеюсь, ты меня услышал», – тихо говорит Нарцисса и возвращается на подоконник, а Малфой уходит к себе.

Ну и какой тут отдых? О каком отдыхе идет речь, если он ни на минуту не может успокоить свои метущиеся мысли? Ведь никто из них не может понять, что дело не в банальной усталости и пренебрежении здоровьем, когда Поттер искал своего крестного. Дело в том, что на этот раз Поттер сознательно себя убивает. И как бы силен он ни был, есть вещи, с которыми он может не справиться. И Драко не хочет видеть его провал. Более того, вообще не хочет в этом участвовать.

Но разве его мнение кому-то интересно? Разве кто-то пытается понять его? Нет. Даже собственные друзья не пытаются – через неделю после разговора с Нарциссой Блейз и Милли появляются в мэноре, и экзекуция Драко выходит на новый круг.

– И когда ты собирался сказать нам об этом? – интересуется Миллисент. Глаза хищно сощурены, подбородок вздернут, а кулаки сжаты.

– Точнее, когда ты собирался сказать нам о том, что отказываешься от своего ребенка? – вторит ей Забини, и Малфой рычит от злости.

– Мерлин! И вы туда же?! А когда хоть кто-то попытается понять, что я не собираюсь поддерживать самоубийцу?!

– А с чего это ты его в смертники записал? – фыркает Булстроуд. – Он со младенчества под угрозой и ничего – жив пока.

– Вот именно, «пока»! – продолжает ругаться Драко, а друзья переглядываются.

– Так ты этого боишься? – быстро начинает Блейз. – Так сильно боишься его потерять, что решил заранее оттолкнуть? Чтобы не привязываться и потом не страдать?

– Да, черт возьми!! Вы это хотели услышать?! – срывается Малфой. Он хватается за голову и начинает ходить по Малой гостиной. – Я не собираюсь заводить отношения с тем, кто вечно шатается по краю пропасти!

– Значит, ты решил перебдеть? – зло спрашивает Миллисент, чеканя каждое слово. – Вместо того, чтобы оттащить его от этого края, ты решил самоустраниться? Он на этом «краю» вместе с твоим ребенком, если что.

– Я его об этом не просил! – это уже больше похоже на истерику.

– Да, ты просил об обратном, – вступает Блейз. – Но я рад, что Поттер тебя не послушал. Он справится, а ты… Мне жаль, друг, что ты так думаешь.

Драко останавливается, смотрит на Блейза и Милли, и просто отказывается понимать, как те смогли принять это.

– Мы тебя услышали, Драко, – Булстроуд немного сбавляет тон и позволяет себе слабую надежду. – Но неужели тебе не интересно? Разве в своих волнениях за себя, ты ни разу не думал, каково ему?

– Да я только об этом и думаю! – восклицает Малфой. – Но не проси меня, слышишь? Не проси меня понять, я не смогу.