Он постоянно прислушивается к себе, отмечает каждую деталь своего состояния. Контролирует каждый шаг и движение, и это очень и очень хорошо, как убеждает его мадам София. Но она же говорит ему, что он становится излишне мнительным, и не должен надумывать себе того, чего нет. Этим он расстроит себя еще больше. Она немного ворчит на него и настаивает, чтобы вместо мнительности, он занялся своим психологическим состоянием. Ведь бессонница у него не только из-за опасений за малыша, а наверняка из-за мыслей о «папаше»… Мадам Палитэ тактично не спрашивает – раз не видит возле именитого пациента кого-то подходящего на эту роль, значит, все здесь не так просто, и этот самый пациент вполне может стать и отцом-одиночкой. Она может только вздыхать про себя и настаивать, чтобы Поттер переключался на положительные эмоции. Хоть на работу свою, хоть на родственников, хоть на друзей или домашнего питомца – на что угодно, что не будет мешать ему спать. Отдых сейчас важнее всего. Спокойствие, возвращение аппетита и зелья, которые, кажется, он пьет галлонами.
Гарри отмечает, как быстро мистер Мун кооперируется с Софией, а та, в свою очередь, со Снейпом, и теперь их исследованиям не будет ни конца, ни края. Каждые два дня его осматривают, ощупывают, сканируют и поят новыми порциями, а он чувствует только странную тяжесть внутри. Не ребенка, а как будто все его нутро разом потяжелело. Он чувствует, как возмущается желудок, ставший слишком беспокойным, как курсирует кровь в венах – с натугой, слишком медленно, как сердце превращается в глыбу и увеличивается раза в два… И Мун, и София говорят, что это – закономерно в его случае. Что полость, в которой расположен эмбрион с каждым днем становится все больше, и она давит на «соседей». Вот от этого процесса волшебники приходят в восторг – они выясняют, что благодаря зелью в организме – любом организме – возникает вот эта полуволшебная полость, в которой и развивается ребенок. Что благодаря зелью организм не просто перестраивается – он принимает зародыш, он создает условия, он оберегает его. Но, к сожалению, за остальными органами перестает следить должным образом, и их задача – помочь ему. Чертовски волшебное зелье.
Снейп, конечно же, фыркает на все их восторги. Сам он сходит с ума от того количества поддерживающих, восстанавливающих, стимулирующих и тонизирующих составов, что ему приходится переделывать с учетом положения Гарри. Переделывать, изменять рецепты, придумывать новые, запрещать определенные и все время контролировать процесс усваиваемости. Гарри страшно представлять себе масштаб его работы, но он признателен за каждую горькую, сладкую или вызывающую тошноту каплю. Он прекрасно знает, что все это делается ради него, и надеется, что Снейп загонит себя в гроб не раньше, чем это сделает Гарри. На фоне воодушевленных Рикардо и Софии Снейп выглядит хуже некуда, и Поттеру кажется, что это еще и из-за присутствия Ремуса. Да, они теперь постоянно встречаются на Гриммо, но если оборотень больше не придает этому значения, то бывший профессор, пожалуй, впервые не может этого игнорировать. Гарри, как и говорил, не собирается лезть не в свое дело, но его глаза все еще на месте, и он не может не замечать, как отношение Снейпа к Лунатику меняется. Он надеется, что в лучшую сторону, и немного завидует – если бы Драко… хотя бы попробовал понять, что он сейчас чувствует…
И снова его мысли возвращаются к Малфою-младшему. Да и к старшему тоже. Скандал в мэноре – это же… Это же просто страх. Люциус тоже боится за него. Точно так же, как боится Сириус. И поэтому Бродяге не стоит быть таким категоричным. Гарри может понять опасения Люциуса и за него, и за Сириуса в итоге, он просто не думает, что Малфою нужно было так сильно давить на крестного. Что-то между ними происходит. Что-то такое, что после возвращения Бродяги стало еще сильнее влиять на них. Ремус упоминает магическую связь, но Гарри всегда казалось, что та влияла только на их магию, а оказывается, нет? Оказывается, связь стала цепью, что медленно, но верно тащит их друг к другу, опутывает собой и не желает отпускать? Если они при этом еще и счастливы будут, то Гарри не возражает – пусть связывает. Вот только Сириус решает иначе, не хочет ни понимать, ни идти на уступки, и кажется, связи это не нравится.
