Гарри снова идет к юристам. В конце рабочего дня Драко предсказуемо вымотан и немного раздражен, но они уже давно не чувствовали чего-то другого.

– Я не помешаю? – осторожно спрашивает он в дверях, готовый уйти, если тот занят.

– Ты всегда мешаешь, Поттер, – огрызается Малфой, роясь в бумагах на столе. – Одним своим существованием.

– Я знал, что ты меня любишь, – усмехается Гарри, не воспринимая колкость всерьез. Он смело заходит и закрывает за собой дверь.

– Ага, как Филч – четверокурсников, – ворчит Драко себе под нос.

– Мне правда нужно всего пять минут, – Гарри вздыхает и готовится прыгнуть в бездну еще раз. – Полагаю, ты все еще думаешь над тем, что я тебе тогда сказал, но я все же хочу услышать твой ответ. Когда ты будешь не так занят.

Ему не нужно ничего уточнять – слизеринец и так его прекрасно понял, подняв взгляд и внимательно слушая. И Гарри продолжает.

– Как насчет встречи на День Святого Валентина? Я свободен, и не собираюсь устраивать чего-то подобного, что было в прошлом году. Мы могли бы еще раз поговорить…

– Свидание, Поттер? – Драко прищуривается, и аврор заставляет себя не краснеть. Он хотел бы, чтобы это было свиданием, но Малфой же не позволит. Не оставит все просто так. Даже если он попытается.

– Может быть. Зависит от твоего ответа, – он пожимает плечами и не отводит взгляд. – Я бы хотел.

– Чего? Еще раз поставить на уши весь магический мир? – язвит Драко, подразумевая, как будет выглядеть их встреча в этот день для окружающих.

– Мы можем выбрать любое место, скрытое от глаз. Хоть у тебя дома. Хоть в маггловском мире, – сейчас это действительно не проблема. – Но, если честно, мнение магического мира меня мало волнует – миру не привыкать стоять на ушах.

Он продолжает на него смотреть, и Драко морщится, хмурится, снова возвращается к своим бумагам – и он не должен этого делать. Сейчас должен быть важен только Гарри. В конце концов, они действительно могут пообедать в мэноре или поужинать на Гриммо, и никто ничего не узнает. Просто поговорить. Но Драко молчит, и у Поттера медленно холодеет в груди.

– Нет, Поттер, – наконец выдает Малфой. – На оба твоих предложения ответ – нет. Я не хочу в это ввязываться. Прошлый раз… не был ошибкой, но этот вариант… мне не подходит.

Драко говорит медленно, не смотрит на него, но Гарри чувствует, что тот не врет. И не издевается. Возможно, трусит, а может быть, есть и другие причины.

– Ты уверен? – так же спокойно спрашивает аврор. – Потому что я не собираюсь отказываться от своих слов: ты мне нравишься, и я хочу с тобой встречаться.

– Ты хоть сам себя слышишь, Поттер? – а вот теперь Малфой снова раздражается, выходит из-за стола и останавливается напротив него. – Один… срыв ничего не изменит. Мы по-прежнему ненавидим друг друга.

– Может быть, – кивает Гарри. – Но еще я знаю, что чувствую не только ненависть. Я хочу быть рядом с тобой.

– Нет, Поттер, – Драко успокаивается и теперь говорит твердо, без лишних эмоций. – Это того не стоит.

– У моих чувств никогда не было цены, – как будто между делом замечает Гарри, понимая, что – все, конец – что бы Драко к нему ни чувствовал, он не даст этому ход. – Я не собираюсь принуждать тебя, но если передумаешь, напиши.

Он разворачивается и на деревянных ногах выходит из чужого кабинета. Почему-то он думал, что именно так все и сложится. Что Малфой не будет к этому готов. Ни через неделю, ни через месяц. Не будет готов к тому, что Гарри захочет большего – чуть больше, чем у них всегда было, и одновременно – всего. Хотя бы попытаться стоило. Но Драко решил, что – нет. Что Поттер не стоит этих чувств. Не стоит нервов, сил и выдержки, что потратит, если согласится на отношения с ним. Внезапный «срыв» – это лишь единичный случай. Это – всплеск эмоций, вышедших из-под контроля. Как тогда, с сектумсемпрой. И Драко не намерен это повторять. А Гарри от этого… больно? Не то слово. Он обещал себе не надеяться, но оказалось, что подспудно хотел этого слишком давно. Наверное, с того момента, когда эти чувства зародились в нем. И теперь, когда он получает твердый отказ, это ранит. Он не готов признать, что эти его чувства… не достойны. Чего-либо. Что для Драко они – не то, что он хочет видеть в своей жизни. Больно и обидно.

