Еще один день неотличим от предыдущих – снова снежное марево перед глазами и прожигающий насквозь холод. Он уже не чувствует своих лап и решает все-таки вернуться к тому теплому зданию – может быть, ему повезет и его снова не заметят? Но ему не везет. Причем настолько крупно, что в первые минуты он даже не понимает, как умудрился во все это вляпаться. А потом приходит обжигающая боль, и он не может не завыть во все охрипшее горло – оказывается, что возле окна поставлен капкан, припорошенный снегом…
Ему везет только в одном – он двигался медленно и осторожно из-за своей слабости, а железяка оказывается хорошо подмороженной и срабатывает не сразу. Но все равно впивается в подушечки лап и когти на задней правой лапе. Боль тоже приходит с опозданием – она сначала греет замерзшую лапу, потом обжигает и только после этого расцветает внутри в полную силу. И он воет, не в силах удержать эту боль. Рычит, дергается, пытается выбраться, но у него не получается. Он хрипит, стонет и пробует еще и еще, внезапно понимая, что если сейчас сюда придет человек – за своей добычей – то его жизнь точно очень быстро закончится. Он терпит новую боль, пытаясь выбраться из ловушки, и когда ему кажется, что у него получается, он слышит тихий хруст своей собственной кости, а снег начинает орошаться красным. Но он готов лишиться лапы, только бы сбежать отсюда. Только бы сохранить свою жизнь.
Боль ползет по лапе вверх, заполняет всю правую половину туловища, и он уже почти отчаивается, когда слышит скрип снега под чужими шагами. Только не это! Он дергается из последних сил и даже не сразу понимает, что выбрался, но когда человек оказывается в нескольких ярдах от него, он просто рвется ему навстречу, оскалив пасть. Человек вскрикивает, отступает назад, а он прыгает на трех лапах вперед, готовый зубами прокладывать себе путь к свободе. Человек падает на спину, а до него наконец доходит, что он должен бежать. Как можно скорее уносить отсюда ноги – и раненные, и здоровые. И не на соседнюю улицу – как можно дальше от этого района вообще.
Предсказуемо сил его хватает ненадолго. Боль отгоняет сонливость, но она же не дает ему толком дышать. Кровь с перебитой лапы все еще украдкой капает на землю, а это слишком хороший след, если охотник решит его преследовать. Последние крохи выдержки приводят его на заснеженную детскую площадку – она далеко от основной улицы и не слишком утоптана следами, а еще – вечереет, и это значит, что хотя бы до утра его не побеспокоят. На этих детских площадках всегда есть где спрятаться. Он заползает в глубокую каменную нишу с низким потолком и одним входом. Там почти нет снега, но он уже не видит разницы между стылой землей или ледяной подстилкой наста – все одинаково. Ему нужно зализать свою рану, насколько это возможно, перетерпеть боль и немного подремать, чтобы утром снова искать убежище. Вот только к ночи он не может сдержать озноб и свой плач по жестокости судьбы – скулит, тихо, с присвистом и надрывно. И снова выдает себя с головой…
Он ведь должен был понять, что стоит вести себя тихо. Незаметно. Как мышь. Но боль настолько мучительная, что он не может ее терпеть, поддается ей и за собственными вдохами снова не слышит чужих шагов. Его выследили! Теперь ему точно не сбежать! Он замолкает, подтягивает раненую лапу к животу и, на этот раз точно из последних сил, оскаливает зубы, когда черная тень наклоняется над входом в его убежище.
– Хэй… – тихо зовет человек. – Ты ведь здесь? Я увидел кровь, ты ранен?
Человек что, и правда надеется, что он ему ответит? Что он сможет хотя бы пошевелиться после всего пережитого? Что подпустит кого-то к себе?
– Тебе не нужно меня бояться, я не причиню вреда, – так же медленно, тихо и доверительно продолжает человек, но он знает, что голос может быть обманчивым. – Я хочу тебе помочь…
Человек опускается на колени перед нишей и протягивает ему ладонь без перчатки. Он поражается, насколько этот человек самонадеян и глуп – если он вылезет отсюда и покажется ему в полный рост, то у человека мигом пропадет любое желание помогать. А еще он знает, что если напугает сейчас человека, то тот, скорее всего, убежит, и тогда у него будет хотя бы немного времени, чтобы перепрятаться.
