И это же самое, и этими же словами Снейп расскажет и крестнику, когда тот все же сподобится поинтересоваться, как там поживает отец его ребенка.
***
Северус издевается над ним. Над ним издевается Блэк и даже собственный сын смотрит то ли с жалостью, то ли виновато, похоже, уже готовый сдаться. Но больше всего над ним издевается Поттер. Ну зачем мальчишке проходить через все это? Мерлина ради, зачем уродовать себя и свою жизнь?! Это противоестественно! Мужские роды – это противоестественно! Пускай этим морские коньки занимаются! Другие животные или магические существа. Но не люди! И не Гарри Поттер! Которому и так всю его жизнь не везло! Ведь не повезет же и сейчас! Люциусу страшно думать о любом плохом раскладе – для мальчика это станет настоящей трагедией, которую ничто не исправит. Только аборт и обливиэйт. Но мальчик хочет семью – ребенка, кровного наследника, и он мог бы хоть десятью такими обзавестись, если бы выбрал женщину. Люциус сам бы сосватал ему самую удачную партию, подходящую по всем параметрам – он понимает его желание. Но Поттер забывает, что у него уже есть семья, и с недавних пор она даже стала больше. Не только Блэк и Люпин, но и Люциус, и Драко, и Северус вместе с ними, а тому все мало.
Малфой мается, хватается за голову и никак не может это принять. Как будто весь мир в одночасье сошел с ума, а он – единственный остался при разуме. Но теперь его разум – это отклонение от той «сумасшедшей» нормы, и поэтому его мнение никто не хочет слушать. Люциусу до безумия страшно, и он не может предположить, что с ними будет в конце. Страх накапливается, душит, режет на части сердце, взрывается приступами паники и беспрерывно культивирует его депрессию.
Вместе с Блэком из мэнора исчезает жизнь. Драко только ночует, пропадая на своей работе в Министерстве, Северус заглядывает на пять минут, предпочитая возвращаться ко своим исследованиям денно и нощно, а у самого Люциуса все валится из рук. Какие сделки, какие биржевые сводки и ценные бумаги, какие скачки на ипподромах, какие выставки, званые ужины и игры, Мерлин его упаси, в гольф? Все это исчезло вместе с Сириусом. Никто больше не ворчит на каждую реплику, никто не устраивает сцен за ужином, никто не пропадает на полгода и никто не сопит тихонечко за плечом, согреваясь в одной постели…
Связь воет, бунтует и отказывается принимать такой итог. Связь рвется наружу, ломит в костях и заставляет безудержно хотеть, чтобы объект ее, нет, их, страсти немедленно, сию же секунду вернулся пред «ясны очи». В их постель, в их объятия, в их жизнь… Это связь, но Люциус вскоре понимает, что и сам этого хочет. Без связи, без договора, без лжи и манипуляций. Хочет, чтобы Сириус Блэк был рядом с ним.
Осознание дается тяжелее, чем новость о беременности Гарри. Он долго препарирует все свои реакции, отделяет «зерна от плевел» и снова тщательно разбирается, где свое, а где – привнесенное. Он уже делал это, но не акцентировал внимание на самой составляющей – одно дело, когда связь хочет Блэка в его постель, и совершенно другое – когда Малфой хочет просыпаться с ним каждое утро. Где – чье разобраться не сложно, но тоже страшно – Люциус ничего «сверх» договора не планировал, а оно вот как, само получается. Получается так, что Люциус скучал бы и без связи – привык он уже к словесным баталиям, ставшим интересными ужинам в компании магглов-предпринимателей, просто к чужому присутствию. Сириус Блэк стал важен. Не только потому что согласился помочь, а потому что добросовестно помогал – ни разу не слукавил и не ушел от ответственности из-за лени или нежелания – всегда была разумная причина.
Сириус Блэк стал важен потому что пропадал неизвестно где и вляпывался в неприятности, но всегда выходил сухим из воды, всегда возвращался. Всегда смотрел открыто и говорил все, что думает, без утайки – лжи в жизни Люциуса хватало. И может быть, именно поэтому он и был важен? С самого начала, с самого Хогвартса – когда его смелости хватало на самый безбашенный поступок. Да, глупо, нелепо, отчаянно, но смело – того, чего слизеринцы не могли себе позволить. А Сириус плевал на всех, делал то, что хотел сам, был неудержимым пламенем и неукротимым вихрем. И Вуивр хочет его себе, как коллекционер – редкий экспонат – такого больше не будет.