Гарри вздыхает про себя и зачем-то представляет, что было бы, если бы он и Драко были связаны чем-то подобным. Так же безоговорочно хотели друг друга, так же переживали, так же боялись… О чем это он? Вот она, их связь – их ребенок, и что с того? Малфой сказал, что это опасно. Малфой переспросил еще раз, в Министерстве, а потом зачем-то полез спасать от груды книг, которую Гарри и сам прекрасно видел. Что из этого похоже на нее, на ту, что между Вуивром и Бродягой? Ровным счетом ничего. Потому что Малфой пропадает с горизонта – в Министерстве теперь обходит стороной, не ищет разговора, не пишет. Как и обещал, он отрицает его. И своего ребенка. И Гарри не может не думать об этом, и не может не мучиться от этого. Да, он старается отвлекаться, старается забывать хотя бы ненадолго, старается спать, но теперь каждая его ночь наполнена тяжелыми вздохами в подушку и тоской. И это он не может изменить при всем желании.
Начинается весна. Гарри пичкают витаминами, гоняют на улицу и все время пытаются накормить – он уже забыл, как ощущается голод. Но он рад – рад, что на улице теплеет, благодарен за заботу и правда пытается съесть все, что ему дают. А утром, глядя в зеркало, все равно не может отказаться от косметических чар. К боли внутри он почти привык, и к физической, и к моральной, но вот пугать ее отпечатками на своем лице не стоит. Особенно, домочадцев. А вот видавшие и не такое сослуживцы в Аврорате наверняка не удивились бы, но стали бы задавать вопросы, а вот этого Гарри не надо. На него и так уже с подозрением косятся – почти месяц он просидел у аналитиков, но он не спешит кого-либо в чем-либо разубеждать. Это был их план с мистером Файри – Поттер работает с аналитиками и оперативкой, якобы ведя расследование еще одного запутанного дела. Секретного – поэтому и он, и начальник молчат. Это была его «легенда», а как только он бы не смог появляться в Аврорате – Файри отправил бы его в далекую и длительную «командировку». Гарри предпочел бы исчезнуть на год или два, но кто же ему позволит? Поэтому он остается, а из «командировки» вернется с сенсацией.
Они празднуют день рождения Ремуса, потом тот уходит домой на полнолуние, незаметно подкрадывается апрель, а накануне Дня дурака случается это. Гарри впервые не может воспользоваться магией. У него уже были несколько «осечек», когда самые простые заклинания срабатывали через раз, но теперь же он чувствует абсолютную пустоту – палочка в его руках – всего лишь деревяшка, без намека на живую искру. Поттера скручивает паникой так, что он оседает на пол прямо там, где стоял – благо, в коридоре на Гриммо. Следом усиливается боль в животе и начинает отниматься левая рука, в ушах бушует кровь, и он не сразу слышит хриплый голос.
«Ну? Что расселся, деревенщина? Даже нокс банальный не можешь выдать? Так больше каши ешь по утрам!» – Вальбурга ворчит в своей обычной манере, но на полтона ниже. «Или меньше якшайся с кем попало!»
– А вы признаете, что Малфои – «кто попало»? – на автомате спрашивает он, пытаясь отогнать черные мушки перед глазами и сосредоточиться на чужом голосе.
«Малфои – нет, а вот ты – да. Тебе вообще не место среди приличных волшебников!» – бубнит Вальбурга, но продолжает поглядывать на него с подозрением.
– Миссис Блэк, мы с вами уже давно выяснили, что я – не приличный волшебник, – Гарри усмехается себе под нос и кое-как поднимается на ноги, опирается на стену и ждет, когда пройдет слабость и головокружение.
«Немощь ты, бестолковая!» – соглашается Вальбурга. «Даже ребенка выносить не сможешь в таком-то состоянии. Совершенно бесполезный! Негодный! Рохля! Куда эта ваша кляча только смотрит? Неужто прадед ее ничему не научил?»
Гарри цепляется за эту фразу, оборачивается на портрет, но тут его окликает Ремус.