Он добирается до курилки, прикрывает глаза и без сил опирается на стену. Он обещал себе не обнадеживаться, поэтому и плакать об этом не будет. Но прямо сейчас весь его мир вдруг снова пошатнулся, и ему нужно держаться хоть за что-нибудь, найти любую опору – хоть в виде казенной каменной стены, чтобы не упасть. Чтобы остановить свой мир от опасного крена и привести в новое положение покоя. Он не знает, получится ли это у него когда-нибудь, но все, что ему остается, это пытаться снова и снова.

***

Сириус наконец-то чувствует себя отдохнувшим. Отъевшимся, разморенным, здоровым и полным сил. После голодного полугодия ощущение сродни эйфории – он почти всесилен. И с каждым днем это ощущение крепнет. Он подозревает, что дело не только в еде, мягкой постели и Ремусе с бокалом виски за компанию у камина в морозный день. Перепалки с чертовым Сопливусом, новые дела в агентстве и угрозы Малфоя тоже делают его живым. Как никогда. И особенно, последний «фактор». Вуивр, когда пришел к нему с этим разговором о связи, похоже, подразумевал именно это – магию, что курсирует от одного к другому. Пока Сириус не помнил об этой связи, он и не думал, отчего его тоска была такой безнадежной, отчего поиски Малфоя были настолько важными, отчего необходимость вернуться была жизненно важной. Теперь он понимает. Даже без слов Люциуса. Магическая связь претерпевает трансформации: выходит из-под контроля, влияет на них, вызывает реакции. Требует и подчиняет. Она становится почти живым существом, что находит пристанище где-то в сердце, и с каждым днем ее воздействие слишком сложно отличить от своих собственных реакций. Даже если разница очевидна, а причины и следствия спутать невозможно.

И правда, почему Сириус был уверен, что она сможет укрепиться сама? Без подтверждения. В их случае – навряд ли. Он ведь понимал, что они оба будут слишком сильно реагировать на нее, провоцировать, «дергать за косички», и та не сможет остаться в стороне. Вот почему Эдриан смог избавиться от этой связи – у него не было ни одного сопутствующего чувства к «фиктивному» мужу – только секс позволил бы связи закрепиться и остаться. А у них… А они дразнят бешеную собаку, как бы глупо это сравнение ни звучало, и та лает на них, гоняет по двору и иногда цапает за пятки. И они уже довели ее до такого состояния, что навряд ли смогут успокоить.

Все «симптомы» налицо, как и говорил Малфой: ревность, смущение, досада, нежность и дальше по списку. Но еще Сириус знает, что это не только связь – его собственные реакции не всегда подчинены именно ей. Смущается он оттого, что Малфой снова слишком близко к нему – теперь уже после всего и с новыми чувствами. Не забыв о насилии, но помня, какими сильными могут быть чужие объятия и какой покой они могут приносить. Близость Малфоя не только противна от плохих воспоминаний, а еще и от того, что Бродяга хотел бы, чтобы этих воспоминаний не было. Чтобы Малфой прикасался к нему без оглядки на связь. Вот и при чем тут магия? Если он отчего-то решил помечтать, то это необязательно из-за ритуала. Он сам себе противен от того, что смеет надеяться. Ведь от Малфоя ему не следует ничего ждать – все, что он ему обещал, он записал в брачном договоре. На определенных условиях и за определенную плату. Давать что-то сверх и бесплатно ни один Малфой не будет – это против их природы. Поэтому-то Сириус и бесится, поэтому и не собирается ложиться в чужую постель – секса с Малфоем он захочет только при условии наличия больших, светлых и бескорыстных чувств. Честных и взаимных. А Вуивр не подходит по всем статьям – особенно, в части бескорыстности. И пусть магия сходит с ума – Сириус может отделять «зерна от плевел». Он дал Малфою слишком много и вправе требовать от него не меньше, так пусть это будет честность.