С таким – он и сам меняется: становится рисковым и более ответственным, несгибаемым и резким, горячим и закаленным. Похоже, он нашел то, чего ему не хватало для полного совершенства. Осталась только одна проблема – как донести это до Блэка. Ведь он уже пытался, и не раз, а все впустую, а теперь – и подавно. Блэк предпочитает рискнуть всем, даже собственной жизнью, а у Малфоя все еще нет того запаса прочности и храбрости, чтобы следовать за ним. Вот если бы было наоборот – Пес бы сначала принял его, поддержал, поделился отвагой, тогда Люциус может быть и попробовал бы согласиться с его решением. Но Блэк же не видит ничего, дальше собственного носа, не принимает и не собирается поддерживать. Тычет ему в договор, угрожает развестись и смело прыгает в омут с головой, а у Вуивра опять нет смелости прыгать следом за ним. Он может только оставить все, как есть. Оставить его и Поттера в покое, запереться в своем доме в обнимку с договором и сидеть тише воды, ниже травы – а не то вдруг и правда разведется? Сидеть, тонуть в депрессии, гнить от разлагающейся связи и снова сходить с ума. Как будто у него это любимое занятие – ждать Блэка. Полгода выдержал, а еще столько же сможет? Люциус не уверен. Очень сильно не уверен.
Особенно тогда, когда дорогой и любимый друг Северус подливает масла в огонь. А что он, собственно, такого сказал? Только то, что видит – что Снейп желает внимания Люпина, и ревнует, когда то достается не ему. Нет же, надо было вызвериться, пройтись по больному да рассказать в красках и эпитетах, как поживает муж. Можно подумать, Северусу самому станет легче, если Люциус сорвется и выплеснет свой гнев и тоску. Не станет. Потому что Малфою – не становится – он уже столько раз проверял…
Северус говорит о Поттере – о том, что они пока справляются. Об ученом и акушерке, дела у которых тоже спорятся. А потом про Марджет и про нового помощника Сириуса – зная, что стегает плетью оголенную спину. Да, может, не со зла, но с удовольствием. Ладно, ничего, Люциус потерпит до поры, до времени, а потом может и придумает, как отплатить схожей монетой. А еще, может быть, придумает, как вернуть все на свои места, как вернуть Сириуса и не потерять ничего при этом – только обрести. Что-то новое и еще более важное.
***
Гарри старается не кукситься. Держится бодрячком и не просто делает вид, что все в порядке – он не играет перед ними в неунывающего оптимиста – он искренне показывает, когда больно, а когда – терпимо. Сириус не может не хвалить его за это и не может не радоваться тому, что они близки как никогда, даже если ближе уже некуда. Мальчик тоскует от неразделенной любви и мучается психологической болью, но в то же время старается от этого отвлекаться, так как хорошо понимает, что навредит ребенку. Сириус и рад бы хоть как-то повлиять на ситуацию, но знает, что из-под палки мил не будешь. А уж если племянник настолько брезглив, что не может принять собственного ребенка от мужчины, то такой папаша им и не нужен. Гарри будет отличным отцом, а они с Ремусом – первоклассными дядюшками, дедушками и крестными отцами. Это будет их крепкая и счастливая семья. Безо всяких Малфоев и Сопливусов. Ремус правда все надеется, что Драко одумается, а Люциус поймет, а Бродяга предпочитает отгораживаться от этих чувств. На племянника он обижен, а супруг…
Супруга хочется размазать по стенке этой связью и никогда, никогда больше не видеть. Сириус не врет ни себе, ни Ремусу – это всего лишь связь. Но он недоговаривает – кроме нее есть еще сожаления. О том, что – не сложилось, не случилось и не срослось. Он признает, что сожалеет. Малфой ведь мог быть упертым, как скала, жестким, жестоким, но всегда верным своим принципам. Мог быть хитрым, изворотливым и опасным. Он всегда добивался своей цели. И если бы все это без трусости… Без скупердяйства и ханжества. Без снобизма и прочих «аристократических» маний. Цены б ему не было. Сириус встал бы рядом с ним, и весь мир пал бы к их ногам – им бы никогда не было скучно, они никогда бы не сбились с пути, они бы добились всего, чего бы ни захотели. Вместе. Но не так. И не тогда, когда связаны лживым договором, по которому должны приносить друг другу пользу и прикрывать спины, а не хотят этого. Дурацкий договор. Не нужно было соглашаться. «Веселее», как все его убеждали, не стало. Стало больно от того, что мечты и подростковые чаяния не исполнились. Что на самом деле Малфой оказался не таким, а другим становиться не хотел. И теперь Сириус не знает, что ему делать – продолжать страдать или все-таки развестись и избавиться от этого тяжкого ярма на сердце. Если все оставить, как есть, они только продолжат мучить друг друга – Сириус продолжит оплакивать обманутые надежды, а Малфой – истязаться неподтвержденной связью. Развестись – устроить скандал, на который Сириусу, в сущности, плевать, а вот Малфой этого боится как огня – как же, пострадает его лелеемая репутация. Это Бродяга не боится клейма, а Вуивр устал их коллекционировать. Сириус не знает, что делать, и решает пустить все на самотек – если Малфой опять начнет давить, Блэк разведется, а не будет трогать, так, может, они еще и протянут немного. Может, все-таки когда-нибудь придут к консенсусу. Страшно снова надеяться, поэтому Сириус старается переключаться на Гарри и агентство.