Медленно, неохотно он приподнимается, ползет головой вперед и сразу раскрывает пасть, чтобы человек отскочил, вскрикнул и бросился наутек. И тот действительно отходит, но замирает в ступоре.
– Какой ты… большой, – выдыхает человек, и теперь он может его рассмотреть – мужчина в теплой куртке и красной вязаной шапке со смешным помпоном на макушке. – Лапа?
Он снова оскаливается, а человек поднимает руки, медленно, стараясь не делать резких движений.
– Я правда не обижу… – обещает он, а потом хмурится. – Но у тебя все еще идет кровь, и я не могу оставить тебя вот так…
Уверенность в голосе человека подсказывает ему, что тот готов к действиям. Что он не боится так, как должен, и совсем скоро наверняка причинит ему новую боль. И подозрения оправдываются – в руках у человека оказывается палка. Короткая, тонкая, но он прекрасно знает, что человек может ткнуть ею ему в глаз и ослепить, поэтому рычит не переставая. А человек… А человек вдруг взмахивает этой палкой в сторону, что-то отрывисто говорит, а он, под откуда-то взявшейся яркой вспышкой, понимает, что больше не может двигаться. Совсем. Он не может пошевелить ни лапами, ни хвостом, ни головой, и рушится в снег на бок, не удержав равновесия.
– Тише, тише… Скоро все пройдет, – уверяет человек, снова что-то шепчет и машет палкой, а потом он взмывает в воздух и оказывается у человека на руках.
Он сипит, пытается выдавить из себя хоть какой-то звук, но ничего не получается, и он напуган настолько, что почти теряет сознание, плывя по воздуху и поддерживаемый чужими руками. Его сердце заполошно бьется, стремясь вырваться из груди, боль не становится ни на каплю меньше, и он понимает, что человек его обманул. Что он сейчас унесет его куда-нибудь, а потом добьет. Он не хочет умирать! Он не готов к этому! Он еще не нашел то, что искал! А человек несет его в дом, шепчет что-то утешительное по пути, и совсем скоро они оказываются в тепле и полумраке чужой прихожей. Человек устраивает его на мягком коврике рядом с кухней, а он хочет обернуться, рассмотреть, где оказался, узнать, где выход, и бежать, бежать, бежать. Но он по-прежнему скован. Человек все еще не проявляет агрессии, но он знает, что это может быть ненадолго, и он готов молить кого угодно, чтобы его отпустили. Человек зажигает свет и снова склоняется над ним.
– Сейчас-сейчас, потерпи немного. Я не очень хорош в лечении… – человек пропадает на минуту, а потом возвращается, и он не знает, какие пытки ему уготованы прежде, чем его жизнь оборвется…
Он старается как можно лучше рассмотреть пространство сквозь пелену слез на глазах, но пространство плывет, двоится и в нем ясно различимы только тонкие светящиеся нити, которые лежат на полу и на некоторых предметах мебели… Что? Он правда это видит? Ему не чудится?! Разве это он, тот человек? Это его следы? Он не может поверить, но боль реальна и эти нити тоже. Он нашел его! Его след почти точно такой же! Он… Он не успевает за собственной паникой, шоком и удивлением. Осознание застилает его разум, заставляя сердце снова лихорадочно биться. Он смог! Но когда человек склоняется над ним с этой своей палкой в руках, весь его восторг в миг оборачивается ошеломляющим ужасом. Нет!! Только не он!!
– Тебе лучше поспать… – новая вспышка возникает перед глазами, а потом меркнет вместе с сознанием.
Он чувствует, как буря эмоций внутри него подергивается коркой льда, принуждая его спать. Но паникующий мозг не желает успокаиваться и на новую вспышку света реагирует еще большей бурей, которая переворачивает вверх дном все его нутро. И в этих бушующих волнах, среди отчаяния, надежды и боли, вдруг проскальзывает картинка: человек с мостовой – у него белые волосы и холодные губы, которыми он склоняется к его шее. Потом картинка меняется – все тот же человек ведет его в танце и улыбается. Легко, искренне и очень заразительно. На другой – он снова держит его ладонь в своей, а их руки оплетают светящиеся нити… А потом картинки начинают сменять друг друга слишком быстро, не дают рассмотреть их поближе и понять, а его агонизирующий мозг сдается, и сознание накрывает темным пледом сна.
