Но сперва – ужин. Зельевару даже говорить ничего не приходится, как Ремус скрывается на кухне, из которой очень скоро начинают разноситься ароматные запахи.
– Северус, присоединяйся, пожалуйста. Это первая ночь цикла, и мне стоит плотно поесть – потом аппетит напрочь пропадает, – Люпин все еще смущен, отводит глаза и застывает в дверях кухни, но Снейп кивает.
– Это последствия зелья? – вдруг приходит ему на ум, и он понимает, что никогда раньше не интересовался «будничной» стороной полнолуний – аппетиты и рацион оборотня, количество и качество сна, активность организма до и после превращений и другие нюансы «бытия» оборотней.
– Это последствия превращений, – отвечает Люпин с улыбкой. – Ну… и наверное, возраста – раньше аппетит действительно был «зверским», а сейчас меня чаще преследует слабость и тошнота, так что о еде не приходится задумываться.
И Северус тут же делает выводы – три дня на «голодном пайке» каждый месяц – очень скоро желудок Люпина сделает «финт ушами». Возможно, Северусу стоит поискать какие-то зелья, как вспомогательные средства в период обращения. Что-то, что регулировало бы обмен веществ в перестраивающемся организме… И это не такая уж плохая идея, особенно, если он ее потом запатентует.
Он погружается в размышления, не обращая внимания на содержимое тарелок и редкие реплики оборотня – еда не настолько плоха, а Люпин, по большей части, не ждет ответа на свой нервный лепет. После ужина они располагаются в гостиной с чашками чая. Ремус предлагает воспользоваться его библиотекой в ожидании восхода Луны, но Северусу не нужно сейчас отвлекаться – новые идеи захватывают его. Через час оборотень спускается в подвал и вскоре возвращается – уже в другом обличии. Снейп снова наполняет свой саквояж, а волк следит за его действиями не отрывая взгляда. А потом снова укладывает голову на чужие колени, и зельевар тут же хмурится.
– Люпин, я не буду больше тебя чесать. Ни за что, – он говорит строго, но без угрозы, помня, что тот упоминал о неустойчивом эмоциональном состоянии в полнолуния.
А оборотень поднимает голову, но не двигается с места.
– И не останусь дольше необходимого, – продолжает зельевар, и в ответ тут же слышится тихий жалобный скулеж, а в глазах волка огромными буквами читается мольба.
– Черт подери! – сокрушается Северус, всплескивает руками, а потом понимает – это и был коварный план оборотня – оставить его при себе в полнолуние. И может быть, он именно это предлагал? Не сожительство, а избавление от одиночества, когда он в ипостаси волка? Ему нужно было быть конкретнее или увереннее просить… – Ладно, но это время мы проведем с пользой.
Люпин теперь смотрит заинтересованно, виляет хвостом и сует нос в саквояж зельевара, когда Северус достает из него перо и пергамент.
– Ты в состоянии отвечать «да» или «нет», качая головой, так что я проведу небольшое исследование, – волк начинает ходить возле расположившегося на диване Снейпа, а потом замирает около незажженного камина. Ночи еще не самые теплые в это время года, а с участившимися дождями влага не успевает испаряться. Северус разжигает огонь, и оборотень укладывается на небольшой коврик у камина, готовясь внимать задумке зельевара. Снейп начинает задавать вопросы, над которыми думал за ужином, и параллельно записывает, а Ремус качает головой, отвечая.
После полуночи оборотень согревается, поднимается на ноги и останавливается возле дивана. Северус не собирается опять идти у него на поводу и игнорирует вопросительный взгляд, а потом Люпин забирается на диван, ложится и снова устраивает голову на его коленях. Наглый плешивый шакал… Снейп действительно не удостоит это вниманием. Он продолжает задавать вопросы, но паузы между ними становятся дольше с каждым разом – сказывается стресс, жар камина и чужое присутствие, которое, неожиданно для него, оказалось весьма комфортным. Незаметно для себя Северус засыпает – вот он делал очередные отметки в пергаменте, а теперь уже клонит голову к диванным подушкам, не замечая, как волк натягивает на него оказавшийся поблизости плед.
Утро встречает его рассеянным светом из-за штор, запахом шерсти и кофе с корицей. А еще – иглами боли, что пронзают его позвоночник от шеи до копчика. Просто чудесное утро.
– Северус, доброе… – Люпин замирает на пороге гостиной с подносом и обрывает себя на полуслове, заметив побледневшее лицо, испарину на висках и сжатые в нить губы. – Что?
– Ничего, – хрипит зельевар, медленно выпрямляясь и продолжая обливаться холодным потом. – Можно подумать, ко мне возраст подкрался незаметно…
Он ворчит и старается не морщиться слишком сильно, переживая острые вспышки, а Ремус тихо смеется.
– Мы с тобой – две развалюхи, – говорит тот ласково, опускает поднос на журнальный столик и обходит диван, останавливаясь у зельевара за спиной. – Позволь мне…
Он даже не дожидается ответа, а Северус чувствует теплые тонкие пальцы на своих плечах и круговые движения, разминающие мышцы. Зачем, собственно, спрашивать, если оборотень все равно сделает по-своему? Подсунет ему свою полоумную птицу, заставит остаться рядом с собой на всю ночь, начнет делать массаж… Но, к слову сказать, Люпин, похоже, знает, что делает – совсем скоро боль отступает, иглы плавятся в жаркое тепло, растекающееся по костям, а стенать хочется не от боли, а от болезненного удовольствия… Северус никогда в этом не признается. И как только ему станет достаточно лучше, он тут же остановит Ремуса. Да, еще пара минут. Или до того момента, как оборотень снова откроет рот.
– Придешь сегодня? – тихо спрашивает Люпин, даже не пытаясь прятать в голосе ни тоску, ни нежность.
– Естественно, нет, – фыркает Северус, поводит плечами, освобождаясь от чужих прикосновений, и медленно поднимается на ноги, отмечая, что его спине гораздо, гораздо, черт ее подери, лучше. – Если ты забыл, то меня ждет куча работы.
Люпин разочарованно вздыхает и уже собирается сказать еще что-то, но Снейп его перебивает, прекрасно зная, что тот захочет предложить.
– И завтракать я тоже не буду, Люпин, – он подхватывает свои вещи и направляется к выходу. – Но сообщу, если мне еще что-нибудь от тебя понадобится.
Это была последняя уступка, на которую зельевар пошел в отношении оборотня. Точно последняя. Он себе обещает, напрочь игнорируя полный надежды мягкий взгляд этого незадачливого волка-ловеласа.
***
Патронус Сириуса застает его у Кингсли – кажется, они собирались обсудить новые поправки к закону о магической неприкосновенности, но как только Гарри слышит содержание сообщения, он напрочь забывает обо всем. Сириус снова вляпался! Да так, что заварушка в особняке Кроунов может с легкостью оказаться всего лишь детской забавой.
Гарри реагирует моментально – бежит к аппарационной зоне Аврората, на ходу составляет свое сообщение для дежурной группы и перемещается к дому, о котором говорил Бродяга. Здание под куполом, и Поттер, отгоняя панику, бьет по барьеру со всей силы. Контур искрит, отзывается громом, но держится, и это тут же сметает у аврора последние крохи выдержки. Он больше никогда и ни за что не потеряет никого из своей семьи!
Гарри глубоко дышит, чувствуя, как дрожит магия в его теле, как она наполняет его, и сама наполняется – его гневом, его страхом, его болью. Она готова не оставить и камня на камне не то, что от магического купола, но и от самого здания. Только появление авроров удерживает Гарри от того, чтобы отпустить ее полностью. Авроры и Сириус, который все еще там… И Гарри успокаивается на мгновение, снова бьет по барьеру и кричит, когда тот рушится со взрывом. В доме не остается целых стекол, с крыши сыпется черепица, а входная дверь повисает на одной петле. Это им и нужно.
Дальнейшие события смазываются перед глазами – он бежит интуитивно, улавливая звуки борьбы и чужую магию из-под пола, слетает по лестнице в подвал и оглушает человека с палочкой. И ему совершенно плевать, что тот неудачно валится с высоты собственного роста прямо в груду каких-то обломков – Гарри сейчас волнует только волшебник, залитый кровью, который не подает признаков жизни. Он бросает к нему и хватает за мантию.
